1. Никита (2/2)
И тогда гром грянул снова.
Конечно же, мама потом извинялась — плакала, обнимала его, причитала и обещала, что это случайность, но Никита понимал — это конец. Мама — его мама, которая и ругаться-то толком не могла, всегда поручая это папе — ударила его по лицу за то, что он не хочет в лагерь. Потому что в лагерь ехать нужно.
В тот вечер Никита забыл о своей самостоятельности и взрослости, забыл, что обещал себе стать самым хорошим сыном, и, позволив маме собирать за него чемодан в лагерь, планомерно громил свою комнату, разбрасывая и переворачивая все, до чего дотягивался.
Остановить его смог только папа — он даже не зашел, а заплыл, тихой, едва осязаемой тенью в комнату и просто попросил, без ругани и криков:
— Хватит, Никит.
А потом добавил, убедившись, что первая просьба была услышана:
— Съезди в лагерь, пожалуйста.
Никита, не плакавший с тех пор, как в девять лет грохнулся с велика и сломал ногу, не сразу понял, почему нос так щекочет. Крики вырвались сами собой — хриплые, полные отчаяния и пустые на надежду:
— Не поеду! Я хочу остаться! Я буду помогать вам!
На следующий день притихший Никита горячо дышал, прислонившись носом к окну машины, и смотрел на сменяющиеся знаки деревень и рек.
Он так и не осмелился сказать это вслух, но твердо знал — он не останется в лагере, не позволит папе умереть, пока его нет, вообще ему умереть не позволит, и пусть сколько угодно молчит и уходит из комнаты, все равно!
— Тебе тут понравится, — пообещала мама, отдавая его буквально из рук в руки какому-то идиоту-вожатому — патлатому, с дурацкими усиками и торчащими из-под огромной футболки локтями.
— Обязательно понравится, — обещал тот, забирая у мамы чемодан. — Не волнуйтесь, все будет замечательно!
Никита молчал. Все равно слова и крики не помогают — ни в чем.