Каменный феникс (1/2)

Сначала воспоминания мелькали быстро — торопливо, обрывисто, как образы людей, которых видишь в метрополитене, но толком не можешь запомнить. Перед глазами взрывались предметы, вещи, ощущения, заныли ногти, зазвенел уродливый голос. Отозвался болью под горлом, в груди, в хрустящих костях. Но чем дальше, тем более мыльными, размытыми, несуразно растянутыми становились обрывки памяти, а очень скоро бесконечно спасительная тьма, протянув к Олегу руки, смешала всё в единую безобразную кашу. Больно не было. Это хорошо. Раньше такие вещи имели свойство отзываться фантомными болями в коленях или под ногтями. Гудящий чёрный гул наполнил голову густым месивом, чуть ли не одеялом, лишающим любых шансов пошевелиться. Обрывки фигур, расплывчатые, полумёртвые, блуждали вокруг бесцельно — общались друг с другом, о чём-то смеялись, порой кивали в его сторону. Потом большинство всегда исчезало, оставляя то одного, то двоих. Того, кто сегодня будет заниматься грязной работой. Олег никогда не видел их лиц, а если и видел, то исчерченными садовой лопатой, в кровь, в уродливые белёсо-алые рубцы. Помнил в основном по голосам, по смешкам, по въедливым вопросам, обращённым даже не к нему, а куда-то в толстые каменные стены. Колени рвала на части угловатая крупа, а отвечать не было ни сил, ни желания. И тем более надобности.

«И что тогда? В подарочную коробку его запаковать и семейству послать с бантиком на крышке? Свен сказал, что сверху велят придержать ещё на пару дней, но это максимум. Всё, пошёл, пошёл отсюда. А ты что сидишь, башкой крутить начал? Никак в себя пришёл? Это хорошо»

Кажется, Свеном звали главного. Холодного, стального, что приходил где-то раз в неделю, проверить, выполняют ли подручные приказы в точности. Сколько их было всего, где-то пятеро? Сконцентрироваться на числах, сосредоточиться на простой мелочи, попробовать вспомнить лица, сконцентрироваться на каждом рубце, что оставила садовая лопата. На строчках Гёте, которые вслух повторял, будто мантру, этот самый Свен всякий раз, когда оставался наедине с невидящим русским мальчиком. Нет, нет, заново. Снова вспомнить, снова перебрать, заставить себя через не могу, сколько их было, кто чем выделился? Тонкий, рыжий, с густой опрятной бородой — раз. Любил отсчитывать секунды до нового крика. Крепкий, как позже оказалось, с витилиго — два. Больше всех говорил и много смеялся. Душил. Женщина, блондинка — три. Хриплая, грубая, любила дёргать клещами. Странный русский — четыре. С огромной, частично цветной татуировкой на груди. Странно шутил. Резал. Оставил поблизости нож. И, наконец-то, Свен — пять. Высокий, светловолосый, бледный, никогда не повышал голос. Любил топить и наступать на голову. Приезжал всего раза три. Молился и читал Гёте вслух. Запомнился чётче всех. Олег концентрировался на мелочах, что до сих пор отказывались покинуть голову, хотя, казалось бы, сколько лет миновало — это было рабочей стратегией. Лучше получалось дышать.

«С тобой случилось многое, чего бы ты не хотел. Не плачь. Божьи планы всегда лучше наших»

В волосах, на остывшей коже, отозвалась иглами его пятерня — сейчас снова опустит в ванну и будет держать, держать, пока не отсчитает столько, сколько ему там нужно. Тогда уже было почти всё равно, голова отказывалась вспоминать, думать, вообще работать. Даже время тогда уже перестало идти окончательно, хотя часы в комнате, кажется, ещё били. В памяти блестели пуговицы на его рубашке, которые он, обессиленный, выхватывал из мутной пелены панического удушения. Золотистые. Нет, надо не так, надо переключиться. Это миновало, это прошло, это осталось в холодных, окровавленных стенах заброшенного особняка посреди леса. Думать о другом, думать о новом, думать о хорошем, думать о Серёже. О том, как его охватывало холодное солнце на фоне такого мучительного серого моря. Как он тогда походил на сказочное создание. Как лучи ласково заигрывали с рыжими прядями, а белую рубашку трепал северный ветер, будто норовя украсть его всего. Как он улыбается, как смотрит. Как заглядывает в глаза, вкрадчиво желая утешить, пробраться под кожу и остаться там теплом. Всегда хочет помочь, разделить пополам любое чувство, хорошее оно или плохое. Даже если сам не имеет никаких сил на сопереживания, всегда старается. Светлый, рыжий, красивый. Ласковый, хотя на ощупь всегда холодный, словно свежий снежок. Так приятно звучит, смотрится, отзывается прикосновениями на печах, шее, губах. Разговаривает своим серебряным тембром, похожим на арфу, обо всём на свете — но невыносимее всего, когда речь о искусстве. Размахивает руками, сверкает, искрится, будто что-то снаружи его подхватывает. Даже дышать от такого делается трудно, почти невозможно. О социальной справедливости, о принципе работы винила, о мистических станциях метро, да банально о том, какие сырки вкусные, а какие — шляпа. Мягкий на ощупь, даже бархатный. По кистям неуверенно бегут сине-лиловые вены, а ясный, понимающий взгляд загорается приятными, тёплыми искрами, похожими на бенгальский огонёк. Человек-вдохновение. Наверное, поэтому ему всегда было приятно что-нибудь дарить. Всегда он реагировал так. Светился, как ребёнок, что аж физически чувствовалось, как сердце греется. Поэтому ради него можно было сделать всё. Перелезть через высоченный забор, чтобы догнать обидчика. Украсть тёплый свитер из разгрузочной машины магазинчика. Достать с крыши одинокого, пытающегося тщетно не утопиться, белого воронёнка. Кинуть в человека, а человека ли, бутылкой. Открыть собственную точку в России в обход посредников, оставшись здесь. Разгадать тайну Чумного Доктора. Поджечь всё вокруг, лишь бы ему не было холодно. Проснуться. Проснуться. Проснуться.

«ПРОСЫПАЙСЯ!»

Последним, что он услышал где-то в своих кишках, что отозвалось в каждой клеточке тела, ударив под дых ножом, оказался знакомый до гипнотического помешательства хриплый искажённый голос. Мелькнув перед веками острой галлюцинацией, птичья маска как будто со всего размаху отвесила ему оплеуху. Чёрный образ вдарил по голове, разрушая иллюзию с пинка, и практически тут же слепившиеся от сухости губы разомкнулись на рваном вдохе, тёмные глаза распахнулись, а в ноздри ворвался мокрый петербургский воздух вперемешку с запахом штукатурки. Навязчивый, невыносимо прилипчивый, словно чертополоховая ветка, образ Чумного Доктора растаял в чёрно-серой дымке подворотни. Олег огляделся, нервно, торопливо, еле умея собрать воедино дыхание. Прямо по курсу, там, где только что красовалась смертельная тень, неловко крутился щупленький тип в потёртых временем синих трениках. Почти собирательный образ постсоветского алкоголика, всё по пунктам, видавшее виды лицо, характерный тошнотворный запах, синеватый отёк под глазом. Совсем рядом, нерешительно переминаясь с ноги на ногу, он всё пытался протянуть подрагивающую от подпития руку к смартфону, что по неловкости вывалился из кармана на побитый асфальт — да только не решался, отдёргивал, справедливо опасался Соболя. Огромный пушистый пёс, вычертив для себя круг влияния, не спускал острых глаз с любого постороннего, а порой нервно порыкивал, будто предупреждая — не смей. Олег пересёкся мутным взглядом с чужаком, задавая бессловесный, но довольно очевидный вопрос.

— Да ладно, брат, извини, я ж не того, этого. Я ж не красть, я это, пощупать, пульс есть, нет…

— Иди отсюда, мужик. Ради Бога, иди. На вот тебе косарь, сделай с ним что-нибудь.

Блеск в мутных от водки, что уже наполовину занимала место крови, глазах поставил в вопросе точку. Пьяница вперевалочку покатился прочь, прощупывая купюру в пальцах, будто бы и не веря до конца. Олега слабо волновало, что с ним дальше станется, пропьёт или додумается купить себе поесть. К чёрту, неважно. Мокрый запах штукатурки знай себе лез в голову, а Соболь, кажется, наконец-то осознал, что хозяин пришёл в себя. В умных глазах сверкнула приятная знакомая искорка, и всем своим тревожным восторгом огромный маламут обрушился на Олега, зацеловывая мягким языком охолодевшее лицо. Казалось тогда, именно в этот момент, запустив руки в мягкую мокрую шерсть и накрепко обнявшись, Олег окончательно разрешил себе ожить. Зрение мало-помалу фокусировалось, быстрое дыхание и встревоженный скулёж пса раздавались рядом — беспокоился. Не раз видел и знал, что хозяину плохо. Никого не подпускал, не разрешал, оставался рядом. Всякий раз, когда Соболь напоминал о том, что служит животным психологической поддержки, Олег не сразу верил в то, что действительно заслужил его. Вспоминал, как мама в какой-то день постучала в его комнату и попросила спуститься ненадолго в зал — посмотреть на сюрприз, что его там ждёт. Тогда Соболь был совсем юным, трёхмесячным пушистым бочонком с угрюмо-обиженной мордочкой, но очень подвижным нравом. Олег погрузился в воспитание полностью, снова найдя себя в необходимости отдавать себя и свои эмоции кому-нибудь другому. Коренастый пушистый пенёк вырос, оформился, прошёл множество уроков дрессуры, обернулся красивым мощным псом, а прямо сейчас тревожно поскуливал прямо в ухо, будто бы жалуясь — ты чего это опять, почему тебе плохо, я ничего не смог сделать, я волновался! Медленно ведя рукой по косматой огромной голове, Олег чувствовал, как медленно, но верно успокаивается бешеный ритм сердца. Отступило, оставило, свалило в тень.

— Хороший, хороший. Лучший ты у меня. Ну всё, тихо, ты меня спас, выручил. Молодец.

«Оно вернулось. Видимо, теперь всё-таки придётся хоть ненадолго, но вернуться домой. Если так, то теперь остаётся только перестраивать маршрут — твою мать, а ведь только складно всё придумал. Нет уж. Это потом. Нельзя Серого сейчас одного оставлять. Что я, не управлюсь?»

Мокрый язык в последний раз прошёлся по лицу прежде, чем позволить Соболю наконец-то успокоиться и перестать волноваться. Медленно, но верно Олег заставил себя встать, отряхнуться от чего бы то ни было, что осталось на брюках, подхватить в пальцы злополучный телефон и окончательно собраться. Больше не вспоминать, не думать, не выковыривать эти образы из башки при помощи ржавого напильника. Ни к чему. Вокруг стояла мягкая гулкая тишина, перебиваемая порой чьими-то далекими голосами и шумом машин где-то чёрт знает где. В голове второпях пролетали события сегодняшнего дня — боже, а будто бы и не сегодняшнего. Игорь, подозрения, ругань, Стрелков, кислотная ночь накануне. И почему события так плотно уложены, ни продохнуть, ни толком выспаться, хотя уже наступил вечер? Господи.

— Так-так, и шо это мы молчим, чи партизаны беглые? — Олегу потребовалось около минуты, чтобы осознать, что устройство в его пальцах прямо сейчас вообще-то звонит. Ещё некоторое время ушло на то, чтобы прикинуть, сколько висело пропущенных, а последние пара секунд — на то, что говорит с ним так-то Бустер, внезапно таки решивший выйти на связь, — Я, если шо, тебе не справочная, времечко-то вон как капает, а ты варежку закрыл и сидишь там.

— Извини меня. — Олег честно вложил все свои имеющиеся силы, чтобы прозвучать собранно и деликатно одновременно, — Были кое-какие дела, пришлось из доступа уйти. Есть новости?

— А шо голос такой пересоленный? Ой, Бог с тобой, хотя бы не вмер. Мне братик с сестрёнкой нашептали, чего ты там у них учудил, ты шо ж, совсем на голову дурной, змеиные сердца жрать? Они тебя теперь сердцеедом кличут, ни дать, ни взять. — где-то по ту сторону динамика раздавались знакомые звуки спортзала, очевидно, Игнат не был в тренерской, наблюдая в кои-то веки за своими бойцами, — Ать, ладно. Нашлась твоя подружка, которая этого птенчика разыскивает. Полялякал я с ней, поспрашивал, она мне адресок черкнула. Вроде какая-то выставка, перформансы, понимаешь. Как же это, тоже какое-то птичье название, и тоже про огонь, совсем горшок не варит, а! «Феникс-404», галерея такая, там всякие чудики свои картинки показывают и фигурки. Вы такое жалуете. Ты туда часиков в восемь подкатывай, она ждать будет.

— Спасибо. Сам знаю, потом чем-нибудь да сумею тебе подсобить. Не заржавеет. — справедливости ради, не врал, разве только пока не знал, как и чем собирается помочь. Впрочем, разбрасываться такими вот обещаниями Олег очень любил с тех пор, как получил такую возможность, а выполнять их после полюбил ещё сильнее. И собирался он было уже класть трубку, выстраивая в голове новый чёткий маршрут, как вдруг в голове стрельнул самый простой, очевидный, но так и не заданный вслух вопрос, — Стой, погоди, а как я её узнаю?

Ответом стали лишь короткие гудки, оставившие Олега наедине с новыми мыслями. На любые попытки перезвонить Бустер отбрыкивался теми же короткими сигналами — занят, человек деловой, постоянно на линии. До восьми оставалось всего-то пара часов, всё-таки заспался он сегодня изрядно. Впрочем, Санкт-Петербург быстрый город, даже если таким не кажется. У него на всё хватит времени. И костюм сменить на что посимпатичнее, и Соболя утихомирить, велев остаться там, и прихватить на всякий случай папку из «Рыбы» — вдруг будет что обсудить с таинственной незнакомкой? Окончательно придя в себя и проснувшись, кажется, с концами, приободрившийся Олег снова мягко потрепал Соболя по макушке и бросил взгляд на выход из подворотни, неожиданно оказавшейся такой гостеприимной.

— Ну что, мальчик, домой? Тебе надо отдохнуть. — и, получив в ответ утвердительное пыхтение, набрал привычную комбинацию на светящемся экране смартфона, — Марго, маршрут домой.

— До ближайшей станции метро двенадцать минут! Следуйте моим указаниям!

Любовь любовью, а подучить маршрут, что обычно строился на такси, следовало бы и самому.

Приезжать на любого толка мероприятия, где требовался мало-мальски официоз, он обычно предпочитал заранее. Хотя бы на двадцать минут, но наперёд. Неторопливо избавиться от верхней одежды, протереть обувь, чтобы не оставлять по галерее следы слякоти. Коротко окинуть себя взглядом в зеркале для оценки — всё ли в порядке, на месте ли воротник от так странно сидящей вишнёвой рубашки. Подневольно оглядеться на предмет интересных посетителей, к этому ещё мамочка приучила. Сегодня всё мало чем отличалось, разве только в том плане, что пространства свободного искусства, вроде этого безумного здания, что опрятно мостилось между старинных дореволюционных домов, Олег посещал нечасто. Красивое место, почти белоснежно, идеально высвеченное в самых нужных местах, с яркими пятнами картин и безумием постановочных скульптур и инсталляций, идеально довершённое грубым, каменным фениксом, что красовался в центральном холле, глядя на посетителей с каким-то вымученным презрением. Высоченные потолки, панорамные окна от самого пола, рваные провода, символически натянутые где-то наверху, магазинчик с сувенирами, бар с кофе, да что хотите, господа привередливые ценители искусства. Четыре этажа замутнённой личностным видением красоты втянули Олега вовнутрь потоком сухого бумажного ветра. Похоже, на третьем из них открывается новая экспозиция, полностью состоящая из комнат-миниатюр. Маленьких, едва ли с обувную коробку каждая, но в любой из них, куда ни загляни, пряталась злободневная тема. Чёрные стены позволяли сконцентрироваться получше на каждой комнатушке — где-то муж, поколотив жену, отправляется за спрятавшейся дочерью. Где-то взрослые служивые ни за что лупят молоденького «духа» посреди лысых коек. Где-то бабушка-ветеран смотрит парад, да не на Красной Площади, а на крошечном телевизоре в старой гниющей избе. Где-то лысый толстый тип с характерным золотым кислородным баллоном передаёт толстенную пачку денег другому, тоненькому типу в костюме — а на фоне рушится историческое здание. Что-то проскребло по сердцу, вновь выдернув из подноготной образ Серёжи. Он бы точно здесь задержался. Стоял бы, смотрел, думал о чём-то, сжимал кулаки. Всегда злился, всегда подавленно кипел на подобное, особенно радея за исторический фонд прекрасного города. Олег одёрнул себя, честно пытаясь сфокусироваться на женщине, которую следовало бы найти — боже, снова искать того-не-знаю-кого?

— Марго? — удостоверившись, что милейшая помощница слушает его во все свои пиксельные уши, Олег чуть понизил голос, чтобы не смотреться странно, — Подскажи, пожалуйста, где у Серёжи проходит конференция? Хочу его забрать на машине после всего. Может, покататься по городу.

— К сожалению, вынуждена вам отказать. — матовая моделька расстроенно и озадаченно развела руками, чуть покачав головой, — Это конфиденциальные данные пользователя. VMESTE — не приложение для отслеживания. Уверена, Сергей свяжется с вами позже.

— И в кого ты только такая умная, а? — произнёс он скорее в шутку, чем действительно пытаясь упрекнуть. Впрочем, помощница в ответ лишь мягко хихикнула, будто всё понимая.

— Полагаю, именно в него! Чем ещё я могу вам помочь?

«Так, а как ни крути, вычислить нужного человека надо. Кто вдруг станет среди всех этих людей интересоваться Чумным Доктором? И не просто так, как обыватель, а настолько, чтобы иметь дела с Бустером? Та, что справа от выхода, в костюме-клёш — одна из спонсоров галереи, даже не смотрит. С той стороны, кажется, вообще студентки, обсуждают, почему обязательный призыв надо отменить. В холле очень много народу, почти все обычные люди, не примельканные. Держательницы галереи, кажется, здесь вообще нет, хотя о ней я точно наслышан. Сегодня здесь только её муж, но он не подойдёт. Стоп. Это что, Катя? Да, и правда, это ж моя горничная. Бог ты мой, ну и платье, а так со стороны и не скажешь, что ищет деньги для матери. Надо бы подойти, поздороваться. Узнать, как она справляется после пожара. Может, помощь нужна»

И в самом деле, в новеньком прекрасном бархатном платье болотисто-зелёного цвета, что заканчивалось уголком где-то в районе коленей, а начиналось чуть-чуть пониже плеч, схваченное вокруг шеи плотными лентами, Катя однозначно смотрелась роскошно. Определённо, с ней следовало снимать какую-нибудь постмодернистскую версию «Золушки», высмеивающую традиционную сказку. Из горничной в роковую красотку, которую сумели выдать лишь пышные русые кудри, летящие вокруг облаком — их было сложно с чем-нибудь спутать. Казалось, что даже строила себя она по-другому. Колкий, пытливый взгляд внимательно плыл по гостям выставки, в руке блестел достаточно недешёвый смартфон, походка как будто переключилась рычажком — каждый шаг от бедра, уверенно, почти скользяще. Ни сантиметра не осталось от кроткой, вечно тревожной горничной, которой дай только повод покусать ногти — вдруг что сделала не так? Хотя Олег, надо сказать, никогда не имел свойства кричать на персонал, да и в целом ругаться. С одной стороны, как ни крути, не так его воспитывали, а с другой — меньше всего, зная обратную сторону, ему хотелось оказаться в том самом списке «неприлично богатых людей, которые ведут себя как кретины». Можно сказать, намеренно одёргивал себя, даже когда мог этого не делать. Припугивал себя всякий раз, как нависшим топором. Вот и теперь, захотев поздороваться с такой неожиданно эффектной Катей, Олег целенаправленно поймал её взгляд, приветственно улыбнувшись одними уголками — как бы невзначай. Хотел уже было окликнуть её, негромко позвать по имени сквозь общий шум, вот только в этот момент горничная повела себя максимально неожиданно. Как будто потратив пару мгновений на осознание того, кто именно прямо сейчас её заметил, а в следующие несколько — сопоставляя что-то в голове, девушка сорвалась с места, развернувшись на коротких каблуках, и второпях постучала прочь, к одному из пожарных выходов. Словно по какой-то причине не ожидала увидеть здесь именно его. Почти испугалась. Мысли зажужжали в голове, словно рой непоседливых пчёл, порой сталкиваясь друг с другом, но очень быстро сложились в ответ — её-то Игнат сюда и подослал, не сказав, кто именно придёт на встречу. Кате определённо было, что от него скрывать. И упускать этого Олег не собирался уж точно. В три шага он покинул чёрный павильон с миниатюрами, кажется, носящий мрачное название «Закон каменных джунглей», и тут же ускорился, нагоняя таинственную девушку так стремительно, что люди в недовольстве оборачивались — нечего носиться по этажу. Зелёная кудрявая тень панически летела к пожарному выходу, что затаился в каком-то тёмном закутке, кажется, там даже камер наблюдения почему-то не было. И именно там Олег, имеющий склонность перемещаться довольно быстро, её и настиг, тут же совершив одну весьма неделикатную глупость — схватив горничную за локоть, объятый приятной тканью рукава платья.

— Пошёл вон! — всего пара слов, негромко, но агрессивно, и в свободной руке угрожающе сверкнул перцовый баллончик. Олегу потребовалась буквально секунда, чтобы пригнуться и не получить яркую струю жгучей смеси прямо в глаза — та просвистела над головой, а сам Волков-Камаев, послушно отпустив локоть, отпрянул в другую сторону, подальше от жуткого облака.

— Екатерина, без рук! — попытался осадить, хоть немного разрядить обстановку, даже поднял руки вверх, будто символически сдаваясь, — Я ничего такого не хотел, клянусь. Просто мне показалось, что ищу я здесь именно вас. Видите ли, у меня здесь встреча, и…

— И она определённо со мной. — устало выдохнула она в ответ, тоже прекращая сопротивление. Как если бы окончательно докрутила в голове цепочку из размышлений, потянула пальцы к своим роскошным кудрям, как подумалось Олегу, поправить их после странной пробежки. Но каково же было его удивление, когда вместо того, чтобы убрать непослушные локоны прочь с лица, девушка попросту сняла их, будто шапочку, скомкала и засунула в не особенно большую сумочку, что держала при себе. Под ними красовалось ярко-алое каре, едва ли прикрывающее уши, и теперь вопросов было втрое больше, — Юлия Пчёлкина, журналист. Не надо хватать девушку без разрешения. Это безнаказанным не останется.