17 (1/2)
— Доброе утро, — Гермиона открывает глаза в комнате Тео. И на автомате щипает кожу на руке под одеялом.
Дура. Какая же ты дура.
Это ведь не Гарри или Рон. Отправила человека спать на кресло только потому, что не можешь справиться со своими эмоциями в одиночестве.
Слишком слабая.
Так ведь никто и не учил, как себя вести, когда оказываешься в прошлом рядом с Реддлом. Адекватным Реддлом.
Если бы об этом писали хоть в одном из учебников, она бы достала его даже из запретной секции и зачитала бы до дыр.
— Доброе, — Нотт потягивается в кресле. Шея предательски ноет после сна в неудобной позе. Откуда в тебе это самопожертвование?
«В следующий раз ты поцелуешь меня сама»
Какой же ты идиот.
Сама. Она сделала вчера намного больше поцелуя: пришла к тебе за тишиной, когда испугалась; когда поняла, что не может справиться в одиночестве. Пришла к тебе.
Но от него.
И весь флер победы спал. Как и любое желание.
Ненависть, которую Нотт испытывает к Тому, теперь касается и Гермионы. Они одинаковые, ты знаешь это, как никто другой. Слишком долго изучал.
— Извини, — Грейнджер садится на кровати. — Я пойду.
То, что вчера произошло — было твоим выбором. Не продолжать — было его решением. Ты должна уважать и себя, и его в этой ситуации. Достаточно того, что вы оба на уровне инстинктов и магии осознаете, что нуждаетесь друг в друге. Иначе бы поцелуя не произошло.
Иначе бы он не снился тебе всю ночь в бесконечном кошмаре.
— Если хочешь поговорить… — Тео невольно вспоминает, как однажды в Хогвартсе на его кровати точно так же сидела Дафна Гринграсс.
И почему-то тебе тогда хотелось её спасти. Было что-то общее, родное. Понятное.
Но сейчас он произносит фразу на автомате. Потому что знает, как это должно быть. Что от него ждут. Так просто правильно.
Оставлять хорошее впечатление — впоследствии это может спасти тебе жизнь. Чертовы уроки сломленного монстром отца.
И как это все-таки забавно. Здесь Гермиона, потому что казалось, что она подходит идеально.
Она и правда подходила: Италии, Пожирателям, Тому. Войне.
Однако Тео прямо сейчас осознает, что отдал бы многое, чтобы напарником в прошлом для него стал кто-то по-настоящему родной. Панси, Дафна, Астория, Драко, Блейз. Список бесконечный. Кто угодно из Подземелий. Кто угодно, кто понимает так же, как и он.
Кто не умеет прощать. Кто вырос без любви из-за Волан-де-Морта. Кто напитался местью.
— Нет, спасибо. Я правда пойду, — она выскальзывает из его комнаты так быстро, будто её и не было здесь. Просто мираж. Больная фантазия.
Нотт закрывает лицо руками.
Может быть напомнить ей, как пытают в залах Малфой мэнора. Вдруг она забыла, какие сумасшедшие крики бывают здесь. Будто они доносятся из преисподней, которая открыла свои врата этому месту.
Может быть её шрамы зажили?
Или она просто умеет делать то, что должна. Остановить войну, вернуть мир, исправить ошибку министерства. Тебе бы тоже этому научиться. Выполнять свою миссию не отвлекаясь.
Нотт делает глубокий вдох, а затем такой же глубокий выдох, поднимает часы на уровень глаз, продолжая дышать под счет, заставляя себя расслабиться.
Ненависть и злоба душат его изнутри, не оставляя шанса. Он не был готов к Англии. Не был готов в Дамблдору и Ордену Феникса. Не был готов к Реддлу, сражающемуся за справедливость.
Может быть было бы легче, если бы твое, а не её место, занял кто-то другой.
***</p>
— Наконец-то, — Абраксас догоняет Гермиону в одном из коридоров, и подстраивается под её шаг, чтобы идти дальше вместе. — Ищу тебя все утро и дико негодовал, когда обнаружил твою комнату пустой.
Грейнджер резко поворачивает лицо в его сторону. И в глазах читается паника.
Малфой с трудом сдерживает смешок. Когда-нибудь она привыкнет, что он знает всё и обо всех. Это чертов талант, от которого бы он с удовольствием отказался, да не может.
— Я…
— Это не мое дело. И ни с кем обсуждать это я не собираюсь. Но впредь буду благодарен, если ты оставишь записку, чтобы было понятно: ты в порядке или пора бить тревогу.
— Спасибо, — Гермиона облегченно выдыхает. Хотя в самом деле не было смысла для переживаний. Она никому и ничего не обещала. И никто не имеет права требовать от неё отчета.
По коже пробегает волна злости: этот страх ей когда-то внушили Гарри с Роном, в детской ревности желающие знать друг о друге все. Но они просто так переживали. Были детьми, которых никто не научил заботиться друг о друге иначе. Она и сама привыкла оправдываться — так действительно было легче. Не брать на себя ответственность. Все время быть виноватой.
С этим пора завязывать.
Малфой, кажется, читает её мысли. И оттого выдерживает паузу, так необходимую для внутреннего монолога с самой собой.
Его взгляд становится сочувствующим. Это одновременно вызывает благодарность и злость. Как будто он может понимать больше других.
— Так зачем ты меня искал? — Грейнджер решает, что самое время прервать повисшую паузу. Хватит заниматься самоедством, проще нырнуть в проблемы.
У тебя отлично получается теряться в работе. Сделай то, что умеешь лучше всего. Растворись.
— Планы на это утро изменились, — в голос Абраксас возвращается раздражение. — Люди Геллерта напали ночью на Годрикову Впадину и разрушили половину зданий.
— Это невозможно, — резко останавливается Грейнджер. — Там столько волшебников, они ведь не растрачивают попусту магическую кровь.
— Столько волшебников, поддерживающих другую сторону, — поправляет её Малфой. — Нападение было ночью. Они оставили предупреждение, что второе будет сегодня в полдень. Дамблдор хочет дать бой.
Она пропускает часть его слов мимо ушей, вспоминая, кто из знакомых мог оказаться ночью в деревне.
Кто теперь может никогда не родиться.
— Флимонт и Юфимия…? — Гермиона задает вопрос, одновременно с тем, как её лицо бледнеет.
Кажется, только Поттеры. Но этого уже достаточно, чтобы мстить не останавливаясь. Она так злилась на Гарри несколько минут назад, а теперь это все забывается. Он должен жить. Он должен сесть на Хогвартс-экспресс и стать её другом снова где-то в далеком будущем. И никто не имеет права отбирать у него эту возможность.
— Поверить не могу, что они дожили в этом доме до твоего времени, — морщится Малфой. — Живы. На их доме написали предупреждение, но не тронули.
— Слава Гриффиндору.
Облегчение приходит мгновенно. Однако, напряжение не отступает. Война, облизывающая своим дыханием кожу, до того теперь близко, что заставляет оставаться собранной.
Быть той Грейнджер, которой она была всю свою школьную жизнь.
— Избавь мой дом от упоминаний его фамилии, — его реакция разряжает обстановку, и Гермиона не удерживает смешка, неуместно вырывающегося в мир.
— Полагаю, Дамблдор позвал и нас. Когда мы должны быть на месте?
— Для этого я тебя и искал. Том хочет, чтобы мы все были там. Это безумие. Он не слышит здравый смысл, меня и Эдда. Может быть тебя послушает. Нельзя так рисковать. Мы можем дать несколько человек, но все…
— В ком ты не уверен? — строго прерывает его Грейнджер
— Уверен, просто переживаю.
— Абраксас, это сейчас одно и то же. В ком? — он поднимает на неё удивленный взгляд. Тон Реддла. И взгляд похож.
Но Том был злее, когда задавал этот вопрос. А Гермиона похожа на мать, которую задели, не веря в её детей.
— Алектус и Афелия эмоционально нестабильны, им не стоит принимать участие в боях сегодня. Это перебор для их психики, — и все же с ней, в отличие от Реддла, можно вести диалог.
— Афелия была готова пожертвовать собой, лишь бы доказать свою состоятельность. Она абсолютно лишена страха. А если с ней рядом в опасности будет брат, то не завидую тем, кто станет сражаться против.
От ответа Грейнджер по коже пробегает холодок. Всё то, что Малфой предпочитал не замечать, чтобы иметь возможность продолжать защищать ребят.
— Хорошо, но Вальбурга. Она много пьет и давно не подходит для прямых схваток. Это выбивает её из колеи. У неё неконтролируемые вспышки ярости. И абсолютное неприятие насилия.
— Одиночество. Вот что выбивает её. Она хочет быть нужной и среди людей. Ты же тоже видел, как она бесится, когда для заданий выбирают не её. У неё будут проблемы, когда она решит, что стала бесполезной и задумает покончить с собой. Тогда ты её уже не сможешь защитить. А сейчас — не доводи.
По лицу Малфоя пробегает удивление. Но он не готов отступать. Реддл никогда не давал ему таких подробных разъяснений. Ему нечем крыть. Он не может спорить с тем, на что закрывал глаза.
— Хотя бы не Друэлла. Она ещё ребенок. Помоги мне защитить её.
— Хочешь, чтобы она повторила историю Лукреции? Она должна стать здесь своей. Не мешай ей. Она никогда не почувствует защиту, пока сама не научиться ей быть для себя.
Абраксас выдыхает. Внутри оказывается пусто. Он чувствует, как опустошение придушивает изнутри.
И бессилие.
— Эндрю Нотт, он…
— Решит для себя сам. Иногда клин только клином и возможно вышибить.
Ты попытался. В её словах есть смысл. Они жестоки, но честны.
Грейнджер будто чувствует остатки неуверенности внутри парня, поэтому продолжает. Теперь она совсем не похожа на Тома. В ней чуть больше человечности. И её следующая фраза направлена на Абраксаса — Реддл никогда не пытался думать о нем, как о человеке, которому нужна поддержка. Они всегда были на равных.
Но она заглядывает во внутрь, пытаясь помочь.
— Мир, который ты знал и пытаешься сохранить, больше не существует, а мы должны продолжить жить. По новым правилам. Перестань защищать тех, кто сам здесь для того, чтобы защитить.
Малфой и представить не мог, насколько они с Реддлом похожи. И насколько они отличаются. Вот о чем говорил Том в самом начале. Вот что он никак не мог понять, и боялся.
***</p>
Том стоит в Большом зале подле камина, в то время как его Пожиратели располагаются в разных частях комнаты, делая вид, что увлечены чем-то очень важным: Афелия вот уже несколько минут подряд перепроверяет целостность перчаток, которые никогда толком не носила. В то время как, например, Эдд скручивает самокрутки из отсыревшего табака.
Когда Абраксас и Гермиона заходят в зал, все невольно переводят свое внимание на них. Реддл в том числе. Он морщит нос от понятных только ему в этот момент мыслей и отворачивает лицо от вошедших, направляя свое внимание на остальных.
— Пятнадцать минут для того, чтобы передумать, — он быстрым шагом выходит из помещения, не желая вслушиваться в разговоры Пожирателей. Ему не нужны чужие сомнения.
Грейнджер провожает его взглядом до тех пор, пока дверь за ним не закрывается. В зале становится менее уютно. Пока он был внутри, она отчетливо понимала, что находится в иной реальности. И Малфой мэнор, в частности Большой зал, для неё безопасен. Но теперь холодок пробегает по телу вместе с воспоминаниями о пытках.
Отвлечься, как можно быстрее забыться.
— Нужно предупредить Теодора, — она пробегает взглядом по всем присутствующим. Не хватает только Нотта-младшего.
— Я отправил к нему домовика. Как ты сказала, если сочтет нужным, — Абраксас решает, что проще играть по их правилам.
— И, возможно, мне все же стоит поговорить с Томом сейчас.
— Он злится не на тебя, — Малфой предугадывает её вопрос. — Его бесит, что я попытался настроить тебя против до входа в зал и встречи с ним. Он ненавидит, когда я начинаю искать союзников против его решений.
— Люди Гриндевальда, это… кто будет против нас? — их диалог прерывает голос Друэллы. Она задает слишком наивный и простой вопрос, привлекая к себе внимание.
Но ни у кого в зале нет для неё ответа.
— Узнаем совсем скоро, — Гермиона заставляет себя выдавить уверенную улыбку. — Это на самом деле неважно. Против них будем все мы.