Приехали (1/1)

«Ну и шортики», — с ухмылкой думается Ване, когда он в толпе у автобуса замечает парня с копной бумаг, одетого в глупую скаутскую панамку. Он что-то говорит, машет руками перед лицом и вечно оборачивается к девушке, видимо, второй вожатой, но среди подростков стоит такой гул, что Ваня мало что из указаний различает. Он буквально чувствует, как греет карман припрятанная пачка Винстона и мамина зажигалка, нагло украденная из шкафчика на кухне. В Москве Ревзин курит исключительно за магазинчиком у школы, чтобы горький запах выветрился за время похода до дома, и в соседнем дворе, недоступном для внимательных взглядов знакомых ЗОЖников его матери. Парень всё же не думает, что его вредная привычка до сих пор остается секретом, но лишний раз лезть на рожон было не комильфо. Здесь же, в удаленном детском лагере среди других школьников и молодых вожатых, Ваня позволяет себе вольность, потому вальяжно вытаскивает из нагрудного кармана рубашки сигареты и отходит чуть поодаль, обещая себе догнать толпу, как только жгучее желание утолить потребность в никотине поутихнет.

На прогретой солнцем лавке по-летнему тепло, деревянная спинка приветливо встречает Ванины лопатки, когда он опускается на скамейку. Закуривает горделиво, будто он не подросток давно, и этот поступок не является чем-то из ряда вон, будто так и надо. Вот он, окутанный запахом табака, подневольно запиханный в этот лагерь, знающий, чего хочет по жизни, но вечно пререкающийся с мамой. А там, позади, какие-то парни и девчонки, как собачки носящиеся вокруг вожатых, словно их присутствие является неимоверно важным в масштабах вселенной. Им это надо, Ване — черта с два. Он посидит тут, расслабит мышцы и мозг, а вы ебитесь конём, бегите занимать кровать, чтобы не дай бог не оказаться отбросом общества. Усмехается своим мыслям, где-то в глубине осознавая, что юношеский максимализм плотно засел под кадыком и не спешит выходить, ухваченный сигаретным дымом.

А рядом присаживается бойскаут. Молча откладывает папку с документами и поворачивается к Ревзину. Тот смотрит в ответ без толики смущения.

— А я ведь тоже раньше курил, — начинает вожатый, и у Вани в голове проносится что-то между «ой бля-я-я» и «ну же, удиви». — Думал, круче буду казаться, взрослее. А к двадцати двум понял — фигня это всё. Крутость это же не про то, не про вредные привычки, а про умственную зрелость.

Не удивил. Ваня вздыхает, пытаясь подобрать слова, но ему слишком лень распинаться перед малознакомым вожатым, у которого корона панама вперёд головы идёт.

— Класс, спасибо, чел, я всё осознал и принял к сведению, — парень выжимает улыбку, настолько неискреннюю, что скаут закатывает глаза.

— Ты у нас кто будешь?

— Ревзин, — безынициативно отвечает и тянется к урне, чтобы выбросить бычок. Вожатый сверяется с бумагами, и парень замечает у него на груди бейдж. Паша, значит. Он уже представлялся, наверное, но кто бы его слушал.

— Значит так, Ваня, на первый раз нарушение устава я тебе прощаю…

— Очень благородно.

— …но впредь прошу тебя следовать правилам, договорились?

И Ваню клинит. Потому что рука Паши зачем-то касается его бедра, пара похлопываний, а затем окончательно опускается на ткань брюк. Они молчат оба, и Ревзин боится даже представить, какие эмоции отображаются сейчас на его лице. Какого хера, Паша?

— Ты руку бы убрал, парень, — старается не вкладывать в голос угрозу, но вроде не очень-то получается, потому что вожатый резко опускает взгляд на свою кисть и нелепо моргает. Руку всё же одергивает, и вновь как ни в чем не бывало смотрит на Ваню.

— Ты давай, марш в корпус.

— Разберусь, — брезгливо отвечает Ваня и встаёт. Уйти он сам бы уже хотел, и вовсе это не из-за указаний вожатого.

У каменной лестницы, где раньше стоял автобус, теперь торчит темноволосый парень, допустим, Виталик, и парень идёт к нему, как будто тот ждал исключительно его. Завести знакомства, кроме вожатого с большим самомнением, было бы и вправду неплохо. Он уже собирается протянуть руку коллеге по несчастью, когда в спину слышит настойчивое:

— С курением мы всё решили, да?

— Елда, — неслышно отвечает Ваня себе под нос, но все же оборачивается через плечо.

Паша всё ещё сидит на скамейке, закинув руки за голову и наслаждаясь солнцем. Скаутская панама лежит рядом.

Господи, он ещё и рыжий…