18. Переубедишь (1/2)
Виктор тяжело опустился обратно на стул.
Общевожатское собрание, на которое он безуспешно упрашивал пойти Дарью, и на котором их и так продержали весь сон час, не дав ни минуты на отдых, тишину или планирование вечера, наконец закончилось, но уйти Виктор не смог — Призрак попросил задержаться.
Другие вожатые выходили из его кабинета довольными — полтора часа споров и ругани для них будто бы прошли незаметно, забылись, стоило им добиться своего. Виктор этого не понимал — как и не понимал готовность некоторых из них стоять на своем до последнего, лишь бы сделать все ровно так, как они изначально планировали. Дети ведь и не узнали бы, как оно могло бы быть, в чем такая принципиальность…
Директор наконец выпроводил всех к отрядам, закрыл дверь, вернулся к столу. Посмотрел в окно на пока что пустующие спортивные площадки, покачал головой, и Виктор против всякой логики почувствовал себя нашкодившим мальчишкой. Будто Призрак сейчас возьмет весло и перегнет его через стол, как в «Обществе мертвых поэтов»… Но это же бред! Он-то как раз все делает правильно, наизнанку выворачивается ради этих детей! А им хоть бы что…
Нет, конечно, тихих и мирных в отряде все-таки больше, чем разгильдяев, но в том и беда, что они тихие, их не видно! И ни один из них не полезет против того же Никиты, чтобы его приструнить, скорее наоборот, подхватит его идею, чтобы не отставать от веселья. Как Семён, например — вчера ни одного нарекания, а сегодня? Зарядку чуть не сорвал, а вместо объяснений своего поведения просто уселся завтракать вместе с этим самым Никитой за один стол, и все! Еще и на кружок они вместе записались, к Дарье… Наглецы.
Уверения, что все дети хорошие и способные, которые Виктор слушал на курсах и в которые еще до вчерашнего дня верил, теперь рассыпались в прах. Дети, может, и правда все хорошие, а вот подростки — отнюдь. Эти уже или воспитаны, или нет, и ничего им не дашь нового и светлого, если они сами не захотят.
Виктор поднял глаза и с ужасом понял, что не заметил, как Призрак переместился от окна за стол. Призрака это, кажется, не смутило.
— Как дела в отряде, Виктор? — будто слушая все эти размышления спросил он.
Виктор приготовился защищаться и отбиваться от претензий. Да, его отряд в передрягах оказывается чаще других, и на линейке даже малыши стояли тише и ровнее, чем его «дети», но он-то при чем? Он их знает всего второй день, что он может?
— Работаем, Павел Александрович, — осторожно отозвался он.
— Никита больше ничего не бил?
Виктор напрягся, почему-то уверенный, что бил, просто он, в отличие от Призрака, об этом еще не знает, но все-таки помотал головой:
— Я не слышал.
И тут же пожалел о такой формулировке. Что он за вожатый вообще, если не слышал о подвигах своего ребенка? В каком виде он теперь предстанет перед Призраком?
— Ну и хорошо, — кивнул тот. — Его мать звонила, спрашивала, как он тут.
Виктор где-то глубоко внутри себя фыркнул. Как он тут? Да надо спрашивать, как все остальные от него тут!
— Я ей сказал, что все хорошо, про инцидент с посудой говорить не стал, — продолжил Призрак. — Ты знал, что у Никиты отец болен?
— Не знал, — выдохнул Виктор.