зарисовки — 7 (дракоразум, сероладик, оладик, NC-17) (1/2)

55 — аушный дракоразум, NC-17

Вадим в спущенных к берцам грубых штанах расцветки хаки берет рыжего сзади, нагнув в туалете гей-бара; рыжего даже готовить не надо, у него в заднице — пробка со стекляшкой на набалдашнике такого же цвета, как его дебильная гавайка, как его вмазанные глаза; Вадима бесит он весь — от кончиков чересчур ярких волос до тонких брючек, слетевших к лодыжкам, бесит, как он ждет его третью пятницу подряд за стойкой, будто у них свидание, как он предлагает — сам предлагает: давай сегодня без гондона... без тебя, что ли? Тогда не получится... Дать бы ему по морде за то, что подставляется без презика. Вадим в бешенстве грубо его трахает, вспоминая наглую ухмылку, когда он нащупал и вытащил пробку: нравится? Берет хлестко, не заботясь о его удовольствии. Держит за талию так крепко, что синяки, наверное, останутся, вбивается ожесточенно в податливую плоть, а рыжий только изгибается и постанывает, не стесняясь. Больше него Вадим бесит только сам себя, потому что, словно захмелев от его слов, соглашается и без резинки проникнуть в его нутро, голову сносит от одной мысли о том, чтобы спустить в него без защиты; бесится на себя, потому что его настолько ведет от рыжего, что он возвращается в этот бар раз за разом и глазами ищет его.

...а у Сережи гнева нет. Он, упираясь ладонями в неровную стену тесной кабинки, наверное, может кончить лишь от того, что этот громила в нем на полную длину, берет его грубо и хлестко, рычит, когда приближается к оргазму, и вжимается бедрами так близко, что это почти похоже на объятие. Он резкий и скрытный, даже не попытался познакомиться, да и плевать, он приходит каждую пятницу в одно и то же время и ищет Сережу, а когда они встречаются глазами — громила больше ни на кого не смотрит, лишь его пожирает взглядом, даже не притрагиваясь к заказанному коктейлю. Громила замирает в нем, тяжело дыша, и кончает как-то бесконечно долго, будто в его здоровенных яйцах литры спермы. Сережа торопливо отдрачивает, чтобы кончить, пока он внутри. А потом громила, шлепнув его по заднице, выходит из кабинки без единого слова, и Сережа, обессилев, съезжает коленями на заплеванный пол.

В следующую пятницу он будет его ждать снова.

*

56 — уставше-нежный оладик, R

Вадим затягивает Олега к себе на колени — прямо как есть, на песке, под палящим солнцем — и, прижавшись носом к шее, глубоко вдыхает.

— Вад, — тихо предупреждает Олег и смотрит ему за плечо, где ставят палатку ребята.

— Да плевать. Пусть видят. Думаешь, мне дело до них есть? Броник этот всю шею стер...

Олег проводит пальцем вдоль красной полоски кожи — ага, на изгибе, где шея уже почти... Жара — страшная. И все равно Олег обнимает Вадима, прижимает его, разгоряченного, ближе. Тот, прикрыв глаза, устраивает голову на груди. Дышит. Так и сидят, балансируя, чтобы не завалиться вбок, а потом Вадим тянет его на себя, ложится спиной на землю, и Олега окончательно размазывает на нем, сказывается усталость последних дней, измотавшее организм напряжение, и не хочется уже ни в тень, ни тушенку с батончиками жрать, вообще ничего... У них привал до рассвета, чтобы восстановить силы. Когда темнеет, идут к давным-давно высохшему руслу реки. Олегу даже не спится — так сказывается переутомление, а Вадим, наверное, просто хочет побыть с ним наедине без дурацких шуток и постоянных подъебов. Оставив команду храпеть в палатке, они опять валяются на песке, и Вадим непривычно тянет его на себя, разваливается, разведя ноги, и Олег вклинивается между них, осторожно дует на обожженную кожу. Мягко целует. Боится, что ладони в песчинках, и тщательно вытирает правую о футболку Вадима, прежде чем скользнуть в его расстегнутую ширинку, сжать, погладить. Вадим рвано выдыхает, крепче стискивает бедрами талию, шепчет:

— Я точно перегрелся. Ты — мираж.

— Ага. Кошмарный сон, — хмыкает Олег и проводит кулаком по крепко вставшему члену.

Вадим под ним рокочуще стонет, кладет ладонь на загривок и грубо притягивает, целует-кусает. Олег трется о его подбородок своим. Оба заросли. Вспоминается вдруг, как в первый день касались друг друга — у Вадика лобок гладенький был, шелковый, только на животе жесткая дорожка светлых волос. Олег ласкает его, шумно дыша носом, погружается в поцелуй — Вадим не дает отстраниться, так и держит за шею, а Олег и не хочет, всю ночь бы с ним целовался, чтобы на следующий день кусать потрескавшиеся губы в кровь. Вадим толкается к нему в ладонь, вибрирует весь, из груди его рвется стон и угасает в поцелуе, и в руку Олегу бьет сперма. Он проводит пару раз, успокаивая, а затем и себя касается. Вадим перехватывает. Нависнув над ним, словно в планке на локтях, Олег плавно толкается бедрами ему в кулак, шепчет:

— Не засни только.

— Как же, заснешь с тобой...

Вадим сжимает теснее, ловит его движения, синхронно совершает движения кулаком в обратную его толчкам сторону, и Олега надолго не хватает — выламывается, склонив голову, кусает за плечо через ткань футболки, а через мгновение — расслабляется. Лежит на Вадиме, ощущая каждый его вдох, и начинает сонно хлопать глазами.

— Давай, когда вернемся... — начинает было Вадим, но осекается.

— Давай, — тихо отвечает Олег.

И этого достаточно.

*

57 — сероладик, двойное проникновение в Олега, NC-17

Олегу их бывает слишком много — болтливые, неутомимые, будто постоянно делающие что-то на спор. Он обессиленно растягивается животом на постели, кладет голову на бедра Сереже, и тот гладит по волосам, мурлычет:

— Утомился? Лежи, мы все сами сделаем...

И Олег лежит. Трется щекой о член Сережи, сжимает его бедра, а Вадим разводит его ноги, касается холодными скользкими пальцами между ягодиц. Говорит:

— Можешь на диван пойти отдохнуть. Мы и без тебя справимся.

Олегу даже не надо поворачивать голову, и так знает — Вадим ухмыляется, подмигивает Сереже, а тот укоряюще смотрит в ответ. Пальцы Вадима касаются растянутых мышц, легко проникают, и Олег тихо стонет.

— Тебя вдвоем не попробовать — преступление, — бормочет Вадим, вгоняя пальцы по костяшки. — Хочешь, прямо сейчас? Пока ты раскрытый еще...

У Олега дрожь проходит по позвоночнику. Они брали Сережу вдвоем, и члены соприкасались в его тесном теле, скользили вдоль друг друга — Олег до сих пор возбуждается при одном воспоминании об этом. Его Вадим с Сережей раскладывали и имели с двух сторон, иногда — связывали руки, чтобы потом его, разбрызганного спермой, долго и мучительно ласкать, вылизывать, заставлять умолять. Но чтобы вместе... в одно...

— Олег, — шепчет Сережа, и член его под щекой твердеет. — Если не хочешь...

— Хочу, — выдыхает Олег, не успев подумать. От прикосновений Вадима все переворачивается внутри, отзываются все нервные окончания. Ладонь его входит по самые костяшки, растягивает так сильно, что Олег всхлипывает — разве может человеческое тело так много принять?.. Выходит, что может...

Вадим плавно вытаскивает. Сжав талию Олега, целует спину, а потом говорит:

— Солнышко, тебе сверху проще будет пристроиться.

Он перекатывается на спину, свешивает ноги с края постели, похлопывает себя призывно, будто песика подзывает, и Олег, в последний раз коснувшись щекой члена Сережи, перебирается к Вадиму — лицом к нему седлает бедра. Смотрит в глаза, тяжело дыша, и присаживается на заботливо ткнувшийся в растянутую дырочку член. Придерживая его за основание, Вадим то ли довольно, то ли нежно глядит на Олега. Не торопит. Олег со стоном опускается сразу до конца — чего медлить? Мышцы действительно еще растянуты, расслаблены, и член Вадима он принимает легко. Плавно движется на нем почти на самом краю кровати, привыкает. Вадим созерцает его. Касается живота, ведет по темной дорожке мокрых от пота волос вниз, берет в ладонь — не успел еще снова толком встать — и разминает, требовательно проводит вниз, натягивая от головки кожу.

— Ну же, Волчик, — тихо говорит. — Неужели не заводит, что скоро будешь нам обоим сразу принадлежать?

— Я и так вам... — Олег выдыхает — рукой Вадим умеет работать филигранно, как и членом: подкидывает бедра в такт своим движениями, и от двойной стимуляции накрепко завязывается узел внизу живота, разгорается все сильнее пожар. Олег, опершись ладонями о широкую яркую грудь Вадима, все же заканчивает: — И так вам принадлежу.

Вадим скалится по-звериному. По шее его стекают дорожки пота, и Олег бездумно склоняется, тянется к ним, слизывает. Слышит, как Сережа торопливо отдрачивает себе, а потом легко спрыгивает с кровати, встает позади Олега. Его нежные пальчики касаются меж ягодиц, надавливают на дырочку над членом Вадима, и когда тот насаживает до самого основания, Сережа проникает двумя внутрь. Олег смыкает зубы на шее Вадима, мычит. Крупная ладонь успокаивающе гладит его по спине.

— Волк наконец-то показал зубки, — тепло говорит Вадим. — А всего-то стоило вдвоем вломиться в его норку... кусай, Волчик, кусай...

Олег, не жалея Вадима, вгрызается в его шею, плечо, дрожит всем телом, пока в нем легко ходят член и пальцы, тело послушно раскрывается, принимает все, что дают.

— Вадик, зафиксируй его, — просит Сережа, и от его слов сладко екает в животе.

Вадим, обвив руками талию Олега, крепко прижимает его к себе. Тяжело дыша, Олег утыкается носом ему в шею. Без пальцев Сережи уже кажется мало внутри... Но как только касается головка мышц — Олег замирает, сжимается. Пытается потереться членом о живот Вадима, но тот и двинуться не дает, а Сережа цепко держит за бедро, отводя его еще больше в сторону. Растяжки едва хватает.

— Олег, — томно зовет Сережа. — Мне перестать?

— Нет, — едва слышно выдыхает Олег.

И головка толкается в него, растягивает дырочку до мурашек по всему телу, Вадим стонет, и вся его клетка ребер от этого стона вибрирует. Ахает Сережа и плавно проскальзывает внутрь. Олег всхлипывает. Много, тесно, почти страшно — они что, оба внутри?.. Время замирает, и он ярко ощущает, как в нем замерли двое в напряжении, как они горят от жажды двигаться, и что-то в нем щелкает, все мышцы расслабляются, только член и остается жестко стоять. Словно почувствовав это изменение, Сережа со стоном немного выходит — и снова внутрь, наваливаясь на спину Олегу, упираясь полусогнутыми коленями в край постели. Заливается:

— Олег... ах... ты такой... такой молодец... Смог нас обоих...

Чуть вскидывает бедра Вадим. Они толкаются вместе, вразнобой, по очереди, они берут его вдвоем, бессвязно выдыхая имена друг друга — олег солнышко вадик олег, — а Олега хватает лишь на то, чтобы дышать, всхлипывать и притираться членом к Вадиму, кусать и зализывать его шею, и если бы Вадим все еще не держал его за талию — он бы растекся, растворился, потерялся. Дырочка натягивается до предела — и Вадим, и Сережа в нем на пике, огромные, твердые, прошивают до самого живота, стонут — Сережа высоко, а Вадим почти рычит.

И от одного чувства, что их много, слишком много, и все-таки они оба в нем, Олега размазывает. Он выдыхает:

— Быстрее.

Слышит только Вадим. Бросает:

— Солнышко, он быстрее просит.

Пальцы Сережи до боли стискивают ягодицы, сводят их вместе, и внутри становится словно еще теснее, движения — грубее и на грани. Вадим выходит едва-едва, долбится глубоко внутри, а Сережа — проезжается почти на всю длину. Олег, дрожа, почти себя не контролирует, отдается им — и Вадим тянет его на их члены, словно игрушку, все быстрее, в рваном ритме, и член Олега от этого ездит по его животу так, что он не выдерживает — сипло кричит, разлетается на осколки — и кончает, пульсируя на их членах, сжимаясь до боли, в ушах так звенит, что едва слышит, как Сережа высоко стонет, кончая в него. Дырочка горит, сжимается. Вадим, натянув его на себя, опаляет спермой изнутри, и Олега скручивает в болезненном удовольствии, словно во втором оргазме.

Первым выходит Сережа. Помогает Вадиму переложить Олега на постель. Пытаясь отдышаться, Олег тянется к подушке, вытирает о нее мокрое от пота лицо. Чувствует, как из него вытекает сперма — много, от них двоих — много.

А еще — они гладят его по заднице. Кто-то из них дует на промежность, и Олег вздрагивает. Прижимается к одной ягодице колючий подбородок Вадима, щекочат поясницу волосы Сережи, и они начинают болтать:

— Ты такая умница, Олеж.

— Угу... Волчик, молодец, справился. А шею как мне искусал...

— Хочешь, поцелую, где болит? — игриво.

— Олега поцелуй, — фыркает.

Олег стонет:

— Дайте хоть пять минут передохнуть.

Но не протестует, когда они разводят его бедра и осторожно целуют их изнутри, подбираясь все выше.

*

58 — дракоразум, бьем Сережу по попе ремнем, NC-17

У Вадика ладони — огромные, один кулак только размером со всю голову Сережи, кажется; и когда он держит лицо Сережи в руках, то появляется четкое ощущение: одного движения ему хватит, чтобы свернуть шею.

Но Сережа доверяет, а потому — закрывает глаза.

И тогда Вадим касается его губ, скользит мятным дыханием от недавней жвачки по лицу, жадно втягивает воздух — смесь ароматов шампуня и духов от Хьюго Босс. Волосы еще даже не высохли — он пришел раньше. Пришел, посадил к себе на колени, медленно спустил халат с плеч и теперь плавит Сережу, почти даже и не касаясь. На нем все еще джинсы, футболка, кожанка, на нем море одежды, а Сережа — раздет, и никак не получается хоть что-то снять с Вадима, потому что — руки. Руки на лице.

Трахнет, не раздевшись, и уйдет, вдруг думает Сережа. Быстро, чтобы Олег не успел даже вернуться и присоединиться. Игры вдвоем неизменно заводят, а особенно возбуждает — когда Олег, войдя в спальню, дергает носом и безошибочно угадывает: он был здесь. И не нужно на свежие засосы и смазанный взгляд смотреть. Вадим ведет губами по скуле, и Сережа шепчет:

— А к нему ты тоже приходишь, когда меня нет?

— Что ты, солнышко. Он сам приходит ко мне.

Сережа понимает.

Вадим его растягивает, так и не отпустив, не раздевшись. Держит на коленях и погружает в него пальцы до самых костяшек, мерно трахает, а Сережа цепляется за его плечи, прячет лицо в изгибе его шеи и прикусывает ворот кожанки. Ярко вспоминает, как в подворотнях и темных толчках баров так же кусал куртку Олега, чтобы не стонать, пока тот наскоро ласкал его рукой — в нищие студенческие годы лишь такая близость и была доступна. Но от Олега всегда пахло куревом, сводил с ума его терпкий запах, а от Вадима — лишь аромат парфюма. Вкусный... Сережа, застонав, цепляет зубами тонкую кожу его шеи, дрожит на его пальцах, выпрашивает больше, резче, и Вадим не отказывает, крепче стискивает одной рукой за талию, а второй загоняет в него пальцы. Наконец, шлепнув по бедру, толкает на постель, еще один шлепок и короткое:

— Перевернись.

Сережа, обнаженный, белый, послушно становится в коленно-локтевую, слышит, как Вадим расстегивает ремень, вжикает молния на его джинсах. Взяв за талию, он подтягивает ближе к краю постели, в колени врезается жесткая коробка кровати вместо мягкости матраса — будут синяки. А следом — на удивление ласковое прикосновение ладони к ягодице, большой палец на дырочке — гладит. Всхлипнув, Сережа выгибается, шире расставляет ноги — вот он я весь перед тобой, бери.

И Вадим берет. Приставляет член. Надавливает — и у Сережи воздух из легких вышибает от проникновения. Он стонет в голос.

— Нравится, крошка? — тихо выдыхает Вадим, входя в него.

— Да-а...

Вадим, войдя на всю длину, прижимается к нежной коже грубой тканью джинсов. Длинным движением вытягивает ремень из шлевок. Сережа оборачивается было, но Вадим, навалившись на спину, кладет ладонь ему на загривок и вжимает в постель, не дает смотреть. Коротко двигает бедрами, позволяя привыкнуть, и от каждого толчка трется его одежда о нагие бедра. Выпрямившись, он неторопливо берет. Складывает ремень пополам и проводит им по позвоночнику от шеи до ямки меж ягодиц. Прикосновение холодное. Не то что его рука... губы... обжигающий член. Ремень твердым углом замирает в ложбинке, Вадим трахает мерно, заполняет собою. Спрашивает:

— Ударить тебя?

— Да, — одними губами произносит Сережа.

В голове, где обычно ворох остроумных фраз, — лишь пустота. Только короткое ”да”. На все, что он скажет, — да, да, да.

— Попроси.

— Ударь, — шепчет Сережа и прижимается щекой к ставшей вдруг грубой простыне.

Вадим взмахивает ремнем, и тот со свистом рассекает воздух, Сережа сжимается — но удара нет. Ладони превращаются в кулаки, он цедит:

— Ударь. Выпори меня ремнем. До красных полос отхлестай.

— Так-то лучше, котенок, — хмыкает Вадим и, крепко сжав бедро, замахивается.

Удар такой, что Сережа взвизгивает. Ягодица горит. Член разом становится огромным — видимо, так сильно на нем сжался от неожиданности и боли, такой сладкой, будоражащей, но — боли. Вадим бьет снова, по той же стороне, еще раз и еще, а стоит привыкнуть — и по другой ягодице тоже. Дрожа всем телом, Сережа кричит, кусает простыню, комкает ее и скребет пальцами, напрягает все мышцы, лишь бы ноги не разъехались, лишь бы не упасть грудью на постель. Град ударов обжигает его. Всхлипнув, он замечает, что ресницы мокрые, что на щеках уже слезы проложили дорожки, щеки горят — но гораздо сильнее полыхают ягодицы, все они превратились в пожар, и он в этом огне уже даже не понимает, был удар — или просто коснулся обожженной кожи воздух.

Пряжка ремня бряцает о пол. Вадим, вогнав пальцы в ягодицы, с рыком вбивается быстро и грубо. Сережа весь дрожит, от каждого толчка скулит, и полыхает все — лицо, в груди, задница, член. Вадим, шумно выдохнув, влетает в него так сильно, что Сережа едва не падает, и замирает. Изнутри тоже обжигает. Сперма его все вырывается толчками, и в этом огне Сережа касается себя едва-едва — и его тут же накрывает. Лишь тогда он со стоном позволяет себе упасть, член Вадима высказывает, и Сережа, растянувшись на постели, всхлипывает, подрагивая.

Вадим, облокотившись одной рукой рядом с ним, вполголоса спрашивает:

— Пережестил?

Касается губами макушки.

Повернув к нему голову, Сережа шепчет:

— В самый раз. Лучше... лучше больше, чем не добить.

Прикрыв глаза, Вадим короткими прикосновениями сцеловывает высыхающие слезы с его щек. Посмотрев на заплаканного, раскрасневшегося Сережу, ухмыляется, словно устыдившись порыва нежности:

— Вернется Олег — целовать твою очаровательную попку будет.

Сережа фыркает. Интересно, как Вадим ухитряется с Олегом — нежно, а с ним — отдаваться грубой страсти на самой грани?

Олег бы так жестко не смог. Олег бы и не стал. Но Олег, вернувшись, будет опасливо касаться алых следов, водить по ним кубиками льда, нежно целовать — бедра, ягодицы, между... И, наверное, с облегчением радоваться, что не он этим отметинам виной.

*

59 — оладик, NC-17

— Заебал, — коротко говорит Вадим и вырывает сигарету из расслабленных пальцев.

Затягивается наспех и, забычковав о выпавший на перила балкона снег, выбрасывает окурок вниз. Проследив его траекторию, Олег с укоризной говорит:

— Мог на голову кому-то попасть.

— Да тут сосулька скорее упадет. В этом городе их сбивают вообще?

Он, голый, ежится, трет плечи ладонями. Олег и сам озяб — выполз из кровати в пять утра нагим перекурить, да толком и не успел первой сигаретой до выходки Вадима насладиться.

— Ты чего так рано вскочил-то? — спрашивает Олег и зевает.

Вадим пожимает плечами. Ответ и так ясен: движение и звук, прохлада и запах из приоткрытой балконной двери. Они привыкли и от меньшего просыпаться. Все еще непривычно давит тишина по утрам после недавних месяцев пальбы и боев. Вадим вдруг делает к нему шаг босыми ногами по тонкому коврику снега, утыкается лицом в плечо. Бурчит:

— Ненавижу холод. Яйца сразу скукоживаются.

Олег и сам не любит. Но все стоит на балконе в предрассветной темени, смотрит вниз, словно может увидеть знакомую фигуру. Да, скверный город. Не только из-за погоды. Он, взяв Вадима за талию, подталкивает его обратно в тепло комнаты. Тот перед тем, как шагнуть в дверной проем, смешно трясет ногой, словно кот, наступивший лапой в грязь. Олег закрывает на миг глаза, вдыхает утекающий запах табака, а когда прижимается носом к затылку Вадима, то будто чувствует, как от него пахнет сигаретами, но это, наверное, просто в воздухе дым застыл. Сбитый режим никак не возвращается в норму, джетлаг растянулся на неделю; в комнате Олег не задерживается, идет в ванную бриться и чистить зубы, чтобы опять весь день зевать, а в четыре вечера завалиться спать и очнуться ночью. Но он все же заставляет себя вернуться в постель. Вадим то ли спит, то ли притворяется, и Олег смотрит на него в полутьме, пока небо не торопится светлеть, а потом юркает под одеяло — комната стылая, на отоплении хозяин явно экономит. Прижимается к спине Вадима, обнимает всеми конечностями. Вадим кладет свою ладонь поверх его, бормочет:

— То ли дело у нас — спокойно, тихо и смерть рядом.

— Ты чего? — тихо спрашивает Олег.

— Так... вспомнилось.

Вадим зевает. Возится так, что задницей притирается к члену, и становится ясно: не так уж ему хочется спать, несмотря на все заверения, что уже привык к часовому поясу. Олег губами касается его шеи и плеча, кладет ногу на его холодную стопу. Ему с Вадимом удивительно хорошо. Тихо, спокойно... даже если смерть рядом. Он проводит ладонью по бедру, ныряет между — еще не ласкает, только дразнит по внутренней стороне ног, постепенно поднимаясь к паху. Прикусывает мочку уха. Не торопится. Ждет, пока Вадим начнет шумно дышать, сильнее потираться о него, чтобы у Олега первым предохранители сорвало. И только после этого проскальзывает членом ему между бедер, обхватывает его ствол — как когда-то, в другой жизни, с... Закрывает глаза. Глубоко вдыхает. Куревом уже совсем не пахнет. Нет и пороха, пота... Только едва уловимый, оставшийся еще с вечера одеколон после бритья. Олег толкается между его ног, ведет кулаком по члену, целует шею, и Вадим низко стонет. Шепчет:

— Да почему у меня так крышу от тебя рвет? — Комкает простыню, жмурится. Ноги сводит теснее, и у Олега воздух из легких вышибает. Он проталкивается меж бедер, крепче ласкает, дурея от того, как смазка у Вадима на головке выступает, как ее много, и ласкать по ней — легко, приятно. А тот продолжает хрипло: — Всякие ведь были... и профи, и... — выдыхает. — А с ума схожу — от тебя...

Сердце у Олега стучит так, что Вадим, наверное, лопатками чувствует. Он поворачивает его голову к себе, держа за подбородок, и целует. Ага. Почему так? Олег и сам не понимает. Но хочет его постоянно, мигом загорается, стоит Вадиму лишь дотронуться, хочется с ним всего... даже пожить вместе пару недель на гражданке перед тем, как снова улететь. Он быстрее толкается между его бедер, быстрее ласкает — с утра всегда недолго. И в руку бьет сперма, Вадим содрогается, рычит в губы. Потом с мягким стоном отстраняется, дышит, а Олег кончает ему на бедра.

А после Вадим сонно тянет:

— Волчик... бросал бы ты курить. Из-за тебя тоже хочется. Можешь член мой сосать, если в рот охота всякую дрянь тянуть.

— Дрянь? — фыркает Олег и касается его.

Вадим стонет сквозь сомкнутые губы. Олег все же отвечает, хоть тот, наверное, и не ждет:

— Я в двенадцать впервые за гаражами попробовал. Какой тут бросить...

— А что, ты все привычки с детства тащишь?

Олег едва не ляпает: да, — а потом одумывается. И целует Вадима, словно самому себе пытаясь доказать: нет, не все. Только курево. Не все...

*

60 — лав-хейт оладик, NC-17