1. Никита (1/2)
Папа заболел, когда Никите было двенадцать, и тем страшнее признавать, что узнал Никита о болезни папы уже в тринадцать.
Вообще-то, его вряд ли можно в этом винить. Да елки, у него было с полсотни причин не замечать и не понимать, это все более чем объяснимо!
Например, нельзя не признать — сложно заметить болезнь, которую скрывают. Похудел папа — и ладно, просто начал следить за собой, здорово же. Стал менее активным и подвижным — устает, работает много. Лысеет — для мужчин это нормально, вон, у Паши и Оли папы тоже лысые, ничего особенного. Красота — она же не в волосах.
А еще — Никита очень немного папу видел. В смысле, вообще, всегда. Утром у папы работа, у Никиты школа, в обед — у папы все еще работа, у Никиты гитара и бокс, вечером — у папы или все еще работа, или отдых около телевизора, у Никиты — уроки и тоже отдых, но чаще с компьютером. Общались они в основном по выходным, но, заболев, папа и по выходным с Никитой почти не бывал, вот и получилось, как получилось. Разве можно заметить, что с человеком что-то не так, если человека нет рядом?
Ну и наконец, Никита — подросток, он просто не успевал следить за всем, что менялось и происходило вокруг него, слишком много всего этого было. Ну правда, открыв для себя эрекцию и поллюции (которые Никита, в соответствии с возрастом называл стояками) и порнографию, он вообще выпал из всей остальной жизни на наделю точно, куда уж тут придавать значение синякам под глазами папы…
Никита перебирал все это в голове, убеждал себя, что ни в чем не виноват, что такое бывает, когда не видишь самого главного и важного, но все равно приходил к одному и тому же выводу: он — плохой сын.
Озарение снизошло на него случайно и очень болезненно. Никита, однажды вернувшись домой, услышал из коридора, как плачущая на кухне мама спешно поднимается и идет в ванную (щеколда, которую Никита тоже услышал, есть только в ванной, в туалете она давно уже сломалась и чинить ее было некому). Это само по себе было страшно и непонятно, потому что вызывало сразу шквал вопросов — почему мама дома? Почему плачет? Где папа? Что теперь делать? — но это оказалось лишь верхушкой айсберга. На кухне, прямо на столе лежала справка. Бумаг было много, разных, но на верху стопки была именно она — с печатью онкодиспансера.
В этот момент Никита узнал, что значит «жизнь разделилась на «до» и «после». Трагедия, шедшая рядом с ним уже несколько месяцев, вдруг поглотила его, плотно вошла в его жизнь и принялась повсеместно ее под себя подстраивать.
С тех пор Никита будто резко повзрослел. Перестал жаловаться на учителей и сделал так, чтобы они перестали жаловаться на него, не спрашивал у мамы, что на обед и на ужин, довольствуясь тем, что удавалось найти в холодильнике, а иногда и вовсе готовя что-нибудь простое для всех, научился мыть полы и самостоятельно загружать стиралку, когда чистые футболки в шкафу заканчивались.
Казалось, если родителям помочь, все наладится. Если перестать дергать папу в принципе, а маму — по пустякам, они выберутся, все снова станет как раньше, болезнь уйдет, даже волосы у папы вырастут — в кино у всех вырастают обратно!
Папе становилось хуже, будто судьба издевалась над Никитой, карая за то, что так поздно стал примерным сыном.
В режиме крайних стараний прошла зима, а за ней и весна. Никита закончил шестой класс без единой тройки — впервые за школу, но радоваться этому не мог — радоваться в последнее время вообще получалось слабо.
А через неделю после начала летних каникул мама пришла с работы с вымученной, совсем ненастоящей, будто у куклы Аннабель, улыбкой, и сказала, что Никита едет в лагерь. Да, неожиданно и срочно, да, обязательно и без возражений, с тренером она уже договорилась, ничего страшного, что тренировок не будет. Потом наверстает.
По тому, как старательно мама отводила взгляд и как рассказывала Никите, что в лагере будет здорово и хорошо, Никита понял, что дело тут совсем нечисто. Заручившись то ли природным пессимизмом, то ли подростковой проницательностью, он заявил, что никуда не поедет.