Глава 2 (2/2)
От этой мысли холодный, болезненный страх наполнил желудок Гая. Ли был не в состоянии драться. Он только что перенес серьезную операцию; ему не следовало покидать больницу в таком состоянии, но, конечно же, Ли, будучи Ли, сбежал, чтобы присоединиться к миссии, не заботясь о собственной безопасности.
Он услышал шаги и обернулся.
— Цунаде-сама.
Она стояла перед ним с планшетом в руке.
— Я просто подумала, что ты хотел бы знать, что твой ученик вернулся в Коноху.
На мгновение сердце Гая перестало биться.
— Ли...
Она кивнула. Он судорожно вздохнул.
— Как...
— У него незначительные травмы, учитывая все обстоятельства. Его уже лечили. Но ему повезло, что я не убила его на месте, после того как он чуть не свел на нет всю мою тяжелую работу.
Гай закрыл глаза и произнес тихую благодарственную молитву.
— Где он?
— Комната 302. Ты...
Но Гай не услышал остальной части ее вопроса. Он уже несся по коридору к своему дорогому ученику.
Перевязанные руки Ли лежали на больничных простынях. Его челка наклонилась вперед, скрывая темные глаза, столь выразительные в тени. Ссутуленные плечи выражали раскаяние.
Он знал, что покидать больницу так скоро после операции было плохой идеей, но, услышав, что его друзья в опасности, пока он сидит тут сложа руки, глядя в окно…
Цунаде-сама строго отчитала его за его глупость и добилась от молодого генина многочисленных обещаний о соблюдении предписаний. Он был почти уверен, что она не запретила ему разве только дышать, и то, вероятно, лишь потому, что забыла наложить табу и на это.
Он тут же отругал себя за неблагодарную мысль. Цунаде-сама была великим целителем, и ему повезло, что она проявила личный интерес к его делу. Без ее помощи он до сих пор ковылял бы по Конохе на костылях, столкнувшись со своей разбитой мечтой. Чтобы загладить свою недобрую мысль о ней, он... он...
Он НЕ сделает сотню кругов вокруг Конохи. Плечи Ли еще больше опустились при этой мысли, и вздох сорвался с его губ.
Гай добрался до комнаты 302, и его сердце резко екнуло. Он хотел распахнуть дверь и ворваться внутрь, но Ли мог сейчас отдыхать; Гай не хотел тревожить его. Поэтому он заставил себя медленно повернуть ручку и открыть дверь. Затаив дыхание, он вошел.
Его охватило облегчение при виде Ли, сидящего в постели. Он выглядел удрученным, но можно было безошибочно определить, что он жив и невредим.
В этот момент он поднял голову. Гай посмотрел на это очаровательное лицо, и его сердце сжалось в груди так, что, казалось, оно вот-вот разорвется.
— Ли... — Имя вырвалось из горла Гая хриплым шепотом. Он неуверенно сделал шаг ближе... как будто слишком быстрое движение могло разрушить реальность этого момента.
Ли чувствовал, как его сердце колотится в груди, когда он смотрел на лицо Гая. Его пальцы сжались на простынях, когда он боролся с противоречивыми желаниями — необходимостью броситься в объятия Гая или броситься в ноги и просить прощения за свою опрометчивость.
— Сенсей… — произнес он дрожащим голосом, с легким колебанием, и широко распахнутые неуверенные глаза встретились взглядом с Гаем.
Гай шагнул ближе. Он улыбнулся Ли, смаргивая слезы облегчения. Он знал, что должен отругать своего ученика за то, что тот поспешил присоединиться к миссии, но не мог.
— С возвращением, — сказал он тихо.
Он преодолел расстояние между ними в несколько шагов, перегнулся через кровать и нежно обнял Ли. Его рука лежала на темных шелковистых волосах, прижимая голову Ли к его плечу.
Глаза Ли закрылись, и он растворился в объятиях. Ощущение рук Гая вокруг него, сильных и уверенных… запах кожи Гая, тепло его тела… Руки Ли скользнули вокруг его талии.
Он хотел этого. Жаждал этого с той минуты, как Гай сбивчиво сообщил ему, что его не будет на операции. Больше, чем то, как его тело отреагировало в бою, больше, чем заверения Цунаде-сама, больше, чем надежда, которая трепетала в его сердце, когда он впервые открыл глаза после операции — ощущение руки Гая на его голове и ровный стук. Его сердцебиение заверило Ли, что все будет в порядке.
— С возвращением, сенсей, — прошептал он.
Руки Гая сжались вокруг него.
— Добро пожаловать домой, — прошептал он Ли на ухо.
Он держал его еще мгновение, затем отстранился, чтобы посмотреть Ли в глаза. Кончики его пальцев на короткое время нежно коснулись гладкой щеки ученика. Затем он выпрямился, лучезарно улыбнулся Ли и показал ему большой палец вверх.
— Я знал, что операция пройдет успешно. Кроме того, ты был достаточно силен, чтобы бороться… — Он прочистил горло, упер руки в бока и попытался сурово нахмуриться, хотя его лицо все еще хотело улыбнуться. ...чего тебе не следовало делать. Ты был не в том состоянии. — Выражение его лица смягчилось. — Но я уверен, что Цунаде уже отругала тебя за это, так что я больше ничего не буду говорить на этот счет.
— Мне очень жаль, Гай-сенсей, — сказал Ли, и его искренние глаза встретились со взглядом Гая. — Я просто не мог снова остаться позади. Не тогда, когда все остальные делали все возможное для деревни и для Саске-куна.
Гай изучал лицо Ли.
Он был уверен, что на месте Ли сделал бы то же самое, но жизнь Ли значила для него больше, чем его собственная. И после ужаса от того, что придется оставить Ли одного перед операцией на жизнь или смерть, не зная, будет ли у него когда-нибудь шанс снова обнять своего самого дорогого человека...
— Я понимаю, что ты чувствовал, — тихо сказал Гай, — но это все равно было слишком опасно. Жизнь ниндзя может быть сопряжена с большим риском, но есть такая вещь, как необоснованный риск. Ли опустил голову, но Гай положил палец ему под подбородок и осторожно поднял его лицо, вынуждая смотреть в глаза.
— Когда я вернулся, а тебя там не было, я очень волновался. Более того. Я был напуган.
Ли сглотнул, и его пальцы сжались на простынях. Горячий комок стыда образовался в его груди даже от этого легкого укора. Больше всего на свете он хотел доставить удовольствие Гаю. Он хотел, чтобы Гай гордился им. Были времена, когда Ли думал, что хочет этого даже больше, чем проявить себя, но эти две цели настолько пересекались, что он не мог разделить их в своем уме.
— Пожалуйста, простите меня, сенсей. Обещаю, я буду осмотрительнее.
— Это уже в прошлом. — Гай улыбнулся и хотел наклониться, чтобы снова обнять Ли, но остановился. В его голове возникло воспоминание о признании Ли. До сих пор чистая радость снова видеть Ли живым затмевала его... но он не мог просто игнорировать то, что произошло.
Зная, что чувствует Ли, уместно ли было обнять его? Его желудок сжался от беспокойства. Он прочистил горло и отстранился.
— Цунаде-сама сказала, когда тебя выпишут из больницы?
Что-то в груди Ли сжалось, когда его учитель отстранился. Он сглотнул и посмотрел вниз. Почему-то он надеялся, что, возможно, Гай-сенсей забудет. Или что, может быть, это был сон, и он на самом деле не говорил этих вещей — ужасных, смущающих вещей. Однако другого объяснения этому моменту неловкости на лице Гая не было. Ли комкал простыни, только бы не встречаться взглядом с Гаем.
— Она сказала, что мне не обязательно оставаться, но я должен быть осторожен на следующей неделе и не тренироваться слишком усердно.
Она также добавила, что он сразу же вернётся в больницу и будет связан, если она хотя бы заметит, что он думает о том, чтобы выйти за рамки простейших упражнений. Воспоминание заставило Ли вздрогнуть.
— В таком случае, мы можем идти домой сейчас... если ты готов, то есть. — Гай увидел выражение боли на лице Ли, и его сердце сжалось от вины. Он знал, что в какой-то момент им придется поговорить об этом. Последние несколько дней Гай пытался не думать об этом или о том, что это значит для него и Ли, но он не мог игнорировать это вечно.
Может быть, ему не стоило выпытывать правду у Ли той ночью. Может быть, для них обоих было бы лучше, если бы он остался в неведении...
Нет. Правда всегда была лучше, даже если она была трудной. Он найдет способ решить эту проблему.
Генин кивнул и встал. Его ноги все еще немного тряслись, но в костыле не было необходимости — благословенное облегчение. До этого он не понимал, какой роскошью может быть возможность ходить без посторонней помощи.
После суровой лекции Цунаде, приправленной изрядной руганью в адрес Гая, которую Ли не совсем понял, им разрешили уйти. Обратный путь в квартиру, которую они делили, прошел в тишине.