Часть 12 (1/2)

— Ну все, — Брагин улыбнулся. — Спасибо, что приютил.

Лазарев улыбку вернул:

— Я вообще-то вас не гоню.

— Просто ты со мной мало жил, вот и не гонишь, — Олег ухмыльнулся. — Мне вообще с кем-либо долго жить противопоказано.

Брагин хорохорился, но Костя видел в его глазах тоску.

— Как у вас там, — неловко поинтересовался парень, — с Мариной Владимировной? Есть подвижки? — он понимал, что за такие вопросы Олег Михайлович его куда-нибудь пошлет. Но не спросить не мог.

И так молчал все это время.

Брагин не послал, а улыбнулся еще шире:

— Не будем о грустном. Главное, что все живы и здоровы.

«Про здоровы, — это ты загнул, конечно».

Олега очень беспокоили глаза. Те симптомы, которые нарисовались 31 декабря, периодически повторялись. Еще и зрение упало. Но пока он ничего не предпринимал, а от тревожных мыслей старательно отмахивался.

— Вы говорите, если помощь понадобится. Или ночлег снова, — предложил Лазарев.

Брагин благодарно кивнул:

— Спасибо этому дому, пойдем к другому.

Друзья обнялись.

***</p>

Вещи Брагин не распаковывал — ни когда жил у Кости, ни теперь, уже в новом жилище. Достал необходимый минимум, а остальное запихнул в угол, чтобы не раздражало внешним видом и не мешалось под ногами.

Съемная конура нервировала, но жить у Лазарева вечно Олег не мог. На нормальное жилье денег не хватало, а эта квартирка хотя бы рядом с работой находилась. Есть, где спать и мыться — и ладно.

Если бы рядом была Марина, Брагину бы нравилось любое место проживания: хоть в деревне, хоть в машине, хоть в тайге. Лишь бы Нарочинской было хорошо. А раз ей с ним плохо, значит, он правильно сделал, что съехал. Своевременно, конечно, ничего не скажешь.

Олег часто вспоминал, как был счастлив рядом с Нарочинской. И ненавидел себя за то, что не ценил. За то, что так ее мучил.

— Я к вам пришел, чтобы навеки поселиться.

— Хорошо.</p>

«Хорошо» — одно коротенькое слово, а сколько в нем было всего: неверие и надежда, боязнь и радость. И сколько еще могло быть… Если бы он сам все не испортил.

Не думать о Марине было невозможно. Так, как от нее, Брагина не плющило ни от кого на свете. Ее улыбка, запах, взгляд, голос, смех, реакции, поцелуи — все это приводило в состояние неподдельного детского восторга.

И это началось почти сразу, еще до Лены. И продолжалось до сих пор.

Олег не понимал, как он вообще связался с Михалевой. Ни тогда, ни сейчас не понимал.

— Кем мне твою дырку затыкать?

— Слушай, я лежу умираю, а ты про свои дырки все думаешь.</p>

Ей шло быть начальницей. Да, Марина была и всегда оставалась первоклассным хирургом — это у нее получалось лучше всего. Но и главврачом она была неплохими, благодаря чему занимала эту должность целых полтора года.

А ошибаются все. Особенно если учесть, что ей, параллельно работе, приходилось разгребать его, Олега Брагина, проблемы.

— Ой, Марин, зачем тебе это… Павлова, она тетка-то не простая.

— Ну, знаешь. Я вообще-то тоже не плюшевая.</p>

Не плюшевая. Только вот, несмотря на нелюбовь к готовке, начала регулярно делать хотя бы завтраки, чтобы Олег не посадил желудок, подбирала лекарства повкуснее, чтобы простуженный Брагин точно их выпил, давала отгулы вне очереди на лечение зубов, отмазывала перед той же Павловой и была готова пойти с ним оперировать, даже если едва стояла на ногах.

— Марин.

— Что?

— Я хочу, чтобы у нас был ребенок.</p>

Нарочинская стала первой женщиной, от которой он осознанно захотел детей. И первой женщиной, на которой Олег думал жениться. Не потому, что надо или жалко, а потому, что хочет, чтобы было долго и счастливо, вместе и до самого конца.

Но предложение делать все равно было страшно. Брагин собирался с силами.

Не успел. Может, и к лучшему, а то было бы еще больнее.

Ей — а значит и ему.

***</p>

Утро в институте Склифосовского началось с новостей.

Павлову не посадили: бывшая заведующая отделалась условным сроком и запретом работать в медицине. Если учесть, что Ирина Алексеевна больше ничего не умела, а возраст и жизненные обстоятельства уже не позволяли переучиться и стать столь же востребованной в чем-то еще — наказание казалось жестоким. А если вспомнить причины, по которым бывшая заведующая чуть не оказалась за решеткой, — мягким.

По этому поводу врачи и негодовали.

— Я просто не понимаю, — возмущался Лазарев, — она брала откаты, из-за этого люди умирали… Она Марину Владимировну подставила, в конце концов! И что? Всего-то условка!

— Я тоже не понимаю, как это возможно, — поддакивал Гафуров. — Нет, вы не подумайте, я не желаю плохого, — поспешил оправдаться он, поняв, как звучала предыдущая реплика, — просто это несправедливо.

Дубровская фыркнула:

— Вы такие наивные! Какая справедливость? Павлова квартиру продала — она у нее большая была. Часть денег бывшему мужу, у них это совместно нажитое, часть — на взятки. Еще и на мелкое жилье где-то в Подмосковье хватило.

— А ты откуда знаешь? — удивилась Таня Третьякова.

— Ходят слухи, — Нина пожала плечами. Свои источники она не выдавала.