2. Дух (1/2)
Какие мысли могли роиться в голове духа, когда ненадолго оставались там в одиночестве, в те короткие промежутки времени, когда он — хранитель — был ничейным и принадлежал лишь самому себе? В те минуты, когда любые приказы, на самом деле, оставались где-то позади. Они уже не имели силы и могли быть с легкостью отринуты.
Если бы сам дух этого захотел.
Гелтир коснулся кончиками пальцев ряби в воде фонтана, — отражавшееся в нем лицо было до неприличия безмятежным. Даже довольным. Краем уха дух слышал царящую в доме суету, такую же сдержанную и фоновую, как марш солдат на плацу. Закатанная под ровно подстриженный газон земля дышала влагой, довольная, что этой ночью ей дали вдоволь напиться. Ее не волновал труп старика — да, всего лишь труп старика, — ожидающий погребения где-то на верхних этажах этого дома.
Подумалось, что если бы была война, он сменил хозяина куда быстрее… Так вышло, что генерала он не выбирал, — его предшественник не успел провести завещанный турнир. Впрочем… Среди тогдашних членов семьи он был тем, что сошло за неимением…
Кровь герцога слабела.
Не в том смысле, что слабела ее чистота, нет. Но ушедшего основателя инквизиции почитали до сих пор не зря, просто потому, что до сих пор блуждали где-то в ногах у его статуи, в то время как сама она стремилась к солнцу.
Он мог уйти…
Как бы Мэлайн ни хотел верить в незыблемость Клятвы, после смерти все его приказы теряли силу, на сколь долгий срок они бы ни были рассчитаны… Однако… акула подчинялся его приказу до сих пор. Кто-то даже считал, что в силу бывшей Клятвы. Только Гелтир знал, что уже на смертном одре холодный герцог, может, первый и единственный раз в жизни произнес не приказ, а просьбу.
Присмотри за моей кровью. Чтобы то, что я построил, — стояло. Как всегда будешь стоять ты.
И он остался.
Быть может, у Эйенми Мэлайна действительно был какой-то скрытый дар — подчинять себе монстров и чудовищ так, чтобы они сами желали ему служить. Умел вбивать им в головы нужный ему смысл жизни железными гвоздями — крепко, в подкорку, чтобы отпечаталось там и осталось навечно. Может быть…
Полтора века — смешной срок для духа, привыкшего служить долгожителям. Но акуле казалось, что, попав в этот мир смертных, он постепенно с ним сросся. Стал воспринимать время по-иному. Стал, наверное… больше ценить его. Потому, что здесь его было мало. Очень мало. Оно проносилось перед глазами так быстро, что в некоторых вещах нерасторопному Гелтиру иногда не хватало его, чтобы что-то осознать. Пока была война, осознавать было некогда, там все было предельно просто и понятно. А вот после воцарения династии Мэлайнов в Альянсе (пусть и косвенного — неважно, потому что суть понимали все, кому было нужно) альтернатива исчезла, и надо было учится жить чем-то еще. Подтянуть свой уровень, чтобы не позорить хозяина. Ведь жизнь полнится смыслом лишь тогда, когда ты даешь хозяину все то, чего он ждет от тебя. И он помнил до сих пор, чего желал Мэлайн от своего лучшего из сыновей. Подчинения. И, на корню загасив личные порывы своего духа, герцог получил то, чего хотел, — того, в ком был полностью уверен. Того, кто всегда делал то, что было нужно, не отвлекаясь на чувства и не задавая вопросов.
Все последующие хозяева были в этом на него похожи. Собственно, на этом сходство и заканчивалось. В них была его кровь, но они не были им, и, словно все еще ощущая взгляд могильных глаз на своей спине, Гелтир плыл по течению, переходя из рук в руки его потомков.
Все было привычно. Все было, как надо. Как должно.
Вот и сегодня ночью, сидя у постели умиравшего хозяина, изрекавшего свои последние слова в пустоту глаз духа, он был непоколебим, как скала. А почувствовав разрыв связи, — просто встал, игнорируя боль, и переместился к морю, провалявшись на песке до рассвета, ни о чем не думая.
Хотя нет, одна мысль всплыла в памяти, до этого надежно прижатая к дну свинцовым грузом воли хозяина, — там, за скалами, в бухте была пристань. Он плавал тут иногда, когда генерал был чем-то раздражен и отсылал ненадолго духа от себя. Не сравнить с личной бухтой, но все-таки… Все-таки кое-что врезалось в задворки памяти тогда, лет двенадцать назад, наверняка из-за того, что не смогло быть как-то четко трактовано. Тот незнакомый ему подросток, чьим эмоциям акула тогда сходу не нашел названия. А потом забыл. Как и все то, что не имело отношения к службе.
Не вспомнил и потом, на турнире, наблюдая за тем, как кровь герцога не может справиться со своей дальней родней. Думал, что, быть может, это — знак того, что скоро пережившая расцвет во времена Эйенми Мэлайна династия придет в упадок? А ведь, если ее не станет, старое видение, должно быть, посчитает ниже своего достоинства напоминать о сохранности семьи?..
Он мог и не выбрать победителя, у него было такое право. Но что-то было в этом «торгаше», как тогда сквозь зубы цедили многие родственники. Гелтир опять не смог дать этому название. У него вообще всегда было с этим туго… На инстинктах жить было куда проще, чем искать во всем смысл и все объяснять логически… Сын купца одолел всех своих противников, включая родных детей его хозяина. А раз те уступили и в мастерстве и силе, и в изворотливости и хитрости, не сумев распознать опасность и вывести соперника из игры окольными путями, — они бесполезны для семьи. Такие не смогут удержать династию на вершине… А герцог желал именно этого. Но если удержать вершину будет некому, то пытаться поддержать ее бесполезно. Слабая душа не сможет управлять им, — она просто сломается…
Терявшиеся в черной радужке зрачки тогда пересеклись с темной глубиной глаз победителя. Разглядели там что-то, помимо стального стержня и каменной стойкости. Там, в глубине, была такая странная… непонятная страсть, запрятанная на самое дно, как и любой источник сил. Впрочем, так ли было важно, откуда берутся эти силы, если они у него есть?
И дух выбрал того, в ком той крови, которой он обещал служить, было меньше, чем в любом из тогда присутствующих. Если династии суждено было выродиться, то Гелтир никак не мог это предотвратить. Он всегда был лишь орудием. Не он вершил судьбу семьи, а тот, кого он выбирал, потому что мало было родиться с фамилией Мэлайна, — нужно было унаследовать его дух. А это пока никому еще не удавалось…
Может, никогда уже и не удастся.
По крайней мере, Тсуруги любил позлорадствовать на эту тему.
Дух-паук, столь слабый и хрупкий на первый взгляд, никогда не питал к отцу своего хозяина теплых чувств. Ведь для Мэлайна его приемный сын Шерел всегда был лишь инструментом. Таким же, как и сам Гелтир. Сломавшимся в одночасье, но все еще ценным, — ведь это он встретил на своем пути Тсуруги, назвал его своим сыном и, тем самым, пробудил от судьбы вечного раба одного из самых опасных хранителей Ардарода. Ткач всегда считался сильным. Но никто и подумать не мог, на что станет способен паук, обретя Истинного Хозяина… Оживить мечту. Перешить реальность. Даже подчиняться ненавистному герцогу, лишь бы Шерел был счастлив. Но даже он — вечный капризный ребенок — уважал Мэлайна за твердую волю и амбиции. Амбиции, за которые герцог готов был нести ответственность.
Второго Эйенми Мэлайна никогда не будет, — так сказал ему Тсуруги после смерти хозяина.
Второго Шерела — тоже, — ответил тогда Гелтир.
Паук лишь улыбнулся. Умер в ту же минуту, когда жизнь покинула Шерела, и Гелтир больше не слышал о нем ничего, кроме чужих разговоров, а потом и легенд. Обретя Истинного Хозяина, хранитель никогда уже не создаст другой связи. На Ардароде Тсуруги перерождался бы вместе с Инквизитором в каждую новую жизнь, но в Алатарисе не было круговорота душ… Дух-паук никогда уже не вернется. Теперь он жил лишь в легендах этого мира, как одно из самых могущественных существ, когда-либо ступавших по землям Алатариса.
Гелтир не то, чтобы скучал по ехидному мальчишке, однако вынужден был признать, что иногда не отказался бы от его совета… Иметь его под рукой всегда было удобно, несмотря на местами мерзкий характер избалованного ребенка.
Воспоминания… Все-таки они были важны. Глядя на них, акула понимал, как он меняется, хоть и не мог сказать с уверенностью, хорошо это или плохо. Но вспомнить все перед тем, как начать новую жизнь, было полезно.
Было хорошо…
Поэтому, когда он услышал звук притворенной двери и негромкое приветствие, — глубоко вдохнул свежий от воды воздух. Дернул уголком губ на слова о воспоминаниях, таких же странных и не вписывавшихся в каноны, как и сам этот потомок. Покосился в сторону, различив тихий треск.
Он что, изолировал двор?
— Такие предосторожности… В этом доме сейчас вряд ли есть кто-то, кто попытается помешать тебе. Кровь Мэлайна могла ослабеть, но традиции свои они все-таки еще ни разу не нарушили, — усмехнулся Гелтир, оборачиваясь и встречаясь взглядом со склонившимся к нему мужчиной.
Он требовал Клятвы, зачем-то стирая белесые зарубки с его предплечья. Дух ухмыльнулся, сверкнув острыми зубами. Годы прошли, две картинки наложились друг на друга, повзрослев и превратившись из юноши в мужчину, а странность в глубине его глаз так и осталась. Интересно, она была там с рождения?.. Впрочем, это было неважно.
— Ты со всеми так здороваешься? — ухмыльнулся дух и сам же фыркнул, словно напоказ лизнув шрам на свободной руке.
— Только с тобой, — Оцелот зеркально улыбнулся в ответ, чуть приоткрыв кончики желтоватых, как у тигра, клыков. Цепкие зрачки проследили за движением Гелтира.