Цена безнаказанности (1/2)

— …основателя соцсети, благотворительного фонда «Vmeste», программиста и филантропа. Встречайте, Сергей Разумовский!

Глядя на ослепительно красивый зал через дополненную реальность, Олег молчал и едва ли мог действительно поверить своим глазам. В то, что это на самом деле происходит. Среди белого света, фантастических огней и восторженных аплодисментов стоял он, когда-то такой маленький и незаметный Серый, действительно оказался в этой точке. Белый свет окутывал его мягкими объятиями, отражался от рубашки и впивался в огненные волосы, а взгляды, прикованные к нему, кажется, даже не замечали тревогу, что сковала Разумовского изнутри. Он принёс им свою мечту в ладонях — ту самую идею общей гласности, доступности всего на свете, безграничного обучения и свободомыслия. То, чем он горел с детских лет и чем вдохновлён по сей день. Пряча ясный взгляд под точно такими же очками, улыбается и держит плечи всё также скованными. Люди улыбались в ответ и хлопали, хлопали без конца, а венчала эту картину невозможного когда-то будущего она — сотканная из чётких, опрятных пикселей цифровая мордашка, обаятельно жестикулирующая ручками и бодро парящая по залу. Марго оказалась очень симпатично визуализирована. Белоснежные волосы с собственной физикой неторопливо плыли за ней, а внимательный, пусть и полностью искусственный взгляд ясных голубых глаз кокетливо скользил по всему залу, будто пытаясь прочесть, что люди думают о её таком крошечном сейчас создателе? Как смотрят, как обсуждают его самого и то, что он задумал? Настоящая цифровая красавица кружилась по залу, окончательно закрепляя в голове Олега свой образ, а сам он, подглядывая из-за кулис и чувствуя, как заботливо придержанный Серёжей Соболь тыкается мокрым носом в ладонь, завороженно уставился на объятую светом и бодрой музыкой фигуру посреди зала.

— Мы подготовили апдейт, который поразит вас, но лучше один раз увидеть, да? Марго? Презентация, — короткий, едва ли заметный вдох, что можно было рассмотреть только отсюда, и Разумовский продолжил, не давая себе времени на тревогу. Белоснежная помощница в ответ лишь игриво подмигнула, послушно запуская маленькое шоу, и рассыпалась на множество матовых пикселей, что складывались в новую картинку. В огромный экран, что снова предлагал зрителю мир своим логотипом, собирая красочный визуал всего, о чём говорил Серёжа, — «Vmeste 2.0» — это не просто плановое обновление, это символ. Символ новой свободы Рунета. Теперь ваши данные будут шифроваться односторонним способом, что означает, что никто, повторюсь, абсолютно никто не сможет их заполучить, — речь, прорвавшаяся сквозь заслон волнения и скованного цепями лица, звучала по-своему фантастически. Искренне, бесстрашно и как будто по-настоящему свободно. Разумовский прекрасно знал, о чём говорил, что задумал и сколько над этим работал, а потому теперь, отрывисто выдавая слова очарованным зрителям, с каждым мгновением он становился всё более раскованным. Приятное зрелище.

— Даже вы? — заискивающе вопросила Марго, будто подглядывая ему через плечо со своей большой высоты. Красочная презентация в дополненной реальности цвела лилово-голубыми цветами, отпрыгивая отблесками в его очках, а сакральный замысел идеи звучал почему-то неожиданно возможно. Не покидало чувство, что у него точно всё получится. Не у кого-то другого, а именно у него, что стоит прямо сейчас посреди огромного зала во множество ярусов высоты и неловко перемешивает рваное дыхание со смешками и улыбками.

— Даже я. — очки плотно скрывали заветные ясные глаза, но Олег точно знал, какое у них сейчас выражение. Какие прямо в эту секунду во взгляде Серого горят искры. Он нёс свою мечту о всеобщей гласности и свободе слова за пазухой слишком долго, и теперь, видя на лицах людей улыбки, одобрение и восхищение, не мог сдержать и себя самого. Мягкий, ласковый смешок сорвался с губ, тут же получая всеобщую отдачу. Люди улыбались, люди смотрели на него и полнились верой и поддержкой. Пусть как невидимый гость, спрятавшийся в коридоре вместе со своей собакой, Олег как никогда прежде почувствовал себя причастным к чему-то очень важному. Он ведь, кажется, всегда говорил — этот рыжий парень изменит мир. Вы пинаете его, портите его рисунки, ставите ему фингалы и исписываете его парту отборными матюками, но сейчас, он был уверен, вы ноете по углам от зубодробительной зависти. Эта мысль была деструктивна, может быть даже зла, но долгие года назад Олег был всё готов отдать за то, чтобы воздать по заслугам всем, кто причинял боль этому человеку, окутанному белым сиянием. Яркая, тёплая, янтарная гордость разливалась под сердцем, чуть ли не заставляя пьянеть, а все омерзительные события сегодняшнего дня вылетели из головы будто пинком. Ему отрывали крылья столько раз, что любой бы усвоил урок, но только не Серёжа. Тот всегда отращивал их заново и доверчиво протягивал большому миру, за что каждый раз снова болезненно лишался их. Бесконечная цепочка доверия и мучительных ожогов о чужих людей привела его сюда. В нём было столько стойкости, столько внутренней силы, о которой он сам не догадывался, что сердце готово было разорваться от понимания — он добился своего. Протащил идею, что мерцала в детской голове робкими искрами, в огромный враждебный мир, и теперь, купаясь в поддержке и одобрении, полностью этого заслуживал. Ни с чем не сравнимое чувство высшей справедливости накрыло Олега с головой, перемешиваясь с гордостью. Он справился. Он это сделал. Его Серый действительно способен изменить мир, пусть сам он ещё очень нескоро в этом признается. Гордость затопила Олега по самые уши, — Также вы сможете анонимно посещать абсолютно любые сайты, даже те, которые были заблокированы по решению суда. А самое главное — мы дарим нашим пользователям безграничный доступ к контенту. Читайте книги, статьи, слушайте музыку, смотрите фильмы, и всё это абсолютно бесплатно, а главное — абсолютно легально. Учитесь, развивайтесь, и мы изменим нашу жизнь к лучшему — вместе!

«Ты полностью заслужил это. Это должно было с тобой случиться. Чёрт, ты лучше всех. Я охренеть как сильно тобой горжусь. Я всегда говорил, что ты из тех, кто станет великим человеком когда-нибудь. Что ты мир изменишь, а они мне не верили, говорили, ты просто двинутый. Прости, что меня так долго не было поблизости. Мы это исправим, я тебе обещаю»

Секунда молчания, что неожиданно для всех повисла посреди зала, приковала к себе внимание всех. Голоса стихли, обратившись в одну точку посреди ничего, а голограмма, что проецировалась прямиком с телефона Серёжи, огласила взгляды зрителей страшным, омерзительным, злобным заголовком. «Сын миллиардера выпущен на свободу» — журналистский возглас какого-то из интернет-изданий бессловесно прогремел по помещению, скривившимся в изумлении лицам гостей и, разумеется, по самому Разумовскому. Олег отчётливо видел, как он торопливо пытается смахнуть уведомление, как у него не получается. Как лицо, только-только раскрывшееся в мягкой податливой улыбке, мгновенно побледнело на несколько тонов. Люди не замечали, как разительны были давящие его перемены. Люди лишь возмущались — как так? Какой же кошмар, какой беспредел, снова, снова наплевать на всё, снова заткнуть деньгами все дыры, из которых сочится людская кровь и алкоголь. Снова наплевать на множество прочих случаев, в которых двадцатилетний Гречкин так или иначе был замечен. Скандалы в ресторанах, на дорогах, в ювелирных магазинах. Целый шум на тему того, что он встречается с девочкой, которой нет восемнадцати, над которым он хохотал в полный голос. Бесконечные адские заезды на огромной скорости — всё это пряталось под именем Кирилла, от которого люди могли лишь ахать. Знакомое лицо, перекошенное омерзительной наглостью, сверкнуло кривыми зубами с огромной голограммы, насмешливо глядя на каждого возмущённого зрителя. Тонкий мобильник неслышно выпал из тонких пальцев Сергея, торопливо дрогнувших от раны в голову. Отпустили. Освободили. Не наказали. Почти сразу, подхватив телефон под возмущённый несправедливостью гомон толпы, Серый сорвал с лица очки, проглотил в микрофон торопливое «Извините» и сбежал, едва ли умея глядеть себе под ноги. Сверкающий свет послушно его отпустил, зритель тоже не был зол, обсуждая лишь сучий суд, а Марго резко опустевшими глазами смотрела вслед.

— Сергей, всё прошло отлично! Напоминаю, через пятнадцать минут у вас, — помощница щебетала что-то из его телефона, когда Олег, также расставшийся с очками, торопливо шёл рядом с ним. Он слишком хорошо знал эти жесты, походку, лицо. Сейчас говорить нет никакого смысла. Надо сбежать, спрятаться где-нибудь, где будет спокойно, а пока что даже своей верной цифровой подруге он не дал договорить, не находя себе места от чего-то бурлящего внутри.

— Отмени все встречи. Перенеси, не знаю, меня нет! — желание сбежать рвалось из каждой его фразы, а где-то там, сзади, среди стеклянных этажей башни, начинал нарастать человеческий гул. Пресса, чёртова пресса, тащатся за ним волной, будто собираясь с головой накрыть. Всего нескольких секунд хватило для того, чтобы безликий шум превратился во вполне осязаемую толпу, что на фоне света из огромных окон выглядела как огромный ком из конечностей и камер. В пару секунд, будто желая сбросить морок, Олег дёрнулся, выходя из транса, и осознал — надо бежать, да побыстрее, пока эти люди не смели их обоих своими бесконечными щелчками. Он точно видел в толпе знакомую девушку с огненными волосами, высокого бородача со спокойным, титанически уверенным взглядом из-под очков, да в общем-то много кого. И все из них хотели знать, почему Сергей Разумовский капитулировал, невольно закончив презентацию раньше положенного, даже если и сказав всё необходимое. Пустой взгляд Серого пронизывал пол, словно тот совсем оторвался от реальности, словно не желал в неё возвращаться, только не обратно, только не сюда, где на его голову вот-вот посыплется море вопросов, на которые нет ответов. Олег схватил его за плечо, обнял одной рукой так крепко, чтобы сменить направление ничего не стоило, а Соболь уверенно вёл их обоих прочь — наружу, к машине. Завидев только этот жест, СМИ загудели, порождая слухи буквально на глазах, Олег уже почти физически видел новый заголовок какого-нибудь жёлтого издания, но сейчас это было неважно. Важно было как можно быстрее вывести Серёжу отсюда. Белая рубашка мягко захрустела под пальцами, а прикосновение в полной мере передало то, как мышцы Разумовского почти сводит от паники и бессилия. Новость нахлынула на него ударом в живот, мешала дышать, не давала от себя спрятаться.

«Прочь нахрен отсюда, в машину. Куда-нибудь уедем, не знаю куда. Нельзя сейчас здесь оставаться. Тихо, Серый, тихо, ты в любом случае справился. Твою мать, кто вас сюда звал, сволочи, отъебитесь от него, сейчас же отъебитесь. Вон!»

Шум такой мучительно душной сейчас улицы, гомон людей на парковке, что узнали эту рыжую голову. Хлопок двери, один, второй — и всё поглощает заветная тишина, прерываемая лишь торопливым дыханием пса на заднем сидении. Олег вцепился в руль накрепко, пусть и не так часто водил сам, и чёрный автомобиль, рявкнув на прохожих, быстро растворился в суетливом Петербурге. Картинки прекрасных архитектурных вымыслов быстро слились в один большой мазок масляной кисти, а Сергей, наконец-то найдя в себе силы немного расслабиться, откинулся на сиденье рядом и медленно выдохнул. Ясные глаза были закрыты, а тонкий сосуд на виске подрагивал — казалось, что он еле сдерживает себя от того, чтобы не разорваться на куски.

— Олег. Ты мне почему не сказал? Ты ведь знал, чем кончился суд, так? — он очень старался держать голос ровным, не меняя тон и храня спокойствие, но буквально на глазах оно трескалось, словно стекло, в котором уже была рана, — Это невозможно. Я не понимаю.

— Сам подумай, Серый. Скажи я тебе о вердикте до презентации, что бы было? — Олег мрачно буравил тёмным взглядом лобовое стекло, лишь иногда оглядываясь на него. Соболь окончательно притих сзади, принюхиваясь к салону заново, а Серёжа, открыв глаза, опустошённо уставился в боковое окно, будто пытаясь найти справедливость хоть где-то среди душных, мокрых улиц родного города, — Всё бы сорвалось. Ты бы не смог говорить с мыслями об этом, поверь, я знаю. Если бы знал, что у тебя уведомления работают — и их бы отключил.

— Чёрт с ним. — выдавил Серый сквозь зубы, каждое слово тяжелело, вытекая из тонких покусанных губ почти свинцом, — Это не так важно. Почему они его отпустили? Почему он по земле ходит, а Лиза лежит теперь под его ногами? В каком вообще мире такое правильно? Почему?

«Если бы я знал, Серый, если бы я знал. У меня нет для тебя ответов. Ты слишком многого ждёшь от мира, от людей, да даже от подобных Кириллу. Заочно думаешь, что все люди похожи на тебя, человечны, а потом удивляешься, когда они скотствуют и плюют на других свысока. Бедняга»

— Эти дети. Они ведь из нашего детдома, Олег. Просто подумай, мы ведь были точно такими же! Каждый чёртов день я работаю, думая о том, что могу хоть чем-то помочь. Хоть кому-нибудь сделать жизнь лучше, а что потом? Потом приходят такие, как Гречкин, и рушат всё! Всё, что сегодня было, бессмысленно, понимаешь? Помнишь, что мы видели, когда впервые сбежали на улицу в детстве? — впившись в новообретённого друга взглядом, Сергей на глазах распалялся, теряя контроль над былым волнением. Оно перерастало в гнев и отчаяние так стремительно, что даже автомобиль не поспевал следом, — Когда мы были детьми, я думал, что мы вырастем, и будет лучше. Что мы сможем повлиять на мир, как-нибудь помочь. А эта грёбаная яма всё растёт и растёт! Суду недостаточно убийства, чтобы посадить сволочь за решётку. Почему?

— Если тебе будет от этого легче — я еле сдержался, чтобы не придушить его на выходе из суда. Сукин сын знал, что всё сложится так. — дыхание Олега делалось всё тяжелее по мере того, как лучший друг чуть ли не сгорал на месте пламенем мученика. Голова наполнилась мерзкой горячей ртутью, возвращая к сегодняшнему утру, к слезам Лёши Макарова, к бледному от гнева майору Грому, к отстранённому взгляду судьи и, разумеется, прощальному воздушному поцелую Кирилла, что издевательски пролетел по всему залу. Ком тошноты подступил к горлу снова. Он хорошо понимал, почему и на что Сергей злится, более того, кажется, даже знал, как именно. Смурная тьма, буро-красная, подбирается к голове, не оставляя ничего, кроме беззащитной, беспомощной дыры. Безнадёга. Катастрофа, лежащая внутри человеческой природы. Сорняки, которые никогда не выкорчевать, пожирают всё хорошее, что есть на клумбе. Разум будто разрывают мокрые руки с запахом перетёртых в пальцах монет и грязных купюр. Почти физическая боль в мутных глазах, бурлящее масло чёрного цвета льёт через край.

— Конечно же знал. Он знал это, когда в другой раз сбил двух студентов. Он знал это, когда спал с несовершеннолетней девочкой. Он всегда это знал, а самое страшное, что он такой не один. Таких полстраны, Олег. Я не знаю, это…это всё так бессмысленно, я не знаю, что делать. Их много, и их никак, получается, не победить? Достаточно просто взять и принести деньги, чтобы всё было по-твоему? Им ведь никогда не понять, Олег. Никогда не побыть в шкуре обычных людей, а тех некому защитить. Даже полиция легко покупается. Это какой-то кошмар, я не могу, правда не могу, мне думать об этом страшно. Это никогда не кончится. У этого нет предела. — будто послушавшись какого-то внутреннего пинка, Серёжа притих, обвивая ладонями локти и глядя исподлобья точно вперёд. Голос за мгновение охрип от злости, — Честная, мать твою, нация.

— Не нация это, Серый, не нация. — ещё бы, там, откуда Олег приехал, было немало своих жестоких людей, что прятались по Европе и всячески наступали другим на головы. Вот только сегодняшний случай был каким-то уж совсем вопиющим. Сняв напряжённые пальцы с коробки передач, Волков-Камаев молча положил их на подрагивающую от злости руку Серого, сжав её слегка. Холодные пальцы, тонкие, скованные безысходностью, они вцепились в него в ответ так быстро, что на секунду взяла оторопь. Серёжа сдавил его руку до краткого хруста, будто пытаясь удержаться на границе этого мира, — Честно? Чтоб они сдохли все. Чтоб их всех никогда не было. Пара-тройка подохнет, а другим неповадно будет. Вот что я думаю.

— Ох, Олежа. — предприняв новую попытку расслабиться, Серёжа откинулся на спинку сиденья, чувствуя под другой рукой утешающий холодный собачий нос. Чёрная пелена медленно сползала с его лица, видимо, осознавая поддержку, а слабая улыбка выкарабкалась на губы в ответ на попытки Соболя как-то помочь, — Ну-ну, мальчик. Я не злюсь больше. Не волнуйся. А ты, Олег, ты мне хоть скажи, как тебе презентация? Я тебя так и не спросил. Как это выглядело?

— Я тобой горжусь, Серый. Ты лучше всех. — надо признаться, состояние Серёжи, скачущее, будто спортсмен с шестом, было довольно заразительным. Закипающая под грудью злость послушной волной отступила куда-то, оставив спокойную пустоту, шершавую, тревожную, которую Олег почти автоматически заглушил с помощью радио. Первая пара станций уже бодро мусолила судебное заседание, а вот третья, заветная Ретро-FM, наконец-то подарила музыку. Лиловую, пурпурную волну из восьмидесятых, что аккуратно окутала автомобиль, едущий в никуда, Разумовский мигом уловил чуткими ушами, после чего окончательно разулыбался. Музыка из прошлого по сей день оставалась его любимой. Встретившись с ним взглядом, Олег усмехнулся по-доброму и снова уставился на дорогу, — Правда, Марго?

— Совершенно верно! — деликатно мурлыкнула из пальцев Серёжи виртуальная помощница, прячущаяся за сенсорами телефона. Теперь, когда её визуализированное лицо хорошо стояло перед глазами, она как будто полностью обрела душу.

— Да ты посмотри на них, уже спелись, а. — Серый улыбнулся в ладонь, будто не желая полностью открывать лицо и, чуть покачивая головой, едва ли заметно, под ритмичные напевы, кажется, Modern Talking, принялся возвращаться в привычный себе вид, — Я вот что подумал. Может, раз такое дело, и в башке пока кавардак, мы с тобой по городу пробежимся? Ну, в смысле, по нашим местам. Ты ведь здесь сколько не был, четырнадцать лет? То есть, не то чтобы часто я и сам бываю снаружи, сам понимаешь, но…

— Согласен. — Олег даже не дал ему закончить фразу, настолько предложение показалось притягательным. Да, да, ещё раз да, бесконечное да разливалось в сознании сахарно-солёной тянучкой. Это то, что им сейчас нужно, — Дай только где-то припарковаться.

Следующие несколько часов, пожалуй, были и в самом деле лучшим, что только могло сегодня случиться. Освободившись из плена металлической коробки, что преданно осталась ждать где-то в центре, крепко вцепившись в поводок Соболя, что засиделся на одном месте, они выскользнули под мелкую питерскую морось, что будто пыталась отмыть город от грязи сегодняшнего дня. Оседала на белоснежной рубашке Серого и на чёрном пиджаке Олега, будто желая оставить свой след. Улицы заскользили под ногами так привычно, как будто и правда не было этих четырнадцати лет порознь — перво-наперво было решено проверить, на месте ли ларёк, из которого когда-то довелось украсть целый полиэтиленовый ящик пива, для которого они, безусловно, были безнадёжно молоды. Следовало, должно быть, ожидать того, что тётя Рая больше там не работала, а сам киоск исчез, оставив на своём месте подрастающие деревья и какой-то новенький сетевой магазинчик оранжевого цвета. Впрочем, и это не беда, пока в этом магазине есть то же самое пиво, на котором нарисована лиса. Вспоминая, какие трогательные глаза, приправленные легендой о том, что он потерялся, строил Серёжа брутальной тёте Рае, пока его товарищ что было сил тянул утерянный грузчиками ящик прочь, они пили пиво и хохотали, порой толкая друг друга в плечо. Парк Победы, в котором они постоянно крутились, а местами даже кормили уток, и вовсе принял их цветением и странными мелкими пятнистыми птичками, что скакали в траве в поисках пропитания. Мелкая, еле приметная надпись, выцарапанная на основании памятника Жукову, до сих пор пряталась на своём месте, никем не затёртая — «Россия — чемпион! 10.05.1997». В тот год Россия финишировала четвёртой, отдав свою победу чехам. Ох, как же они тогда обижались, особенно маленький Волков. Серёжа толком в хоккее не смыслил, но совершенно честно испытывал обиду вместе с товарищем. Они шли, шли и шли вдоль трамвайной ветви, порой пропуская мимо торопливые новенькие трамваи, вспоминали, как маленький Разумовский неправильно произносил это слово — подумать только, травмаи? От слова травма? Это до сих пор было трудно понять. Небо, постепенно отпустившее морось на свободу, понемногу окрашивалось в прекрасный, сизо-розовый цвет, закручивая густые облака в воронку, а дышать становилось будто бы легче с каждой минутой. Дальше, без конца, упереться в Обводный канал и отправиться вдоль, ведь впереди самый главный и самый незабываемый пункт их прежнего, не забытого сквозь столько времени маршрута — крыша. Далековато, но совершенно незаметно за разговорами о том, как было эффективнее всего сбегать, в какое время и как не попасться дяде Косте, участковому, что притащит домой за шиворот. О том, насколько система порочна, раз позволяет таким, как Гречкин, уходить безнаказанными. О том, как бы сделали они двое, будь у них на то настоящая власть. Динамичный шаг, пусть и неспешный, нёс их к Лиговскому, Серёжа торопливо размахивал руками в попытке объяснить то, чего, по его мнению, не хватает сейчас образованию. Золотисто смеялся, пытаясь объяснить лучшему другу тонкости приложения Vmeste, устанавливая его вдвоём - Волкову-Камаеву было тяжело вклиниваться в мир таких вещей без чужой подачи. Слишком уж много всего сложного, маскирующегося под простое, яркие милые значки и обаятельная Марго, дающая инструкции - всё это шло со скрипом, но Серёжа с лёгкой руки учил его, радостно мурлыкая, будто хвастаясь. Соболь бегал поблизости, позволяя себе лишь иногда возвращаться на оклик хозяина, всюду тыкал свой нос и честно старался ничего не подбирать с земли. А Олег, вглядываясь в эмоциональное, подвижное, яркое лицо своего друга, чувствовал прекрасное, ясное понимание — деньги ничуть не испортили его. Позволили сохранить внутри себя того самого Серёжу, где-то наивного, где-то идеалистичного, местами даже неприлично нежного к роду человеческому. Того самого, что трепетен перед искусством и архитектурой, но это совсем не мешает ему, подавившись последним глотком пива, выплюнуть его вон от хорошей шутки. Внутри этого парня, которого уже все издания на свете окрестили загадочным, теневым и скрытным, всё ещё цвёл тот самый пацан из детского дома «Радуга». Он вырос, окреп, стал сильнее и умнее, но при этом сохранил себя. Солнце снова мягко ласкало его волосы, покрывая розовым слоем нежности, а речь лилась без конца, когда они нырнули в парадную давным-давно расселенного здания, крепко цепляясь за ржавые перила пожарной лестницы, когда выкарабкались на одну из множества крыш и окинули победными взглядами город под своими ногами.

«Кажется, ей совсем наплевать на время, ишь ты! Даже старые бутылки, что тут ещё до нас были, валяются. Их впору в музей сдавать. Никогда стране не было наплевать на рушащиеся дома, и вот опять. А, впрочем, грех жаловаться. Может, тут даже наш гудрон остался?»

— Ты только подумай, а. — Олег покачал головой, словно не до конца себе веря. Тут всё было по-прежнему. Подумать только, людей из этого дома расселили по другим ещё до его поступления в «Радугу», а конструкция до сих пор стоит, никем не тронутая. Похоже, что о той крыше, которую они назначили своей когда-то, обнаружив случайно при побеге от тогда ещё милиции, до сих пор не знали посторонние, — Всё на своих местах. Здесь реально никого не было всё это время?

— Клянусь. — мурлыкнул Серёжа, уверенно садясь на косяк крыши и свесив ноги в деловых брюках вниз. Где-то там по крошечным улицам катались машины, миниатюрные люди ходили туда-сюда по своим маленьким делам, а чайки рассекали небеса, порой выкрикивая фирменные грубости. Олег сел следом, тщательно вглядываясь в каждую деталь вида из тысячи прочих крыш. Их действительно много, так уж устроен Тот-Самый-Петербург, который так манит туристов. Тёпло-серый, малопонятный и нагромождённый сам на себя странными конструкциями, он пестрил множеством других таких маленьких крыш, с которых разрешал на себя любоваться. Таких и правда очень много, но эта — их собственная, — Помнишь, мы сюда пришли перед тем, как ты уехал? Я ведь тогда, кажется, даже не понимал полностью, что это значит.

— Если честно, мне было ужасно стыдно первые пару лет. — Олег сам, если честно, не ожидал, что вообще заговорит об этом, но воспоминания, до этого дня довольно мутные, очертили знакомую картинку. То, как он, хватая Серёжу за тонкие плечи в лиловом свитере, трепетно обещал, что обязательно вернётся. Что никогда не бросит, — Наобещал тебе неведомо чего, а сам взял, да уехал. А ты и без меня отлично справлялся, оказывается. Вон как высоко залез.

— Да, быть может. — Разумовский потупил глаза, будто не желая раскрывать свои эмоции снова, но в один момент сдался и продолжил, — Признаю, сперва было так себе. Сам понимаешь, непривычно, когда единственного друга внезапно почему-то нет. Но я научился об этом не думать. Сосредотачиваться на том, что там тебя ждёт лучшая жизнь. Углубился в программирование, занялся своей головой. Как видишь, не безрезультатно. И потом, мысли о том, что там, в Нидерландах, тебе хорошо, делали лучше. Эти люди взяли тебя в лучший мир.

— Да уж, что есть, то есть. Кто б мог знать, что в доме оружейников окажется столько испытаний, а? Интересная жизнь, хоть и по-своему сложная, — на не таком уж долгом веку Олега, что даже не добрался до заветной отметки в тридцать лет, произошло много всего разного, испытаний, что уготовил ему мир самых опасных людей Нидерландов, тоже хватило с лихвой. То, почему он до сих пор тренируется, почему не забывает своих учителей, почему свысока смотрит на золотых детишек вроде Кирилла. Тех, что не понимают ценности жизни и никогда не поймут, пока от них кусок не отрубить, и то без гарантий. Ни своей, ни чужой. Вообще ничьей.

— Мне нравится, что ты сохранил свою первую фамилию. — кротко улыбнулся Серёжа, чуть по-лисьи прищурившись, — Если честно, я думал, ты от неё откажешься, как от отчества. Подумать только, теперь Олег Павлович. А внутри всё такой же, как раньше.