Шаг 4 (1/2)
Будет неправильно сказать, что с Поттером никто не разговаривает. Скорее, сам Поттер избегает общения. Шла третья неделя учебы, и он с удивительным успехом умудрялся не оказаться ввязанным в социальное взаимодействие с окружающими. Драко так и не удалось приблизиться к нему, но не то чтобы он прям старался это сделать. Нет, он наблюдал издалека, чтобы не спугнуть. А напугать Поттера сложно не было. Достаточно было предпринять попытку заговорить с ним.
Вокруг него всегда образуется невидимый купол, так что найти его в толпе не проблема. Действие ли это какого-то заклинания, или же студенты подсознательно понимают, что от Поттера нужно держаться на расстоянии, — сказать сложно. Одно Малфой знал точно: не все придерживались негласного правила «избегай Поттера, потому что он, кажется, двинулся умом после войны».
По прошествии двух недель мало что изменилось. Всего пять раз было нарушено выше озвученное правило, — сегодня шестой, — и то были проделки трех конкретных когтевранцев. И если двух мелких Драко не знал лично, то с третьим был, к несчастью, знаком не понаслышке.
Трэвис Вингард прославился не только несвойственным для когтевранцев узкомыслием, но и высотой в полтора Поттера и шириной в три Малфоя. Говоря по-человечески, он был выше Гарри на две головы, даже если тот перестанет сутулиться. Сейчас выше него был и Драко, но, если тот перестанет ходить на полусогнутых ногах, возможно, они сравняются по росту. Пара сантиметров роли не сыграет.
Вингард выцепливал Поттера, чаще всего, в пустом коридоре во время обеденного перерыва. Драко приходилось есть в два раза быстрее, чтобы успеть застать эту сцену. В такие дни Гарри не приходил на обед и впоследствии имел честь пропустить ужин.
Кроме того, после «встреч» с когтевранцем он выглядел, мягко говоря, плохо. Давая справедливую оценку ситуации, Драко бы назвал состояние Поттера отвратительным, но в более грубой форме, чего не позволяет воспитание. Словно зашуганное животное, Поттер шарахался от людей. Он кутался в широкую одежду, несмотря на то что лето не желало уступать место осени. Шла третья неделя сентября, и лишь изредка небо пряталось за издырявленными солнцем серыми облаками. Не тучами. Дождя не случилось ни разу. Даже Малфой ходил по школе в футболке, потому что в некоторых аудиториях было особенно жарко, а ведь ему чуть ветер подул — холодно.
Здравый смысл подсказывал, что Поттеру по определению не может быть холодно в тридцатиградусную жару под палящим из всех щелей светилом. И все-таки, он был бледен. В Большом зале Поттер — редкий гость. Он садится у самого выхода, едва ли съедает треть от того, что лежит на тарелке, и уходит раньше, чем его присутствие вообще заметят. Малфою в такие моменты хочется вскочить с места и силком заставить этого недогероя доесть овсянку.
В прошлом Поттер был более жадным до еды. Драко помнил, как совсем мелкий, только что прибывший в Хогварц Гарри прятал булочки и печенье в рукавах, пока его одноклассники увлечены болтовней. Слизеринец только с возрастом стал понимать, какие могут скрываться за этим причины, и смешно ему больше не было.
Поттер и раньше казался Малфою донельзя странным и каким-то жалким. Без своих друзей в лице Грейнджер и Уизли он превращался в одинокого затюканного ребенка. Эти двое всегда направляли его в нужно русло и не позволяли ему падать духом. Когда они были рядом, Гарри чаще улыбался. Не то, что сейчас.
Теперь у Поттера не было тех, кто мог бы поддержать его. Он апатично бродил от кабинета к кабинету, на каких-то лекциях вообще не появлялся. Драко так и не удалось сесть с ним за один стол, просто потому что парень появлялся под конец занятия и забивался в конец класса, чтобы раньше всех слинять. Из-за Грейнджер и своих дурацких очков Поттер успешно создавал впечатление этакого заучки-зубрилки наравне с Гермионой, но на деле по степени увлеченности учебой он ничем не отличался от Уизли, а то и был хуже. Если Уизли, будь он здесь, смог бы что-то из себя выдавить, то Гарри обычно молчал, и вскоре преподаватели перестали задавать ему какие-либо вопросы.
Малфою с каждый днем всё тяжелее становилось наблюдать за тем, как он увядает. Именно поэтому сегодня Драко не наблюдает за издевательствами издалека, а следует прямо на место преступления. А в том, что над Поттером издеваются, сомнений не оставалось.
Когтевранец закончил сегодня раньше обычного, но и был доволен он не так сильно, как в прошлые разы. Трэвис Вингард их с Поттером одногодка. Он пару раз явился летом на ремонтные работы и стал одним из тех, с кем Малфою не удалось организовать сотрудничество. Вингард всё время порывался швырнуть Драко в спину какое-нибудь отбрасывающее заклинание или проклятие, но как мог сравниться с ветераном войны какой-то школьник, который даже не присутствовал во время боевых действий? Драко рефлекторно отражал все его атаки, и запомнился ему этот придурок тем, что Трэвис не знал, когда следует остановиться.
Он смерил Драко надменно-усмешливым взглядом и чуть не столкнулся с ним плечами — явная уловка, чтобы выставить Малфоя виноватым и начать потасовку. Но Малфой оказался проворнее и уступил дорогу раньше, так что Вингард толкнул плечом воздух и фыркнул, словно вышел из ситуации победителем, ведь сам Малфой уступил ему дорогу! О том, что такому увальню сложно НЕ уступить дорогу, он, видимо, никогда не задумывался.
Слизеринец проследил за тем, как Трэвис скрылся за углом, и бросился в башню. Огромное множество витков лестницы спустя он ворвался в полуразрушенное помещение и едва не снес с ног перепуганного Поттера. Тот отшатнулся, потерял равновесие и наткнулся на стену. Драко оценил его состояние, и, на первый взгляд, всё было в порядке. Только вот Малфою не очень понравилось, как Поттер придерживает себя за правый бок.
Вблизи Гарри выглядит во много раз хуже, чем издалека. «Готский» грим расползся на пол-лица, глаза красные и воспаленные, чуть ли не закатываются, на волосах сальные блики, а дыхание учащенное. Одежда Поттера вся в пыли, словно его валяли по полу, но на лице ни единого признака избиения, разве что пятна от чернил на щеке, словно он уснул за написанием эссе и его труды стали единым целым с автором.
— Поттер, какого черта с тобой происходит? — не стал церемониться Драко.
Даже не поздоровался. Сходу выставил претензии. Как раз одна из причин, почему Малфой держался на расстоянии — они не могли не начать словесную перепалку, а это совсем не тот результат, которого бы он хотел добиться от разговора с гриффиндорцем.
Требовательный тон соперника вывел Поттера из транса. Он оскалился.
— Не твоего ума дело, Малфой. Если пришел избить меня, делай это быстрее. Мне нужно в библиотеку, — произнес он гораздо обыденнее, чем принято говорить о таких вещах.
Даже без надрыва в голосе, хотя, казалось бы, избиения не входят в число рутинных процессов. А голос его был по-прежнему хрипловатый, но уже не такой ужасный, как тогда, в катакомбах Слизерина.
Драко поперхнулся воздухом. Избиения. Он был прав! Поттера избивают! Малфой оскорбленно воззрился на него, а тот, поняв, что избивать его не будут, дал себе минутную отдышку и припал к стене.
Слизеринец потянулся к Поттеру, и тот дернулся. Позади была только стена, бежать некуда. Он смиренно опустил голову и замер в ожидании. И от этого Драко сделалось особенно паршиво. Ведь это так, черт побери, несправедливо: этот хрупкий ребенок спас чуть ли не весь мир, а в благодарность что? Его используют в качестве боксерской груши! Достойная награда для победителя — не то слово.
Драко схватил Гарри за запястье, и тот попытался вырваться. Эта мышиная возня продолжалась недолго. Ему нужно было лишь понять, насколько все плохо...
А было все во много-много раз хуже, чем «плохо». Драко задрал толстовку Поттера, и его взору предстала воистину ужасающая картина: синяки, ссадины, где-то даже порезы, царапины и ушибы. Всё накладывается друг на друга в таких количествах, что сразу и не понять, на что конкретно смотришь: где начинается одно, а где заканчивается другое. Это худощавое истощенное тело от груди до пупка было размалевано в сине-зелено-фиолетовые тона, какие-то места уже стали рыжими и почти пришли в норму — то были старые синяки, но они терялись на фоне прочих красок. Драко лишился дара речи. Увиденное поразило его до такой степени, что хватка ослабла, и Поттеру удалось вырваться. Он кинулся к выходу, и еще с минуту Драко стоял неподвижно под звуки удаляющихся шагов.
Когда Поттера перестало быть слышно, Малфой отмер и опустил глаза в пол. Он ожидал, что ситуация будет не из простых. Но увиденное было сверх его опасений. Они не просто оправдались, они превзошли все разумные пределы адекватности. Таких тел Драко еще не видел. Даже на войне, где погибла не одна сотня человек... там ни одного человека так не размалевали, как потрудились над Поттером. Даже оборотни просто съедали своих жертв. Никаких изысков. Перед глазами мелькнуло изуродованное лицо Поттера под обороткой, которое Драко «не узнал» в мэноре тогда, и парню потребовалась опора, чтобы не упасть — настолько ему стало нехорошо.
По грудной клетке разлилась тянущая боль — скромное напоминания того, как пару лет назад Гарри не то по глупости, не то еще зачем-то, запустил в Малфоя «Сектумсемпрой». На груди все еще красовался шрам от этого проклятия. Драко выжил чудом. И даже несмотря на уязвленное эго, отчасти был согласен с таким наказанием. Но лишь отчасти.
Оттого ему сделалось еще более паршиво. Этот случай — единичный. Боль была невероятной. Испытывал ли нечто подобное Поттер в данный момент? Сопоставима ли боль от порезов с болью от десятков, а то и сотни синяков? Малфой не хотел думать об этом, но он не мог перестать. К горлу подкатил горько-кислый ком, сглотнуть который оказалось очень трудно. Но он не мог позволить себе вывернуться наизнанку посреди астрономической башни — это совсем не по этикету.
Что чувствовал Драко сейчас? О том, что в прошлом он и сам был бы не прочь пару раз стукнуть Поттера, он старался не думать — то была лишняя нагрузка на без того взвывшую волком совесть. Злорадствовал ли он? Нет. Сочувствовал? Наверное. Хотел избить Вингарда до такого же состояния, чтобы он неделю потом не мог встать на ноги? Черт возьми, да. Трижды да. Драко не просто злился, он погрузился в такую ярость, что войди в башню кто угодно, хоть сама директриса, он бы запустил в нее чем-нибудь тяжелым, и чтобы побольнее. Но он постарался взять себя в руки, как истинный аристократ, и даже выполнил пару дыхательных техник, которые не то, что не помогли успокоиться, а только сильнее его разозлили.