Свидание первое (2/2)
Замечательное начало. Безостановочные разговоры сопровождались грохотом чашек о стол, шуршание пакетов с вкусностями и бесконечная хвальба Шибусавы относительно вкусов и навыков Фёдора, что не могло его не радовать.
— Наверное, нам стоит как-нибудь попробовать научить тебя готовить японскую еду, уверен, это у тебя получится не хуже. - сказал Шибусава, с наслаждением делая очередной глоток чая.
— Возможно, но нужно признаться, знаний о вашей культуре, а в тем более традиционной еде - у меня 0.
— Это поправимо.
После очередного оладушка, который оказался незамедлительно плавающим в чае Шибусавы, Фёдор наконец решает собираться, как и планировалось, на прогулку под недовольные всхлипы Тацухико.
Когда Достоевский был готов, беловолосый юноша только перестал горевать об утрате, закинул в себя последние глотки чая с оладью, причесался и с улыбкой на устах пялился на Фёдора, пока тот открывал дверь.
Неожиданно крепко схватив альбиноса за руку, Фёдор выволок его на улицу, прикрыв собой от ветра. Дорога до парка была не столь далека, за это время Шибусава успел уделить внимание каждой пробегающей мимо собаке. С умилением тискал очередную из них, пока Достоевский недовольно, но улыбаясь, отдирал своего приятеля от несчастной черно-белой собачки которую тот успел окрестить Боней.
— Я хочу её забрать. - возмущался Тацухико, присев около раскинувшейся на земле собаки.
— Перехочешь. - страдающим голосом отвечал Фёдор, стоя рядом.
Но как итог - Тацухико согласился идти дальше только после того, как острые клыки этой милой мордашки чуть не сомкнулись на его руке, но видно потрясающая реакция дала о себе знать. ”- Видишь, я ведь говорил”, ”- Она показалась мне доброжелательной” - И далее они шли в тишине, ибо ну, сложно что-то отрицать, смотря в эти расстроенные рубиновые глазки.
Всё это время они держались за руки, крепко сплетая пальцы. На немой вопрос Фёдор только отмахнулся, мол, так ему будет легче держать Тацухико около себя, а то мало ли, сбежит куда-то, а ему этого ох как не хочется. Долгожданный парк встретил их довольно приветливо, если, конечно, кучу мокрых листьев в лицо можно считать приветливостью. Достоевский уже собирался ругнуться и вывалить весь свой багаж русских матов, но веселый смех Шибусавы, который только лишь вычесал пальцами длинные белые локоны, вернул Фёдору обратно его игривое настроение, поэтому, притянув японца поближе к себе за плечи, он потащил его дальше.
Их ожидали засохшие цветы, которые даже сейчас могли выделяться некой красотой; пустые фонтаны, которые в Японии, по словам Тацухико, могли работать и круглый год, весной украшенные лепестками сакуры, а осенью покрытые красными стрекозами, которые охотно покидали рисовые поля и культурно отдыхали в парках. Парень даже заверил Фёдора, что данное зрелище непременно придётся ему по душе, а тот, в свою очередь, согласился посетить Японию в этот сезон. Когда-нибудь точно.
В процессе похода Фёдор кратко и понятно рассказывал о стоящих там памятниках, просвещая Шибусаву в российскую историю, которую превосходно знал и мог как никто другой объяснить значимость любого исторического деятеля своей страны, а альбинос в свою очередь молчал и внимательно впитывал информацию, с упоением разглядывая разгоряченное лицо русского, который, замечая интерес в глазах собеседника, повествовал всё активнее и активнее.
За это время они успели выпить пару стаканчиков горячего шоколада и кофе. Пусть Фёдор и не очень любил кофе, но украсть пару глотков из стакана Тацухико был далеко не против. Желая передохнуть, оба откинулись на лавку, с удовольствием вытягивая ноющие от долгого хождения ноги. Японец откинулся спиной на грудь Фёдора, на что русский лишь удобнее уместил альбиноса на себе, очередной раз воруя у него кофе.
— Пару минут назад ты не хотел. - проговорил беловолосый, когда Достоевский поставил в его руку полу-пустой стакан. — Пошли еще купим.
— Я и сейчас не хочу. Хочу только твой. - Ухмыляясь ответил брюнет, щекоча Шибусаву по боку, на котором и расположилась его рука.
— Вредный. - Шибусава прижался крепче, прижавшись макушкой к горячей щеке русского, который охотно поддавался всем тактильным жестам.
Следующей темой для разговора стал откровенно детский спор, который совершенно не подходил под имидж двух взрослых, серьезных мужчин, но не выдержав железобетонные аргументы альбиноса, Фёдор признал свою вредность, но и не оставил без внимания упрямство Тацухико, которого было через чур много, за что получил шутливый удар по бедру.
Время близилось уже к вечеру, когда они вновь продолжили прогулку до выхода из парка, замерзшие зато счастливые.
— Ну и как тебе красоты нашей местности? - невзначай задал вопрос Фёдор, снова уместив руку на плечах японца, прижимая к себе и согревая своим теплом
— Отлично, но, нужно сказать, самая главная красота вашей местности уже несколько часов не отлипая ходит за мной и постоянно пытается заключить в объятия. - ухмыляясь отвечал Тацухико, податливо прижимаясь в ответ. — Мне нравятся такие особенности, больше нигде таких не встречал.
— Больше нигде и не встретишь. - Фёдор шепнул эту фразу ему на ухо, демонстративно закатил глаза.
— А я больше и не хочу. Мне достаточно.
Они наконец дошли до выхода, осознавая, что сейчас им придется расходиться. Буквально, в противоположные стороны. На все предложения, и даже мольбы проводить хотя-бы до следующего перекрёстка, альбинос тактично отказывался, шипя на русского и утверждая что тот и так уже окоченел.
Осенью темнело рано, поэтому Достоевский категорически был против отпускать своего ангела куда-то одного, но беловолосый лишь яро проявлял свое упрямство, даже после того как на протяжении часа почти отрицал его.
— Ну, мы ведь встретимся завтра, да? - Фёдор заглянул в красные глаза, желая увидеть там непременное согласие, и увидел.
— Несомненно. Я планирую посвятить тебе всё оставшееся время, что я буду в вашем городе, а значит у нас еще много времени. - Кивал Шибусава, широко улыбаясь и умиляясь поникшей мордашке сурового русского.
— Тогда завтра в 12.
— Как скажешь.
Ничего не говоря, Тацухико быстро коснулся губами бледной щеки, которая моментально покрылась алым румянцем, после чего, в последний раз взглянул на удивленное лицо брюнета, и удалился в закат, ощущая как Достоевский провожает его взглядом.