22. Холодно (2/2)
Тонкое покатое плечо, которое, казалось, должно было бы просто раскрошиться как фарфор на жерновах, закостенело, проращивая броню изнутри, не застигнутую врасплох, вовремя укрепляя суставы, кости, позвоночный столб, делая жестче связки. Как будто камень и железо изначально были там, волчьим воем сквозь овечью шкуру.
Или действительно были? С того момента, как белая сверхновая звезда гвоздем пробила черный водоворот в опустевших глазах акулы. Когда что-то дрогнуло и натянулось в сжавшейся пружине магической связи. Ближе… близко… лучина и порох. Достаточно, чтобы гореть. Взорваться, как вулкан. И застыть, как космос.
Один коготь вонзился под основание большого пальца Гелтира, одновременно с тем, как другие пальцы рывком вывернули кисть. Это было почти рефлекторным ответом на захват за ворот, разумеется, порвавшийся с треском. Под домашней кофтой, впрочем, была майка.
Оцелот изогнулся, как угорь, сумев, чуть сместившись в сторону и резко ударив пяткой под колено, использовать их разницу в массе против акулы. Буквально на миг нарушенное равновесие тут же подхватили, точнее, дернули в противоположную сторону, жесткие лозы растений вокруг, обвившие запястья, щиколотки и шею Гелтира. И, казалось бы, миниатюрный красавец, может, чуть выше ростом, но уж точно намного худее, чем был настоящий облик сэра Оцелота, резко развернувшись и нанеся удар в локтевой сгиб основанием ладони, чтобы окончательно освободиться, бросил массивного хранителя через плечо на ковер.
Комната Оцелота тоже была связана с его собственной стихией. Там было много растений, на окне и небольшой террасе за ним стояла рассада различных целебных, и не только, трав для зелий. Лианы мягко обвивали стойки и балдахин над кроватью, но вполне были способны, если потребуется, своими побегами перехватить руку наемного убийцы. Такое как-то раз было еще до того, как конкуренты усвоили, что с присутствием торговой компании отца Оцелота на рынке надо смириться.
Вот и сейчас растения тоже, повинуясь магии Оцелота, отреагировали быстро, как будто поймали в лепестки и переварили те брошенные им останки времени, которые не попали в парный янтарь кошачьих глаз. Знали, что порвать их путы Гелтиру не составило бы никакого труда… если бы они не пустили побеги внутрь быстрых и четких порезов от собственных шипов и когтей Оцелота, сдавливая сами связки на суставах рук и ног, не позволяя шевельнуться. Только смотреть.
Так выброшенные на берег морские звезды смотрят в небо. И тонут в кровавом дожде.
Дикая фантасмагория для двух безмолвных широко раскрытых лун, глядевших сейчас в окно со вздутыми, как прозрачный волдырь, шторами. Кровавые переливы света одной из них ложились на огненные волосы, но покрытые листвой побеги растений уже сами собой заплетали их, чтобы растрепавшиеся пряди больше не падали на лицо.
Это лицо было неестественно красивое, с правильными чертами, с горящими глазами… Словно кто-то очистил мох с могильной плиты и нанес на нее тонкую, филигранную позолоту. Но земля, похороненная там, не была мертва. Она дышала, как море. Ровно, глубоко.
Круша скалы на девятом выдохе.
Прекрасное создание, — вернее, сэр Оцелот под действием маскировочного зелья, — сидело на груди Гелтира, сжав коленями его ребра. Загорелые пальцы скользнули по плечам духа, прибрав когти, провели вверх по нарисованным на шее полоскам, имитирующим жабры, и по скулам. Зарылись в разметавшиеся стальные волосы. Горячо и почти ласково, но при этом при любой попытке акулы не то что вонзить в его руку клыки, но даже разорвать зрительный контакт, фиксация мгновенно бы стала жестче.
— Хотел взять этот облик силой? Я что, так сильно тебе нравлюсь, рыбка моя? — он чуть приблизил лицо, на котором мелькнула усмешка. Едва ли знакомый, такой же чужой, как и эта внешность, высокий мелодичный голос, стерся с пересохших губ, когда Оцелот быстро облизнул их. Своим собственным, совершенно кошачьим движением.
— А вот так? Нравлюсь? — Оцелот наклонился к Гелтиру и медленно провел языком по его ключице, перемешивая металлический привкус терпкого до безумия адреналина акулы со вспышками целительной энергии, и коснулся губами жилки на открытом горле.
— Ты, кажется, перепутал меня с кем-то… — жарко шепнул он, прижавшись теснее, прожигая дыханием стальной висок. Улыбка на губах играла с огнем. — … с кем-то, кому легко свернуть шею, попытавшись стать ближе… Вырвать сердце, желая сделать это сердце своим. Если бы я брал силой все, что хотел, ты ведь знаешь, что бы я сейчас сделал с тобой…
Резко отстранившись, он снова пронзил кошачьими зрачками белые точки в темноте мутных глаз, давая новую ось, новый центр покачнувшейся вселенной, перевернутой, запутавшейся и затягивающей в черную дыру саму себя.
Потому что мы — две бездны, смотрящие друг на друга. Я знаю, что это такое, рыбка моя. И если уж я могу удержать себя, то смогу сдержать и тебя тоже. Я не тот, кого ты можешь сломать. Не тот, кто позволит себя сломать. Тот хозяин, которого ты всегда искал. Все свои жизни. Кто будет любить тебя. Кто поймет тебя. Не оставит тебя одного в центре бури. Но кто никогда не позволит тебе сделать того, о чем ты сам будешь жалеть.