Глава 9. Друг. Часть 2 (1/2)

***</p>

Теперь я в полной мере могла понять, почему василиски боялись петухов. После того утра, когда один из них заорал прямо у меня под окном, спровоцировав тем самым взрыв невыносимой головной боли, я сама была готова бежать на край света, лишь бы не слышать этого оглушающего ора!

Сказать, что у меня наутро болела голова — это ничего не сказать. Мне казалось, что она состояла всего из одной гигантской пульсирующей клетки, и эта клетка агонировала, грозясь помереть вот прям здесь. А оставшиеся клетки моего тела страдали от второй напасти — абсолютного обезвоживания, словно я провалялась в песках Сахары весь жаркий день с утра и до вечера… Воды! Дайте кто-нибудь воды!

Было очень трудно разлепить глаза после того, как тот самый петух проткнул клювом мою многострадальную голову и барабанные перепонки, но с трудом я это сделала. И незнакомые очертания деревенского дома ввели меня в нехилое замешательство, потому что я совершенно не могла сказать, где же всё-таки лежала. А спустя несколько минут утренней тишины и моего сдавленного хриплого стона кто-то пошевелился в углу комнаты, и я мутным, измученным взглядом попыталась сфокусироваться на этом предмете. А из той стороны послышался крайне недовольный язвительный голос:

— Доброе утро, Кейт. Как себя чувствуешь?

— Отстань, — прошипела я, так как пустыня в горле не давала говорить нормально, а солнечный свет — видеть, ведь глаза болели от настолько сильной яркости. Том же усмехнулся тому, как я закуталась в лёгкое одеяло, словно в кокон, и хмыкнул:

— Азария Самуиловна недавно приходила к тебе и оставила попить…

Мне потребовалось время, чтобы понять, насколько же важную информацию я только что получила. А когда до меня всё-таки дошло, я выскочила из одеяла (настолько быстро, насколько я вообще могла шевелиться) и посмотрела на простой деревянный стул рядом с кроватью. И на нём стоял графин с ледяной водой (на самом стекле даже была испарина), гранёный стакан и банка с мутной зелёной жидкостью. И вот как раз последнее-то и было самым лучшим лекарством в мире от похмелья, и я схватила литровую банку с рассолом и принялась делать жадные глотки один за другим, восстанавливая тем самым водно-солевой баланс в организме.

А когда рассол закончился, я поставила пустую банку на стул и громко проговорила:

— Храни Господь эту святую женщину и долгих ей лет жизни!

Том тихо рассмеялся моим хвалам Господу Богу, а я, чем больше приходила в себя, тем больше не могла понять некоторых вещей…

— А чем это от меня… так воняет?

Обнюхав сначала правую руку, а затем и левую, я почуяла просто ужасный запах… тины? Какого-то болота, от которого меня выворачивало наизнанку. Том же, заметив это, тотчас расплылся в довольной улыбке, а затем ещё более возмущённо воскликнул:

— Рад, что ты об этом спросила, Кейт! Это на самом деле очень увлекательная история! — Я с опаской посмотрела на него, в душе чуя тревогу за то, что сейчас услышу, ведь я совершенно ничего не помнила, а он в прежней ядовитой манере продолжил рассказывать: — Ты представляешь, не успел я вчера вернуться в дом, где оставил вас двоих буквально на несколько минут, как вы удрали в сторону того самого грязного ручья, в котором ты купалась в детстве с мальчишками. И ладно бы вас понесло на более или менее чистый пляж! Вы полезли прямиком через камыши в какую-то жижу в заводи, причём без единого клочка одежды, и мне стоило больших трудов вытащить вас оттуда, иначе дело кончилось бы плохо!

От услышанного я протяжно застонала, а щёки так и горели от стыда…

— Ты не хочешь сказать мне спасибо, Кейт?.. — снова послышался ядовитый голос, и я с больши́м трудом опять приподнялась и взглянула в ту сторону. — Я всё-таки спас вас и развёл по комнатам… хотя вы активно этому сопротивлялись!

— Спасибо… — хрипло выдавила я, готовая провалиться под землю в любой момент, лишь бы это поганое чувство всепожирающего стыда наконец исчезло. Том же сидел в помятом кресле с таким триумфом, словно он только что взял Карфаген голыми руками, но вот чем больше я на него смотрела, тем меньше понимала одну вещь. — Ты что, спал прямо здесь всю ночь?

— Да, — как ни в чём не бывало ответил он, и я ещё больше выпучила глаза и прохрипела:

— Зачем?

Ответом мне служило таинственное молчание, наполненное каким-то скрытым, но весьма ощутимым смыслом. И когда фирменный рассольчик Азарии Самуиловны наконец добрался до нервных клеток и немного встряхнул их, я медленно растянула губы в ехидной улыбке, поняв, в чём же было дело.

— Всё ясно… — протянула я, и Том тотчас гордо выпрямился и сделал вид, что не понимает, о чём я, но я-то видела этого ревнивца насквозь и отлично понимала все его мотивы. — Знаешь, мог бы и не переживать так сильно за мой… нравственный облик… я вчера уже в девятом часу была никакая. Ничего бы точно не произошло.

— Я это видел, Кейт, — язвительно отозвался он, а затем ещё более надменно ответил: — Но я прекрасно знаю, на что в таком состоянии способен Антонин, для него бутылка алкоголя, пусть даже самого крепкого… как слону дробина.

— М-м-м… — с тихим смехом протянула я, а Том продолжал делать гордый вид, будто действительно спас меня от аморальных грехов в законном браке, а не просто ревновал до чёртиков, и потому стерёг меня, словно злой свирепый дракон, от любого представителя мужского пола. — Какая забота… знаешь, это так трогательно на самом деле. Но я уже проснулась, Антохи здесь нет, как видишь… ты не мог бы оставить меня одну, чтобы я оделась к завтраку? А ещё лучше было бы сначала душ принять…

Он на мои слова лишь усмехнулся и встал с кресла, не собираясь пререкаться или возражать, но уже на самом пороге комнаты ехидно бросил через плечо:

— Душ на улице. И да, когда будешь переодеваться, обрати внимание, что это я вчера вытаскивал вас из зловонной тины… совершенно голых. И именно в моей сорочке ты проспала как убитая всю эту ночь.

Краска, которая, казалось, только сошла с моих щёк, мгновенно вернулась на лицо, и я упала на подушки и с тянущей душевной болью сдавленно выдавила кристально чистой утренней заре:

— Бля-я-ять…

Сорочка, которую я с похмелья приняла за свою ночнушку, действительно принадлежала Тому, я его стойкий парфюм даже в гробу узнаю. Правда, даже он не мог перебить запаха того болота, в которое мы вчера с Антохой угодили в угоду злому року, но… он же сам меня в неё одел? Постираю и отдам, ничего с ней не случится!

С этими мыслями я порылась в своей сумке, нашла там несколько чистых полотенец, скинула с себя «ночнушку», завернулась в одно и пошла на улицу, где стоял летний душ, пока никто с утра пораньше не увидел меня в таком виде. А солнышко тем временем поднималось всё выше и выше, даже в октябре грея своими лучами и почву, и листву, и нас всех…

Деревенские вставали рано, это я ещё в детстве для себя уяснила. Но я никак не ожидала, выходя из душа, где отлично вымылась под бодрящей ледяной водой, что застану на заднем дворе полуголого Антоху, который с утра пораньше бодренько колол дрова. Я после вчерашнего еле на ногах стояла, а он уже наколол целую кучу, и щепки так и летели в стороны от одного сильного удара топора за другим! Да и выглядел мой собутыльник отлично, в отличие от меня, хотя пили-то мы вчера вместе и на равных!

Заметив меня, Антонин одним ударом всадил острый как бритва топор в крупное бревно и с широкой улыбкой крикнул:

— Доброе утро! Живая?

— Ага… — вымученно протянула я, и он рассмеялся моему кислому виду и махнул рукой в сторону поленницы, где было что-то вроде скамейки.

— Иди, посиди на свежем воздухе, скоро будет готов завтрак, Ба уже давно на кухне кастрюлями гремит! И тренироваться надо, тренироваться!

— Отстань, я больше в жизни ничего крепче компота пить не буду, — простонала я, однако прошагала в сторону поленницы и, плюхнувшись на деревянную доску, наколдовала себе солнечные очки, чтобы утреннее солнце не слепило так сильно глаза, хотя села я в тень. Антоха же продолжил заниматься физическим трудом, и на весь двор опять раздавались ритмичные удары топора по дереву… да ещё и с кухни, окна которой выходили как раз на эту сторону, доносились до боли знакомые запахи выпечки и причитания Азарии Самуиловны. Ляпота…

Только я пропиталась деревенским дзеном и флешбэками из детства и почти впала в нирвану, как моё уединение нарушил Том, словно специально искавший меня именно на заднем дворе. У меня даже промелькнула шальная мысль сбежать куда-нибудь в другой укромный уголок, но к сожалению, Том заметил меня раньше, чем я его. И, сев ко мне на доску, он сначала некоторое время вглядывался в моё лицо, затем на Антонина с голым торсом, который колол дрова прямо передо мной, а после многозначительно протянул:

— Вымылась?

— Ага, — хмыкнула я, смотря прямо перед собой, и мне следом прилетело:

— А почему тогда в дом не идёшь? Завтрак скоро будет готов… да и у тебя волосы сырые…

— Да мне и здесь хорошо, — вздохнула я, и вдруг мне в голову пришла великолепнейшая мысль, как же отомстить одному поганцу за красные щёки с утра! Загадочно улыбнувшись, я чуть опустила очки на переносицу, уставилась прямо на голый торс Антохи и тихо добавила: — Я тут анатомию повторяю… костно-мышечной системы… ты посмотри, какой прекрасный экспонат мне достался!

Глаза Тома мигом загорелись, словно кто-то подул на тлеющие угли в костре, да ещё и дров подкинул, чтобы наверняка. А я, мельком заметив подобный эффект, ещё довольнее улыбнулась и картинно вздохнула, чтобы закрепить эффект.

— Какая дельта, ты только глянь! А трапеция?.. Боже… А это что?.. — Я с прищуром наклонилась, и только Антоха замахнулся топором, как я приложила руку к груди и ахнула: — Ты посмотри, какой мощный бицепс брахии! О господи… мускулюс латиссимус дорси!

Сделав вид, что у меня приступ, я прислонилась к поленнице, и сбоку от меня послышался шумный, полный неимоверной злости выдох… и как же он грел мне душу, чёрт побери! Но Том сумел совладать со своими эмоциями и наигранно безразлично процедил:

— Вот как, Кейт? А как же твой муж, Дерек, за которым мы сюда и приехали?..

— Во-первых, это ты стёр память моему мужу, так что не смей мне про него напоминать без надобности, — невозмутимо отмахнулась я, жадно разглядывая каждую доступную обзору мышцу атлета перед собой. — А во-вторых… я же просто… наслаждаюсь прекрасным! Это как в музей сходить и попускать слюни на красавчиков навроде Давида Микеланджело… или его же Геракла… или на скульптуры Рафаэля… Господи, да Давид даже рядом с ним не стоял, ты только посмотри! Да… вот что делает свежий воздух, деревенская еда и регулярные физические нагрузки! Эй… ты куда?

Том так неожиданно встал со скамейки, когда я даже половины яда не успела выплеснуть, что мне стало немного обидно. Но он вместо дома вдруг решительно направился к Антохе, и у меня даже сердце ёкнуло. И я уже собралась встать и бежать на помощь, Антонин же был не виноват в наших личных разборках, как Том что-то тихо сказал ему, и тот, распахнув глаза от неожиданности, протянул ему… топор, сверкавший в ярких солнечных лучах. Сглотнув, я действительно привстала, так и чувствуя беду, но Антонин, вытерев лицо висевшей рядом чистой тряпкой, направился ко мне, а Том принялся расстёгивать пиджак.

Ничего не понимая, я так и замерла на месте, а Антоха подошёл ко мне, плюхнулся рядом на скамейку и тихо воскликнул:

— Что это с ним? Клещ ночью укусил, что ли?

Я тоже не до конца понимала мотивов нашего общего знакомого, пока тот, не раздевшись по пояс, не стал делать за друга домашнюю работу… то есть колоть те самые дрова, которых немало лежало в куче неподалёку. Звёзды наконец сошлись, и я тихо засмеялась, а на крайне недоуменный взгляд Антонина заговорила голосом Николая Дроздова:

— В это время года ревнивец обыкновенный особенно активен. Он сделает любую грязную работу, чтобы привлечь к себе внимание понравившейся самочки и продолжить тем самым свой род…

Боже, какой поднялся ор! У меня даже слёзы на глазах проступили от смеха, а Антоха и вовсе задыхался, не в силах сделать хотя бы маленький глоток воздуха. От шума в небольшое окошко над нами даже выглянула Азария Самуиловна, но, увидев, что это именно мы ржём как кони, она расплылась в умилительной улыбке, протянула нам по сладкому пирожку и ушла дальше готовить, приговаривая:

— Скоро всё будет готово, детки, скоро! Отдыхайте!

Том тоже оторвался от колки дров и с прищуром посмотрел в нашу сторону, но я лишь махнула рукой, мол, продолжай, и прислонилась щекой к могучему плечу Антохи, пытаясь унять проступившие слёзы и сдавленный смех.

— Ох, я не могу… — А когда дыхание всё-таки выровнялось, я смогла разглядеть в ярких утренних лучах бледное, словно действительно мраморное мускулистое тело, и в целом, новая картинка была ничуть не хуже прежней, пусть мышечная масса у Антохи была заметно больше. — А ты посмотри… тоже ничего… — В глазах Антонина быстро промелькнул немой вопрос, и я кивнула в сторону Тома и хмыкнула: — Да я тут… анатомию мышц повторяю… не бери в голову… а можно потрогать?

Он тихо хихикнул, а на мой молящий взгляд просто пожал плечами, и я осторожно, кончиками пальцев, самыми подушечками принялась щупать его плечо с весьма заметным рельефом, и от такого антистресса с губ слетело мимолётное:

— Кайф… потрясающе…

Антоха же, заметив моё блаженное лицо, с лисьей улыбкой бросил один неосторожный взгляд на мою грудь, проглядывавшую в лёгком декольте летнего платья, видимо, в целях обмена антистресса, и я, поджав губы, еле выдавила:

— Ты же понимаешь, да, что тебе сразу же прилетит за такие вольности? Причём даже не от меня в первую очередь… причём возможно, даже топором…

Он мгновенно повернулся в другую сторону, пока никто не заметил его сальных взглядов, а после почесал затылок правой рукой, давая мне ещё немного помякать левое плечо, и протянул:

— Да… как-то я не подумал об этом… — а после посмотрел на Тома перед нами и хмыкнул: — Зря я, наверное, дал ему топор в руки… острый.

Смех второй раз прошиб нас, но уже никто не обращал на это внимания, прекрасно зная, что же за два коня ржали на заднем дворе. А сколько же поводов у нас было для подобных шуточек, Матерь Божья! Можно было до вечера сидеть вот так и отрабатывать, чтобы потом ездить по всему Союзу с гастролями, как Задорнов. Чёрт возьми, мы же прославимся!

Когда живот уже начал заметно болеть от чувствительного напряжения, я смахнула слёзы с глаз и сделала глубокий вдох и вдруг заметила, что Антоха смотрит прямо на меня, причём так… восторженно, что мне стало не по себе. А на моё лёгкое недоумение он кашлянул и вдруг вскинул руками:

— Знаешь, я просто думал раньше, что ты… ну… у-у-у… особенно когда тех трупаков на поляне под Хогвартсом подняла, когда мы засаду вам устроили! Я тогда чуть не помер, и от страха тоже! Да и потом! А когда эта костлявая ящерица из воды вылезла, и тот великан в железе на неё залез и ты такая: «Склоните головы перед своей королевой!» И все наклонились, бляха-муха! А-а-а-а! Я просто думал… а ты… ты… ты же…

Не в силах подобрать слова, Антонин указал на меня обоими широченными ладонями и продолжил, заикаясь:

— Да ты же своя в доску! Просто… о-о-о-о!

От такого потока междометий и воскликов я рассмеялась, но это определённо был комплимент, хотя бы попытка его сделать, и она была засчитана.

— А теперь вот представь, Антоха, — вздохнула я, и тот мигом внимательно уставился на меня, а я ткнула руками на свою грудную клетку, — что нужно сделать с человеком, чтобы такая, как я, превратилась… в то что ты видел под Хогвартсом.

— Мда… — задумчиво протянул он, а я эмоционально вскинула руками.

— Нет, просто я же действительно такая! Я целитель, чёрт подери! Да мне на политику всегда было начхать с высокой колокольни! Дайте мне больных, да потяжелее, и я буду копаться в крови, кишках и гное и даже не вспомню, кто у нас министр магии! Нет, Антоха, ты даже не представляешь, через что мне пришлось пройти, чтобы вернуться к такой, какая я сейчас… ты просто представить себе не можешь…

Я с горечью выдохнула, старательно убирая из сознания события четырёхлетней давности, а Антонин тяжело вздохнул, посмотрел на Тома перед нами, до сих пор занимавшегося утренней зарядкой, хотя никто его даже не замечал, и тихо проговорил:

— Но он же любит тебя… правда любит… — Я на такое широко распахнула глаза, а он с небывалой до этого серьёзностью пояснил: — Мы с ним семь лет бок о бок путешествовали… познакомились в Сербии да так и скорешились… Ему тогда проводник был нужен по Союзу и Востоку, а мне деньжат да приключений на задницу не хватало, я ж с родаками разругался в пух и прах, когда не захотел идти в партию работать… Они всегда видели меня важной шишкой при главе партии коммунистов, а я… я не такой, понимаешь?

Я коротко кивнула, действительно сочувствуя и понимая своего собеседника, а тот провёл ещё раз тряпкой по лицу, чтобы смыть пот, и прохрипел:

— Какие же нам бабы встречались на пути! Одна краше другой. Ты их не видела, Кать… никто бы не устоял! Я тебе это как мужик говорю. Да я такого малинника ни разу в жизни до этого не видел… а он не посмотрел ни на одну. За все семь лет. — Антонин кивнул на Тома, смахивавшего пот со лба, и я поджала губы. — Ни на одну, представляешь? Я сначала подумал, что у него с головой не всё в порядке и он просто всех баб одинаково ненавидит, но… потом приехал в Лондон к вам домой и увидел девочку. Тессу. И сразу всё понял. И твой портрет на его столе ни разу не исчезал, даже когда его прадед стол ему кинжалом разломал… даже когда ты нас под Хогвартсом в щепки разломала! Он его не убирал до самого конца.

Свою фотографию в рамке я действительно видела на столе у Тома, когда мы взламывали сейф в его кабинете после бойни в Министерстве. И так было тошно на душе от этого всего, но сказать мне было нечего на этот счёт. Совершенно нечего. А Антоха махнул в сторону Тома и в качестве заключения воскликнул:

— Знаешь, Кать, если это не любовь… то я ничего не понимаю в любви, вот!

— Ничего ты не понимаешь в любви, Антоха… — положив ему ладонь на плечо, вздохнула я и встала с лавки, и тут за спиной раздался радостный голос:

— Идите завтракать, соколики, блинчики стынут!

От упоминания блинов желудок предательски заурчал, хотя накануне ему пришлось несладко. Азария Самуиловна же опять скрылась на кухне, а Антоха закричал Тому:

— Всё, хорош, заканчивай! Помог!

Ревнивец же будто этого и ждал, хотя виду не подал, что устал, а мы тем временем подошли поближе, и Антоха вдруг приобнял меня за плечи и хохотнул:

— Знаешь, Кать, если б я только знал, что ты такая в Лондоне есть, я б раньше приехал, ещё летом!

Угли снова вспыхнули с новой силой, а я, посмеявшись азарту своего нового друга, который явно любил поиграть в игры поопаснее, наподобие русской рулетки, приобняла его в ответ и со смехом ответила:

— Да если б я знала, что ты приедешь, я бы и вовсе не сбежала!

Правда, на наш дружный смех кое-кто даже бровью не повёл, продолжая с каменным лицом смотреть то на меня, то на Антонина, и я хмыкнула:

— Не, Антоха, у кого-то совсем чувства юмора нет… ни грамма… и ты бы топорик-то забрал от греха подальше…

— Да, точно… Том, будь другом, воткни его вон туда, в бревно… я, может, завтра утром продолжу, пока хватит…

Том смерил нас убийственным взглядом, а затем одним движением воткнул острое лезвие в твёрдое дерево, что мы аж вздрогнули вдвоём.

— Нет, точно шуток не понимает… — протянула я, а Антоха убедился сначала, что топор не в руках человека напротив нас, а затем ехидно добавил:

— А может, он на нас за вчерашнее злится? — Я снова рассмеялась, а он повернулся ко мне и нахмурился. — А ты хоть помнишь, что вчера было-то?

— Неа…

— Я тоже не помню, — поддакнул Антоха, продолжая приобнимать меня под крайне злой взгляд своего бывшего работодателя. — Проснулся ни свет ни заря в каких-то водорослях… вымылся, опохмелился да дрова начал колоть… а в голове словно кто дырку прострелил, ни черта не помню…

— Предлагаю сделать вид, что ничего не было, и общаться дальше как старые добрые друзья, — беспечно предложила я, и мой новый друг активно закивал в ответ.

— Да я-то всеми руками за! Только со свидетелем что будем делать? Он-то не даст нам забыть про вчерашнее и другим расскажет… и зараза, не пил же вчера с нами!

— А давай мы его оглушим, расчленим вон тем топориком и по частям в речку и море выбросим? — Антоха хохотнул на моё очередное предложение, а я с прежней серьёзной миной продолжила говорить: — А что? Нет свидетеля — ничего не было! Давай я с головы начну, а ты с ног, за полчаса управимся, а до речки тут недалеко, в тине хорошо потонет, мы как раз знаем теперь одно болото… Кто за?

Мы оба подняли руку под непроницаемый взгляд Тома, и Антоха воскликнул:

— Надо же, большинство! — а я на лёд в багрово-красных глазах как ни в чём не бывало добавила:

— Демократия, а что ты хотел? Тиранию коммунизма?

Том на это шумно выдохнул, а я, сдерживая смех, протянула:

— Нет, Антоха, чувства юмора у него нет и не было. Атрофировалось ещё на стадии зиготы, да потом вышло из чрева матери вместе с плацентой и околоплодными водами в родах…

— Я понимаю юмор, Кейт, но это просто не смешно, — надменно процедил Том на мои слова, а я вспомнила кое-что и пихнула легонько кулаком человека под боком.

— О, Антоха! А хочешь анекдот?

— Хочу!

— Так, ладно… У каких верблюдов три горба? — Он нахмурился и вопросительно уставился на меня, и я, выждав момент, воскликнула: — У беременных!

Вот уже какой раз за утро мы орали, как пожилые, повидавшие всё на этом свете корни мандрагоры. А вот Том на наш хохот и бровью не повёл, продолжая пожирать меня ревнивым взглядом, и я специально посильнее приобняла за плечи Антоху и бросила ревнивцу:

— Ты просто безнадёжен. Завтрак стынет, иди умойся и приходи… одетый! А то девки в дом зайти не дадут, так и свалятся на тебя всем скопом!

Я метнула один грозный взгляд в сторону забора, и две весьма юные девицы пискнули и скрылись в щели. А мы с Антохой направились в дом, на манящий запах свежей выпечки.

— Что ж вы так долго гуляли-то, дорогие мои, всё ж остыло! — всплеснула руками Азария Самуиловна, когда мы зашли наконец на кухню, а весь стол опять был заставлен всевозможными яствами. — Проходите, проходите, мои хорошие, блинчики вот, погорячее! Да сметанка, своя домашняя! И молочко вот, только надоила! Берите, кушайте на здоровье! А хотите — вареньице, с яблочком есть, а то и с абрикосом достану! Персики вот! Кушайте!

Пока мы с Антонином мыли руки, усаживались да вдыхали неземные запахи, на кухню заявился Том, одетый и свежий, что даже подумать было нельзя о таком грязном деле, как колка дров. Специально сев ко мне поближе, причём между нами с Антохой, он повязал себе на шею салфетку, как истинный аристократ, а я схватила горячий блин прямо с тарелки, руками, обмакнула его в сметану и жадно откусила аж до половины.

— Ах! Что же это?! — с тревогой воскликнула Азария Самуиловна, заметив на моём лице проступившие слёзы, и подошла к нам поближе. — Так невкусно, золотко? Так ты оставь эти, я другие испеку! Только скажи, моя хорошая, как будешь!

— Очень вкусно! — с набитым ртом ответила я, продолжая реветь. — Очень! У меня бабушка точно такие же делала, пальчики оближешь! Я так по ней скучаю!

— А что с бабушкой-то случилось, родная? — Она присела напротив и с тревогой приложила ладонь ко рту, а я проглотила блин, шмыгнула носом и прошептала:

— Умерла… от инфаркта в восемьдесят шесть… мне всего пятнадцать было. Не пережила смерть дедушки, тот тоже от сердца слёг.

— Ох, горе-то какое! — всплеснула руками Азария Самуиловна, пока я жадно уплетала блины. — Надо же, такая молодая была! А мне вот в этом году сто двадцать два исполнится, но ещё хоть куда, тьфу-тьфу-тьфу!

Я на такую цифру распахнула глаза, так как бабушке Антонина больше семидесяти уж никак не дашь, а она встала из-за стола и продолжила хлопотать на кухне, подкладывая нам угощения да приговаривая:

— А у меня дед вон тоже умер, давно ещё, на фронте! Тоже трудно было пережить, думала, слягу совсем, одну меня оставил! Вовка, сын мой, совсем не приезжает, у них в Москве своих дел полно, как невестка пишет… да и Наталья, Антошина сестра, совсем меня забыла, старую, хоть бы правнучков привезла в море покупаться да фруктиков поесть! Да всё некогда, некогда! А Антошенька, свет мой милый, приехал вот, вспомнил бабушку! Как я ему рада была, как рада!

Она встала за спиной внука и потрепала его обожжённые солнцем кудри, пока тот уплетал вкуснейшие блины наравне с голодной мной. И пусть приехал её внук скорее в качестве ссылки после серьёзной передряги, а не потому что соскучился по бабушке, но Азария Самуиловна была бесконечно счастлива, а это точно было благое дело.

— Да вы не смотрите, что он нескладный такой, да разговаривать не умеет красиво! — вдруг проговорила она, и Антонин так и поперхнулся молоком, заставив давиться едой уже меня. — Руки у него золотые, что хошь в доме починит! Всё умеет, дед его всему научил, когда жив был! Да и сердце у него тоже золотое, никогда маленьких в обиду не давал, всегда задир постарше на место поставит! Помню, мальчишкой придёт с моря в рваных портках, я его спрашиваю: «С кем хоть подрался-то, негодник?!» А он: «Да вот, бабуль, Светку маленькую хулиганы обижали, а девочек обижать нельзя!» Ах, золотое у него сердце, золотое! И сейчас ни одному соседу не откажет, если сломалось что, старики только на него и молятся, молодёжи-то у нас мало!

Антоха тотчас покрылся багровыми пятнами и стыдливо закрыл ладонью лицо, а я, растрогавшись таким резюме, привстала и через Тома положила ему руку на ладонь. Он стыдливо поднял на меня глаза, и я широко улыбнулась и прошептала:

— А я ей верю. Мне кажется, это правда.

— С тех пор столько воды утекло… — прохрипел он, отведя глаза, а я вернулась на место и покачала головой.

— Не вся вода утекла, далеко не вся.

— Антонин, — вмешался Том, аккуратно поедая ещё только первый блин, с ножом и вилкой, как истинный англичанин, не то, что мы, деревенские, — а что насчёт змея? Ты обещал отвезти нас к нему?

— Да, конечно! — махнул рукой тот, завернув треугольничком ещё один блин. — Сейчас после завтрака напишу в город своему корешу, что да как, а он скажет, когда приехать… не надо вам лишний раз на людях светиться, сейчас столько жуликов шастает… меньше знают — крепче спим! Да и партии спокойнее будет, пусть думают, что вы приехали ножки в море помочить да блины уплетать, никто ж вас без слежки не оставит… но я знаю, как уйти от них. Только без надобности рисковать не надо.

Я кивнула, согласная на такой план, а Азария Самуиловна тем временем подошла ко мне со спины, приобняла за плечи и шепнула:

— Ты если чего хочешь — то говори, не стесняйся! Я всё приготовлю, только скажи! Баба Роза всё умеет!

— А харчо приготовите? И плов? Это были фирменные бабушкины блюда… — тихо протянула я, чувствуя одновременно стыд и благодарность, и она чуть крепче сжала мои плечи и воскликнула:

— Конечно, приготовлю, родная, приготовлю! Всё приготовлю, только скажи, милая… Ах, какой хороший… покормить бы тебя…

Потрепав Тома за плечо так же, как и меня, хозяйка дома вернулась к своим делам, которых в деревне всегда было немерено, а мы неспешно завтракали, наслаждаясь такими простыми, но безумно вкусными блюдами. Правда, едва мы вышли из-за стола и Антонин сел в гостиной за записку в город, как к нему подошла Азария Самуиловна и запричитала:

— Антоша, посмотри крышу, прохудилась поди! А скоро дождь будет, я как чувствую, суставы ломает. Как же гости-то будут?..

— Да нормально там всё с крышей! — отмахнулся он, сосредоточенно записывая чернилами слова, но ему в ответ прилетело:

— Ах, неужто самой лезть придётся?! В моём-то возрасте да по крышам лазать! А дождь-то будет, будет! Скоро будет! А гости-то, гости!

— Гости спят на первом этаже, до них не дойдёт!

— Ах, батюшки святы, самой придётся лезть…

— Ладно-ладно, сейчас посмотрю! — прокричал Антонин, всё ещё думая над запиской, и только Азария Самуиловна снова начала причитать, как он кивнул в её сторону и шепнул:

— Кать, займи её чем-нибудь, а я отправлю письмо и сразу за крышу возьмусь. Вам же тоже нужно побыстрее, да? А я так до вечера по дому бегать буду, не сесть…

Кивнув, я быстро направилась на кухню, и на очередное:

— Антоша?! — я спешно проговорила:

— Азария Самуиловна?.. — но хозяйка дома посмотрела на меня с такой обидой, что я кашлянула и поправилась: — Хм… баба Роза… а вы не скажете мне рецепт блинов? Такие вкусные, объедение! Я вот дома тоже пеку, но такие, как у вас, никак не получаются! А у меня сын с дочкой очень их любят, да и муж тоже… Научите?

— Ох, золотко, конечно, скажу! — сразу воскликнула она и засеменила на кухню. — Идём со мной, милая, я тебе сейчас всё покажу!

Антоха поднял большие пальцы и быстро застрочил, пока работал отвлекающий манёвр, а я послушно пошла на кухню, прекрасно понимая, что Азария Самуиловна доставала внука лишь от недостатка внимания и только… вон сколько лет она была совсем одна! А мне поучиться готовить точно не помешает, особенно от такого опытного человека! Вот потом Дерек удивится, когда я накормлю его такими блинами!

— Вот, милая, держи… здесь всё написано, я ещё за своей бабкой записывала, когда та жива была, а та всё умела! Всё умела!

Азария Самуиловна вручила мне старенькую, местами заляпанную поваренную книгу, в которой от руки аккуратным почерком были записаны всевозможные рецепты. Распахнув глаза от неожиданности, я принялась листать книгу, а мне приговаривали:

— Здесь всё есть: и харчо, и самса, и блины, и вареники, и борщ украинский! Всё есть, бабка долго эти рецепты собирала! Держи, милая.

— Ох… спасибо… я как перепишу, сразу вам отдам, обещаю!

— А зачем бумагу марать? — возмутилась хозяйка книги, пока я сжимала настоящее сокровище в своих руках. — Бери, милая, да не выдумывай! Будешь семью свою кормить, да меня старую вспоминать, как мне приятно-то будет! Как приятно!

— Но я… я так не могу… а вдруг вам ещё пригодятся? — заикаясь, выдавила я, но на меня лишь махнули рукой:

— Да я ж все эти рецепты наизусть знаю, и книгу-то эту еле нашла, давно не открывала! И внучков своих всему научу по памяти, я ещё хоть куда! А ты бери, не бойся, там всё есть! Всё!

Пока я стояла и приходила в себя, Антонин закончил писать письмо и запечатал его в конверт, а после направился в сторону заднего двора. А Азария Самуиловна, заметив его, так и охнула:

— Золотой мальчик, золотой… ему бы жениться! Жениться пора! А ни одна девка ему не мила, как приехал, так и пьёт один да на море смотрит… Да что ж это такое?!

От короткого, но такого яркого романа Элли с Антонином больно кольнуло душу, и я, чтобы скрыть эмоции от его бабушки, увязалась за ним на задний двор.

— Антоха, мне в жизнь не расплатиться с вами… — вздохнула я, найдя его на голубятне, а он выбрал голубя понеказистее и привязал к нему письмо. А после мельком взглянул на меня, заметил книгу и хмыкнул:

— А, прабабкина поваренная книга… Она была ведьма хоть куда, её борщ вместо Амортенции можно было использовать, мужики велись только так! — Но я ещё более виновато сморщилась, и он махнул на меня рукой. — Забей, Кать. Бери и учись готовить. Я вот потом вдруг приеду к вам в Лондон, а ты меня бабушкиной соляночкой накормишь, а? Всё продумано! Не переживай!

— Если ты к нам приедешь, я тебе такой стол накрою, бедным будешь! — шмыгнула носом я, и мне в ответ прилетело:

— Да я любитель поесть, так что можешь не запугивать меня так! Ха, нашла, вот ещё!

— А голубь зачем? — спохватилась я, когда птица взмыла в небо и скрылась в облаках.

— А где хоть ты в степи сов видела, а? — нахмурился в ответ Антоха, и я неопределённо пожала плечами, как бы говоря, что нигде. — Это у вас в Англии совы на каждом шагу, а здесь отправь такую и можно на поле большими буквами писать, что ты там отправил! А голубей никто не видит, в городе тем более. Так надёжнее, нам огласка не нужна, контрабанда всё-таки.

— Ясно всё… — вздохнула я, пока Антонин брал из сарая неподалёку лестницу и ящик с инструментами. — Слушай, Антох, а может, тебе помочь чем на крыше? Я могу подать тебе что-то, если нужно, там же высоко!

— Кать, — вздохнул он и, подойдя поближе, положил лапищу мне на плечо, что я аж вздрогнула. — Если ты за мной на крышу полезешь, то я вмиг перестану себя мужиком чувствовать! У меня яйца отвалятся, покатятся по крыше и бух! — и в колодец вон там упадут. — Он махнул на колодец как раз под одним из скатов, и я хохотнула. — Так что не переживай и отдыхай где-нибудь в тенёчке, а я сам всё сделаю, мне не впервой. Вчера был непростой день, так что сиди.

Тяжело вздохнув от ощущения собственной бесполезности, я только хотела сделать шаг в сторону, как рядом материализовался Том.