1 (1/2)

С бетонного потолка отклеивалась пластмассовая панель, уродливо свисающая вместе с кучкой разноцветных проводов. Два часа ночи. На самом деле, я не понимал, зачем я столько времени смотрю на потолок. Это не имело смысла.

Однако лежать, устремив свой взгляд наверх, было куда более продуктивно и интересно (и имело куда больше смысла), чем часами пытаться заинтересовать себя просмотром тупых видео на ютубе или чтением идиотских книжек.

По правде говоря, я никогда не считал эти вещи такими. Я любил их. Просто так вышло, что сегодня ничего не имеет смысла.

Я не знал, почему я такой. Я не понимал, как так вышло, что я уже добрых два часа бездумно смотрю на потолок, будто бы голова опустела, как верхний сосуд в старых песочных часах моей бабушки.

Вчера Крис Стрит вмазал мне по морде. Вроде бы за то, что я существую. Или, если быть точнее, он врезал мне за то, что я раздражаю его своим видом.

И после этого я словно умер. (Возможно, эти слова покажутся вам слишком драматичными, но, дорогой читатель, я не могу подобрать более подходящее слово, чем простое «умер».) Словно внутри меня все застыло во льду или типа того. Я не знаю, как описать это ощущение. Что-то вроде бесконечной пустоты, или что еще можно вставить заместо слова «ничего»?

— Ты будешь ужинать?

Я медленно покачал головой, впервые за несколько часов переведя взгляд на что-то, кроме потолка. Мама выглядела немного взволнованной, но я слышал, что она сказала на кухне: «Он просто устал…». Ага. Просто устал. Настолько, что мокрая грязь в кедах не заботит меня, настолько, что боль в носу не заботит меня, настолько, что я не открывал интернет и не писал никому из своих виртуальных друзей весь день.

Потом, немного поразмышляв о том, что я, между прочим, ничего не ощущаю, я уснул.

***</p>

Обычно сразу после дождя появляется ощущение полной свободы от ежедневной, мучительной и тяжелой, — для всеми любимой мигрени, — духоты. Воздух вокруг мягкий, слегка щекочущий легкие. Ты смакуешь его, как новую конфету в рождество: привкус свежей, только что пропитавшейся водой земли и еле ощутимая сладость свежести.

Я раньше очень любил такие моменты: смотреть на дождь за окном и думать, что спустя полчаса, когда последние капельки спрыгнут с сочного бутона маминых роз, когда первый медовый лучик солнца пробьется через осколки серых туч, я натяну кроссовки и вприпрыжку побегу во двор — разглядывать свое отражение в каплях на листьях и прыгать по лужам, пачкая новые джинсы.

Устало взглянув в окно и невольно поймав воспоминания из детства, я повернул ручку окна и лег на слишком мягкую кровать. На данный момент, если признаться честно, в атмосферу Джерардовского «Я» вписалось бы сломать кости о бетонный асфальт. Я желал лишь закричать как можно сильнее или ударить себя по лицу. Внутри все буквально распирало от ненависти, злобы и других синонимов слова «агрессия». Это настолько сильное чувство, что я готов был взорваться в любой момент, раскидав по стенам куски своей кожи и органов. Кажется, сильнее приступа ваш покорный слуга не испытывал уже лет двести, хотя позавчера был готов сказать то же самое.

Коленки упирались в стену, и я со всей дури, что присуща вспыльчивому и сдвинутому на сочетании того, что происходит внутри и что должно происходить снаружи «Я», пытался криво-косо разбить их вдребезги. Колени, в смысле. Кости, то есть. Получалось плохо, боль даже не достигала мозга. Зубы были сжаты, лицо напряжено, и мое тело было готово взреветь, что и произошло спустя несколько секунд. Я чувствовал себя сжатым до предела. Бьющий по стеклу дождь словно аккомпанировал, сильнее и сильнее избивая землю, стуча так сильно и быстро, что сердце в груди проигрывало в ритмичной гонке. Как только волосы, что так долго сжимали руки, вырвались из кожи головы, воздух вновь наполнил легкие.

А дышал ли я все это время? Казалось, что никогда. Казалось, всю жизнь до этого я провел на глубине бушующего океана.

Все еще всхлипывая, я опустил ноги на пол и, параллельно придумывая миллиард оскорблений, поднял телефон с пола и напечатал смс, дрожа всем телом: «я ненавижу тебя!».

Выдыхая желтушно-кислотный воздух, громко кинул мобильный в стену напротив и упал лицом на избитые колени.

Перед вами только что завершилось дебютное выступление театра одного актера. Если кому-то показалось, что «максимализм» и «предел» — хорошие слова для описания вышеописанного, — вы, несомненно, правы. И мне очень стыдно за это.

В чем же дело?

Черт. Мне так хочется поделиться этим, но в то же время… А, к черту.

Каждый человек, с которым я проводил время, отдавая все свои чувства и эмоции, превращался в полного кретина. Неужели никто не может уделить мне немного внимания? Неужели я настолько неинтересный, тупой и жалкий? Неужели никто не может меня полюбить? Мне казалось, меня все ненавидят, и в ответ я ничего, кроме злости и такой же гнусной ненависти, дать не могу. Ужасно? Да. А что вы еще хотели.