Часть 34 (1/2)

Неделя с прежней бытовухой родителей, во время которой ежедневно приходилось ломать себя, чтобы не нагрубить им и не получить удар по лицу, выслушивать суету по поводу бала, критику успеваемости далась Пен нелегко. Мать, словно упоротый робот из фильмов, старалась наладить диалог с дочерью после работы, шутя по поводу мальчиков, платьев, и это раздражало Пен, от чего вней поднималась беспомощная ярость. Имели место опасения, что она могла случайно порезать руку, когда резала хлеб, услышав звук открывающееся двери поздно вечером, спрыгнуть с окна исломать ноги, объесться таблеток от головной боли или попросить кое-что помощнее у Брайна. Он бы не отказал. Но я не зря заметил и забрал к себе именно Пен : она сильнее подобных глупостей и если бы она продолжила убивать себя, то этот путь лежал бы через более кнетривиальные пристрастия. Ну кроме руки, хотя с кем не случается, верно? Такое не исправляется.

Дочь знала мать только в двух её ликах – безчувственно выкроенного механизма, следовавшего запрограммированным стандартам циливизованного поведения, и забитой кроткой суки, которая легко могла предать высопарные убеждения, о которых вещала пол минуты назад, треснуть, уничтожить одним ядовитым взглядом, разбить бутылку о голову любимогосына, если ей вздумалось. Что ж, это были невсе её качества, но донести их до Пенни так, чтобы та не возненавидела их было невозможно.

Отец из-за такой натуры побаивался жену, являясь туговатым асоциальным созданием, который жил в кругу трудно скрываемой ненависти к себе, в первую очередь, из-за чего медленно стремился убить себя работой, вредными привычками и Фрэнсис, желая при всём дарить что-то, собственным детям. Поскольку чувствовал себя виноватым что редко видит их, что знал, какие ошибки совершает, что повторял воспитание своих родителей, что не видит смысла в этой гонке благ, но участвовал ней. Но он добился от детей того, что они были прохладны к нему, хотя оба играли врадость во время его приездов, а его легкая тупость и глуховатость раздражали их.

Всех членов семьи уничтожало соседство друг с другом.

Поскольку Льюис был младшим ребёнком, потому прослыл более любимым ребёнком у родителей. Кудрявый, маленький, очкастый и инфантильный, с непропадающими щечками. Он не умел резко давать зрелый отпор, боялся хамить, в отличие от Пен, но я как-то отдалился от прошедшей недели.

Девушке с утра хотелось рубить головы, просыпаясь под громко врубленный телик, который включал отец и гул которого раздавался даже через толстые стены. Нэнси была спокойна как удав, относилась с пониманием, но её чересчур проницательная интуиция пугала Пен, напрягала, заставляла гадать, что творится в голове женщины и всё время быть готовой к тому, что, кажется. Нэнси могла прочитать мысли. остальные члены семьи были шумны, особенно когда вместе. Льис с отцомбесились, шутили несмешные или даже обидные шутки, а мать переодически отвечала им тем же.

Радовало лишь то, что из пытки имела хороший конец.

Воздух в квартире плотнее наполнялся табачным дымом, парням реже приходило в голову проветрить жилище, рядом с набитыми хрустальными пепельницами стояли банки из-под растворимого кофе, благодаря лени стряхнуть окурки, в гостиной с кухней лежали забытые вещи, книги. Стало тише, квартира, да и дом стал будто темнее и заброшенней. Горы кассет, непишущие ручки, незаметная «Симфония №40» на магнитофоне, которую будто включали на фоне ассистенты, заказные гамбургеры, паста, пицца в холодильнике, мусорка забита упаковками из-под сникерса. Тим начал писать новый сценарий, а Брайн его не отвлекал.

В нём тоже проходили какие-то изменения. Он трепетал, он плавился перед Пен. Для неё он всегда был в сети, всегда готов ехать хоть в Корею, если ей надо, готов на многое, но не всё. И это «не всё» - очень важно, потому что он им гордился, считал признаком, что не всё потерянно. В бессоную ночь её переезда в родительский дом он налакался водки с тониками и прошёлся по своему прошлому, примерно также, как мы в прошлой главе, пытаясь сформировать вывод, сочетающийся с его тягосными комьями на душе и объективностью.

У него нет цели. У него нет будущего. Что у него есть? Настоящее, много денег, пока что работающий мозг и молодость. Что ему надо? Надо как всем- жить и любить, наслаждаться, быть счастливым. Если это пока возможно. Мораль… сочетать обязанности с… позывами? Типа человечности, желаниями. Уроки? Ахах, а они вообще есть?

Не, не уходи от ответа.

Есть. Молчание, чуткость, зрелость… и прочее бла-бла.

Блики буталок меркали в белом свете лампы над постелью. Брайн закрыл глаза. Раствориться бы сейчас где-то в уголке своих пьяных летних снов и конец. Ничего больше не надо. Вокруг- голая земля, бессмысленный воздух и равнодушное небо. Всё так не имеет смысла.

В этом нет морали. Ни в мыслях, ни в чувствах, ни в теле, ни во вкусе, ни в запахе, ни в ощущениях.

Нет ничего.

Он открыл глаза. На него опустилась густая печаль, как на мегаполис бархатная ночь.

Нет ни в чём смысла, но тебе придётся найти его, поскольку тебе не разрешат просто так уйти.

Брайн выпил последнюю капсулу Адама и уснул тяжелым сном, словно рыба в брюхе кита.

…

-Выпей таблетку.

Тим протянул круглую таблетку в 500 микрограм- слишком большая для экстази, хотя у Рида есть такие, красные, они дико плющат. Но хорошее лекарство от плохих понедельников.

-Всю?

Пен косо посмотрела на него.

-Всю.

Рид был серьёзен и невозмутим, на деле его покоробила тень сомнений девушки.

Та взяла таблетку из его руки и послушно проглотила, не запив. Таблетка встала колом в горле, но Тим не пошевельнулся, а Пен не успела попросить воды. Таблетка стала сама медленно рассасываться и молниеносно охватывать горло голодом, который напару секунд сменился жгучей остротой въедавшееся во всё тело. Пенни упала и растянулась по полу, мучаясь на нём, как выброшенная русалка. Она не могла ни стонать, ни хрипеть, только задыхаться. Легкие заполнили красные муравьи, как будто нашли мертвую плоть, служающую хорошим ресурсом, глаза слезились, а руки и ноги брали судороги, которые не чувствовались. Через минуту Пен отключилась. Тим взял её на руки и вынес в машину.

Там он положил её на заднее сиденье, прикрепив удобными для этой миссии заранеее купленными ремнями. Брайну назначали индивидуальное задание, за ним заехал Безумный с братцем. Айзек водил тачку так как раньше были страхи по поводу появления Гомо, который машину вообще не водил, а потом Тим отвык и не отличался ловкостью, в отличие от напарника. Но навык не пропал, как и права.

Парень повёз её в лес, где находилась «кроличья нора», ведущая к особняку и помеченная на картах в бардачке. На удивление, дорога нашлась просто. А по памяти и могила.

Тим подъехал к выротой яме, на дне которой был открытый гроб с обивкой из красного бархата, рядом лежала лопата, лестница, ко дну проходила веревка, а наверху был колоколчик. Парень выгрузил Пен, поставил лестницу и осторожно положил её на дно, поднялся назад и акккуратно положил крышку гроба, спускаясь поправлять её, а потом присыпапл слоем земли дюйма три, не больше. Выполнив эти манипуляции, достал раскладной стул из багажника, книгу и стал ждать. Через минут 10 девушка очнулась и состояние тела было как после жесткой пьянки. В глотке будто был песок, конечности как после наркоза, запахи земли, тишина и мрак оглушали и сводили с ума. Рид ощутил хрип «покойника», будто это происходила над его ухом, что даже вздрогнул. Но Пан предупреждал его. Тим посмотрел на часы в телефоне.

Пен лишь спустя энное время поняла, где находится. Гроб. Её похоронили. Похоронили. Сука.

Девушка ринулась, насколько хватало сил и координации, бить по крышке, но ей, из-за искажённого сознания и тяжести земли, самой крышки, показалось, что она правда закопанна на метра три и никто её не достанет. Она постаралась кричать, из глаз брызнули слёзы, а следом это вовсе прерасло в истерику.

Тим не мог сфокусироваться на книге, потому рядом рыдала Пен. Её накормили какой-то дрянью и похоронили. Заживо. Начялся тик в ногах и руки незаметно задрожали, но тот держался, мысли путались, заплетаясь в клубок.

Когда взрыв разных эмоций кончился, остатки влияния таблеток окончательно сошли на нет, Пен стала соображать, ощупывать пространство. Приятная обивка и веревка с кисточкой. Девушка принялась нервно дергать за неё, вдалеке послышались отголоски колокола.

Через минут пять неустанного громкого звона Тим кинул книгу в колокол, державшиеся на толстом стержне.

Мудак.

Пен почувствовала странные колыхания от удара и с новой силой стала пытаться открыть крышку гроба и это слегка получалось, во всяком случае, она приподнималась, хотя и была невероятно тяжёлой.

Тим заметил затишье и подошёл к краю могилы – земля двигалась от попытки открыть гроб. Парень заворчал и спустил лестницу, притащил раскладной стул и сел прямо на гроб, укрытый землёй. Книгу оставил валяться в траве.

Пенни почувствовала, что над неё стоят и ещё с минут 10 кричала, дергала в колокол, но в итоге смирилась, в карманах не было телефона и как только наступила тишина, раскрылся во всей своей красе страх. Липкий, раздувающийся, неизбежный, и как чёртная метка, предвещающая смерть. Сколько ещё осталось воздуха, чтобы задохнуться? Что это была за таблетка? Это было такое задание? Зачем? Для чего? Терапия с гробом проходит без паники, человек должен знать, что его крадут в гроб, тогда что, Тим это сам провернул? Или это Гомо…

Этот страх был как вода в аквариуме- голове, не оставляя кислород для рыб. Пен легла лицом вниз и заплакала, с переменами на смех. В голове стучала какая-то незнакомая песня с кассет Брайна:

«Не доверяй мне, не доверяй мне,

Твоё сочувствие мне ни к чему.

И я просто подонок, подонок.

Ты знала это

И продолжала ждать, ждать, любить и обожать меня.

Даже когда от меня воняло вином, апатией и тщеславием.

Я не понимаю тебя, как и себя, потому, скажи мне честно, зачем я тебе.

Зачем я тебе?

Зачем?

Хотя я знаю, что ты просто хуже меня

Потому что тебе нравятся иметь таких игрушек, прям как меня

Прям как меня

И выглядить лучше на их фоне

Фоне

Фоне…»

Тим не оставливал тик постукивания ноги, каждую минуту смотря на время. Ещё чуть-чуть. Чем дальше шло время, тем больнее становились укусы совести, которая чудно жила где-то в животе. Чудно подчиняясь своим законам, принципам и логике, которая ясно лишь ей. Пен напевала перевод немеецкой группы которых Брайн любил и о которых раньше много пытался говорить, а перестал потому что разочаровался и выгорел, но продолжает иногда слушать их.

«…Фоне

Фоне

Ты ведь хороша,

Королева

Королева помойки плохих парней.

Королева помойки плохих парней

Королева помойки плохих парней…» - тихо продолжил он. Ему чертовски захотелось наконец открыть гроб, но рано. Ещё 12 минут. Он зарылся руками в волосы и всё же принял Адама, отчего заметно расслабился, прекратил переживать, наслаждаясь мимолетным ветром, солцем и состоянием, бормоча под нос, будто мантру: «Какая жалость».

Пен свыклась с обстоятельствами и закрыла глаза постараясь уснуть и про себя проводя монолог мыслей, которые, были безсвязны, как белый шум.

И не смотря на состояние, Тим следил за временем, и, за минуты две, поднялся назад на вверх, стал искать в сохранённых фото инструкции. Пан, вернее Бен, отослали кодовое слово, от которого крышка гроба должна подняться. Вы можете закономерно спросить, с чего, а я отвечаю, что Пан, словно грайя, видел и слышал всё, а в добавок, много чего умел, а по сему решил, что Тим просто скажет кодовое словом и Пан поднимет крышку. Крышка весила 45 фунтов.

Так вот, кодовое слово было «Иди за белым кроликом».

Крышка, под водопад земли, взмыла вверх. Пен была бледна и выглядела спящей, но шум, свет пробудили её. Черные глаза, следящие за улетающей крышкой, стали будто прозрачнее, как насыщенный чай в дорогой изящной чашке. Их блеск свекнул на Тима. И тишина. Упрямый взгляд, каким часто осуждают матери своих детей. Ничего не скажешь, да всё ясно и без слов.

-Лесницу дай, - наконец сказала она. Рид очнулся и поспешил выполнить указ.

В машине они молчали. Тиму не за что было извиняться, а Пен не могла не реагировать на ситуацию и её реакцию представляло молчание. Натянутое, как трос между горами, по которому собирается идти своевольный гимнаст.

-Почему не куришь? – глупо спросил Тим, н вынося тишины.

-Не могу надышаться воздухом.

И лицо, и тело, и даже глаза выражали спокойствие с налетом серьёзности. Рид кивнул и отвернулся.

***

Тим писал сценарий к фильму, который пока имел рабочее название «Окурок», вдохновившись «Щеглом», «11/22/64», «Над пропастью во ржи» и, не иначе, своей жизнью. Работа помогала ему отвлечься, он ещё явнее расположился в роли наблюдающего, подмечая происходящее в заметах на полях.

У Пен не с сразу получается запомнить яд для жертвы из бытовых средств, смертельную дозу медикаментов, но она страется, поэтому, неровности сглаживаются, я думал, меня это будет бесить, но , оказываеотся, из меня всё же хороший учитель с железным терпением. Спасибо Брайну. Но зато она может оперативно расчленить труп и бесследно удалять кровь с мебели, ткани. Неплохо. Ещё она накупила 5+- штук тёмных брендовых очков (или они у неё были?) и высказалась, что на своё официальное дело пойдёт в них, «да нормально они выглядят, ваши маски вызывают и то больше подозрения». В прочем, не поспоришь. Между Брайном и ней- тишь, пока что.

Недавно Ленский рассказал, как они ходили покупать платье Онегину.

Вечером, после пассивно-агрессивно схватки с матерью, Брайн решил преободрить Пен:

«У меня идейка. Мы ни разу не были на настоящем свидании, с глазу на глаз, я знаю одно чудное место, развеямся.»

«У меня не получится. Бьюсь над выбором платья и чем скорее расправлюсь с ним, тем меньше крови из меня высосет мать».

«Хорошо, давай вместе скатаемся в бутик, ты сама о нём говорила, не помню, как он называется, но помню, где он находится, там продаются старые платья, которые не устарели».

«Винтаж?»

«Да. У меня есть деньги, я могу оплатить покупки сам и купить что-то, что ещё может понравиться тебе».

«avec charme (очарователь с фр), но родители уже выделили мне четыре куска на платье, если что. Заедь за мной к четырём вечера завтра, не входи в дом, не хочу, чтобы Нэнси после моего прихода залетела ко мне в комнату без стука и лихорадочно провода беседу о контрацепции».

«Ахах, а кто это?»

«Merde (Бл*ть с фр), я же сотни раз говорила о ней!»

«Ой, не умничай, я всё равно не полезу в переводчик, я забыл».

«Домработница, она же няня, она же мне замена матери, воспитательницы, повара, садовника, духовного наставника».

«Я не психотерапевт, но её поведение похоже на гиперопеку».

«Это называется заботой. Не колышись, она хорошая, но порой слишком похожа на мать, в понимании этого слова, может поступать по собственным понятиям добра и зла, и, порой, пугающе проницательна, как гадалка. Или как папа».

«Классная у тебя семейка. Не замечала у младщего брата такую проницательность? Магические способности, как право, передаются по одной линии и полу».

«Не то слово. Льис слишком амёба чтобы вообще что-то уметь»

Однако, Ленский поддался злорадному рывку и был у дверей за десять минут до назначенного времени с нарочитым букетом розовых пионов. Зачем? Чёрт его знает. Пен такая милая, когда злится.

Дверь открыла Нэнси. Полная женщина с озорной искрой под толстыми круглыми очками, в чёрном платье, открахмаленным до хруста фартуком, как в клишированном представлении английских горничных, серыми волосами, хитро сплетёнными на макушке. Она распахнула дверь и с секунду обшарила незнакомца взглядом. Со слов Ленского этот взгляд не был угрожающим, но сразу отрезвил его от забав и он, почему-то, понял с чего Пен не хотела лишний раз контактировать с этой женщиной. Но позориться надо до конца.

-Здравствуйте, я Брайн…

-Айзек, я верно понимаю? Здравствуйте.

-Верно.

-Простите, что перебила, проходите. Не ожидала видеть вас, сэр, но вы едете покупать платье с Пенни? – мягким ровным тоном говорила Нэнси. Таким голосом невозможно было озвучить ругательство, примерно так говорили английские старушки, подливающие бренди во всю еду.

-Да.

Брайн присел в гостиную, Нэнси в аккурат взяла у него букет и вскоре вернулась с вазой. Дичь в башке совсем сникла, как только до него дошло что с ним заведут светский разгоров или постараются что-то разузнать – они англичане с примесью русских, а это опасное сочетание для идеальных шахматистов по игре в интириги.

-Пенни сейчас спустится, ожидайте её здесь.

И встала у окна, достав из кармана фартука отливающую синевой тряпочку для очков и протёрла линзы. Проскочило напряжение. У Ленского появилось постороннее чувство, будто кто-то настройчиво стремится пролезть в его мозг холодной неживой рукой, как сквозь занавеску. Во дерьмо, неужели это эта горничная? Чё за хрень? Брайна передёрнуло, он кинул мимолётный взгляд на женщину, которая просверливала его едва ли не прозрачными голубыми глазами. Заметив, что посетитель догадывается о её манипуляциях, домработница быстро отвела глаза в сторону.

-Вам ведь 21, так?

Брайн кивнул. Во лбу отдавалась боль, словно кто-то бил его в точку между глаз молотком.

-И вы познакомились с Пен в лагере?

Снова кивнул.

-По изучению Японии?

-Так точно.

-Совсем не точно, мистер Айзек. Сейчас вы мне нагло лгали. Вам 23 и Пенни не ездила ни в какой лагерь, - сухо и категорично отрезала она. Брайн выругался про себя. Идиот, кто-то не может терпеть жизнь без проблем. -Но я волнуюсь за неё. Она совершила нечто жуткое, о чём не беспокоится, но беспокоюсь я…- женщина вздохнула и присела в кресло напротив. Она уводила взгляд от Брайн, тот не смел и пикнуть, но по ходу её монолога его одеревелость рассыпалась. –Это абсурд, это бред, это комедия, но не реальность, только не она. Слушайте, вы не плохи, в закромах я вижу, что вы не хотите вредить ей, а если узнаю, что всё же навредили- пеняйте на себя. Вы, возможно, не поймёте меня, но никому нет дела до неогранённого камня, пока его нельзя перепродать и выставить под стекло в музее, на ручке богатой дамы, вы сечёте суть? Фрэнсис и Майкл- не ювелиры, они –владельцы, но вы и так знаете. Они так охотно повелись на ложь и идут по ней, ведь зачем снимать бронированные розовые очки, пока не понадобятся чёрные от Гуччи. Я лезу не свои дела, но я могу видеть то, чего не видят другие, как вы заметили. И Пеннни заменила мне дитя. А матери готовы пойти на всё, ради своих детей, поэтому, любезно прошу вас выполнить мою просьбу и не распространяться о нашем диалоге, хорошо?