Том 2. Глава 72. Сон об искуплении (2/2)
Это был самый обыкновенный день — не выходной и не праздник, но зал был битком. Самые простые люди без ранга и без звания громко смеялись, переговаривались и высоко поднимали переполненные элем кружки.
— Господа, господа! Неужели нет никого, кто смог бы подыграть мне хотя бы на пильке?!
Син нахмурился. Голос принадлежал какому-то юнцу, совсем ещё подростку. Среди раскрасневшихся небритых лиц мужчин рир всё же смог отыскать говорившего, но увидел лишь его светлую макушку. Мальчишка был совсем мал ростом, хоть и выкрикивал так громко и уверенно, будто находился у себя дома.
— Th`a-aaare! Тогда слушайте так! Но это увеличит стоимость моего выступления в два раза!
Сина передёрнуло. Конечно, он знал, что в трущобах многие ругались на лесном языке, но каждый раз, как он слышал этот диалект, его пробивала дрожь, а в глазах мутилось от давно позабытого страха.
Но то, что произошло дальше, перевернуло всё. Мальчишка, так как был мал, взобрался на стойку — его тонкая фигурка в подранных серых одеждах красиво вырисовывалась на фоне ярко горящих свеч.
Белокурые короткостриженные волосы мальца выдавали в нём безрангового хаванца, тонкое тело и чуть пухлые щёки — ещё совсем юный возраст. На первый взгляд ему нельзя было дать больше пятнадцати лет.
Но потом мальчишка запел. То ли от того, что он ещё был молод, то ли от врождённого таланта его голос звучал не хуже, чем голоса бардов, выступавших во дворце перед самим эрдом.
Но песня молодого хаванца от начала и до конца была на лесном языке, а билась в ней живая светлая энергия, которую Син боялся испачкать одним своим присутствием.
В одно мгновение грязная забегаловка озарилась яркими огнями. Эта комната, битком набитая отщепенцами и отбросами, переполненная запахом пота, дешёвого алкоголя и табака, засверкала ярче, чем тронный зал.
Тихо дикие лилии леса,
Распустились под дробью дождя.
Но под тяжестию эфеса
Подломились, убийцу стыдя.
Лес родной стал для них могилой,
Но на их облетевших листах,
На земле, им давно опостылой,
Двое встретились с дрожью в сердцах.
В свете звёзд муж и дева плясали
И топтали ногами цветы —
Они в счастье своём не знали
Слов других кроме «я и ты».
На земле, пропитавшейся кровью,
На костях, ставших частью земли,
Они занялись страстной любовью,
А луга, плача, вновь зацвели.</p>
Когда песня окончилась, Син обнаружил себя где-то под столом с тошнотой, стоящей в самом горле.
Син быстро покинул трактир, наполнившийся смехом, рукоплесканиями и звоном монет. Прямо у стены увеселительного заведения рир прочистил желудок — кажется, этот хаванец плохо контролировал свою энергию и испускал её даже при пении.
Множество образов и картинок промелькнули перед глазами Сина. Одна накладывалась на другую — в какое-то мгновение он и вовсе уже был уверен, что этот мальчишка, так хорошо знавший лесной язык и события, произошедшие в недавнем прошлом, был тем самым.
Тем самым мальчиком, который преследовал Сина от начала его падения до сегодняшнего дня.
Но почему-то мысли вдруг свернули совсем в другом направлении — рир вдруг подумал, что под грубоватое звучание пильки этот бархатный голос звучал бы ещё слаще.
И…
«Если он ещё жив, то, возможно, ещё не всё потеряно. Галан, тогда в лесу ты научил меня, как спасти сирьку, которую я убил. Способен ли я так же просто спасти и этого человека от самого себя?»
* * *</p>
С того дня Син больше не пил. Он даже принял участие в нескольких заседаниях аристократов, надумавших переворот, выслушал некоторые детали их плана и изучил строение дворца изнутри. Многие уже были уверены, что Син исполнит предначертанное — избавится от Фавэра и освободит Скидан от его тирании.
Но, видимо, в этом мог быть уверен кто угодно, но не Вильна.
После очередного сбора они все заночевали в одном трактире. И Син проснулся посреди ночи в холодном поту, ощутив чужое присутствие.
Над ним стояла Вильна в лёгких спальных одеждах, но стоило ей протянуть свои мягкие тонкие руки к риру, как раздался взрыв.
Сильная вспышка тёмной энергии накрыла не только комнату, а весь трактир — земля затряслась, стены зашатались, мебель запрыгала на полу, падая.
Вильна оказалась впечатана в стену, а Син, скрутившись на полу, давился чёрной слюной. Перед глазами вспыхивали образы, которые он никогда больше не хотел видеть — воспоминания о прекрасной белокурой хаванке, с ног до головы перепачканной в крови. И смеющейся так безумно и пьяно, что хохот её заглушал мысли.
Когда Син пришёл в себя, он выдавил лишь одну фразу:
— Никогда. Никогда больше не прикасайся ко мне… так. И даже не смотри на меня… так.
* * *</p>
Зябкое утро холодного времени коснулось своим дыханием рира, но он даже не подумал закутаться в плащ. Медленным шагом он пересёк ворота, ведущие к Драконьему дворцу.
Казалось, что ему снова не оставили выбора. Казалось, его снова загнали в угол, поставив в безвыходную ситуацию. Но Син знал, что это не так. Он не раб, не слабак и не глупец.
Он просто был готов на всё, чтобы избавиться от гнетущего чувства скорби, боли, вины и ненависти к самому себе. Он был готов убивать сотнями, тысячами, чтобы искупить свои грехи.
«Но способно ли убийство искупить вину за убийство?»
Нет. Но он был скован теми осуждающими взглядами людей, перед которыми он провинился. Он был скован их ненавистью, их жалостью и даже принятием.
«Я лишился своей воли. Если они хотят, чтобы я сыграл эту роль, я не имею права отказаться».
Син даже не ощущал атак стражи — они отскакивали от него, как мячик отскакивает от стены.
Чёрным сгустком энергии рир взобрался на самый верхний этаж, в покои высшего сурии эрда Фавэра.
Он не спал — хаванцы всегда хорошо ощущали энергию риров, а риры — энергию хаванцев. Поэтому, когда Син отворил двери покоев, они в ту же секунду встретились взглядами.
Син уже обнажил меч, желая как можно скорее покончить с этим, когда вдруг Фавэр заговорил:
— Подожди, я хочу переодеться и спуститься в тронный зал. Закончим там. Я уже видел твою силу и не вижу никакого смысла в том, чтобы тратить время на сражение.
Несколько минут ошарашенный рир стоял в дверях с мечом наголо, пока старый хаванец переодевался. Совершенно ничего не стесняясь, он полностью разделся, а затем облачился в самые дорогие праздничные одеяния эрда. Белоснежная ткань струилась до самого пола, спадая с его плеч длинными лентами. Кажется, это было одно из одеяний, предназначенных для коронации или заключения союза согласия.
Увенчав свою голову короной и собрав длинные, спадающие до самой земли волосы в хвост, Фавэр медленно прошёл мимо Сина, направившись вниз по лестнице.
Однако, видимо, Фавэр хоть и желал достойно закончить свои дни, но точно не хотел закончить их молча.
— Знаешь, почему тобой было так легко управлять? Потому что у тебя нет своих желаний. Поэтому-то ты и с радостью выполняешь чужие.
Син решил не отвечать, но звуки их шагов стуком отдавались в ушах. Эрд спускался так медленно, будто плыл по ступеням.
— Они ведь хотят посадить тебя на престол, верно? Ты ведь понимаешь, что ты будешь рабом чужих желаний даже тогда? Всего лишь игрушкой в руках аристократов.
— Нет, не буду. Я создал Священные писания, которых буду придерживаться. И которых будут придерживаться все эрды, что взойдут после меня на престол.
Фавэр замолчал и, казалось, задумался.
Они провели около получаса в тишине, спускаясь всё ниже и ниже и пересекая одну помпезно обставленную комнату за другой.
Двери тронного зала оказались отворены. Оказавшись там, Син даже не осматривался по сторонам — он отлично знал это место, где провалялся множество часов пригвождённым к полу.
Это была огромная зала с диковинным, исписанным фресками потолком и высокими витражными окнами во всю стену. В самом конце залы на пьедестале возвышался тяжёлый каменный трон, на котором более семи тысяч лет назад восседал первый эрд Скидана Энлиль.
Медленно взбираясь по ступенькам к своему месту казни, Фавэр вдруг решил продолжить разговор:
— Но ты никогда не будешь счастлив. Ты будешь жить по своей унылой никчёмной книжке, так и не познав, что значит желать… — Фавэр ненадолго замолчал, оказавшись возле трона. Грациозно развернувшись на каблуках, он сел, возложив свои старческие руки на громоздкие подлокотники. Его лицо снова исказили морщины, когда он улыбнулся и добавил: — А я прожил длинную счастливую жизнь без лишений. Мне не о чем сожалеть.
— То, о чём ты говоришь. Счастье. Оно мне не нужно. Я желаю лишь одного — искупления.
Син спрятал меч. А затем поднялся по ступеням следом и, нависнув над Фавэром, сомкнул одну руку на его глотке, а второй пронзил его грудь. Послышался резкий хруст, а по полу брызнула кровь. Голыми руками Син сначала свернул голову правящему эрду Скидана, а затем оторвал её, даже не прибегая к помощи меча. А затем, сжимая в окровавленных руках ещё горячее сердце эрда, Син, не глядя, швырнул его на пол.
Беспомощное тело старика и его голова покатились вниз, по ступеням. Поговаривали, что на тот момент эрду Фавэру уже было более ста тридцати лет, потому что хаванцы начинают стареть лишь после достижения восьмидесяти лет.
Огромный резной трон, выдолбленный из камня, оказался испачкан. Но, облитый кровью, он привлекал Сина только сильнее. Ведь если ему суждено восседать на троне, то только на таком, кроваво-красного цвета.
В глаза неприятно били предрассветные лучи, осветившие своим сиянием яркие цветные витражи.
Син развернулся и, не спеша, опустился на трон. Возложив руки на подлокотники, он прикрыл глаза и глубоко задумался.
Когда в залу ворвались Вильна, Нарид, главные сурии земли, воды и огня, старейшина хаванцев и сразу несколько вооружённых отрядов, Син так и не поднялся и не открыл глаз. Он мысленно с первой строки и до последней читал про себя Священные писания, пытаясь удостовериться, что помнит каждую строчку и что больше ничья воля не заставит его свернуть с намеченного пути.
— Продолжаем подготовку! Официальное назначение эрда Сина должно торжественно пройти уже завтра!
— Дарвельцы не должны прознать, что случилось! Чем скорее, тем лучше.
— Верно-верно. Мне кажется, у них поджилки затрясутся только от одного упоминания Сина Рирьярда. Они никогда не решатся напасть на нас снова!
— Какие одежды для Сина лучше подготовить? Что-то из гардероба Фавэра подойдет?
— Ни в коем случае. Фавэр носил только белые одеяния. Да и Син, скорее, должен демонстрировать мощь Скидана. Поэтому драконьи доспехи Энлиля — лучший выбор.
— А корона…?
— Также возьмите шлем Энлиля. Синие доспехи быстро сменят цвет под влиянием дэ Рирьярда — ведь драконья чешуя не имеет цвета, она подстраивается под дэ владельца. Однако на празднике будет много горожан и слабых сурии. Чтобы никого не испугала тёмная энергия, предлагаю под доспехи надеть корсет и одежды из кожи светлого дракона.
— Чтобы скрыть тёмную энергию? Но разве Син не должен источать мощь?
— Такая разрушительная сила скорее испугает обычного человека. А Син должен выступать в роли щита Скидана, а не карающего меча.
— Хм… звучит разумно.
— Скорее, всё подготовьте! И не забудьте оттереть трон от крови!
— А похороны Фавэра…?
— Старейшина Альмалон, мы отправим тело в Хавану сразу после проведения церемонии.
— Мне кажется, Сина необходимо обучить некоторым дисциплинам. Он хоть и хорош в битве, но этого мало.
— Да. Назначьте ему учителей для изучения танцев, музыки, этикета и наук. Избранный нами эрд ни в коем случае не должен позорить своё звание.
— …
— …
— …
— …
Син открыл глаза. Нарид под торжественную музыку оркестра венчал голову рира короной. Зала, ослепительно ярко освещенная сотнями свечей и огней, ломилась от собравшейся в ней толпы. Сотни высокопоставленных сурии стояли в первых рядах, а за их спинами — знатные горожане столицы. Все они выглядели счастливыми и воодушевлёнными, ведь пошла молва, что тиран был свергнут с престола, и теперь на трон взойдёт истинный герой Континентальной войны, Син Рирьяд, который, хоть и будучи риром, защитил Скидан от вражеского нападения и избавился от эрда Фавэра, почти полвека мучившего и разорявшего страну.
Син Рирьяд, ныне высший сурии эрд Скидана, восседал на троне в ослепительных чёрных доспехах первого правителя Энлиля. И для людей это было знаком возрождения страны, знамением, предначертывающим возвращение величия и процветания.
Народ и аристократы ликовали, десятки раз выкрикивая имя рира.
Но, когда первый помощник Скидана Нарид медленно спустился вниз по ступеням, а все смогли разглядеть лицо новоявленного правителя, то по толпе сначала пробежал изумлённый шёпоток, а затем в огромном тронном зале воцарилось молчание. И никто не посмел издать даже звук в этой проникновенной тишине.
Син медленно поднялся со своего места. Обнажив меч, он аккуратным и быстрым движением погрузил остриё в пол и сложил руки на навершии. Фигура, одетая в чёрные великолепные доспехи, поражала своим величием, а лицо этого человека — аристократичной красотой и тонкостью черт. Глаза напоминали два сапфира, горящих ярче всех свечей в этой зале.
Но толпа замолчала не из-за невиданной красоты своего будущего правителя или благоговения. Все как завороженные смотрели на это прекрасное лицо, по которому медленно бежали почти чёрные слёзы — две чёткие дорожки от уголков глаз до подбородка.
Этот день с тех пор часто называли «восшествием эрда в слезах».
Однако высший сурии эрд Син, казалось, даже не обратил на это внимание. Он, возведя меч над своей головой, ознаменовал начало новой эпохи. И сказал:
— С этих пор каждый правитель Скидана будет следовать Священным писаниям. И они гласят: «Лишь во имя Скидана может быть поднят меч, лишь во имя невинных эрд может лишать жизни. Будучи щитом и мечом своих поданных, он преклоняет колени перед силой своего народа и клянётся в верности Скидану. Да не будет нарушен закон и не будут попрано величие Скидана. Всей душой и всем сердцем, всем телом и всей своей кровью однажды названный эрдом Скидана принадлежит не себе, а Скидану навеки».
Так в свой день рождения в возрасте 21 года 1 туя 7528 года со дня исчезновения последнего дракона высший сурии эрд Син Рирьярд взошёл на престол.