Глава 16 (1/2)

</p>Гарри сидел снаружи палатки на большом бревне, которое притащил с ближайших окрестностей. Это бревно ещё не постигла участь его собратьев с места их последнего лагеря — оно не было посечено или взорвано во время тренировок. Сидеть на нём было удивительно удобно, поэтому он сделал мысленную заметку сохранить этот конкретный экземпляр в качестве наблюдательной скамьи, а для отработки заклинаний подыскать другие.

Воздух был холодным, тихим и совершенно неподвижным. Застывшую картину нарушало лишь маленькое облачко пара, которое он создавал каждый раз, когда выдыхал. Крепко прижав банку с голубым пламенем к груди, Гарри не замечал холода и никак не мог перестать улыбаться. Он был счастлив.

Гермиона его любит.

Когда она произнесла эти слова, его сердце успокоилось, а душа наконец обрела искомое чувство принадлежности. Он больше не был одинок. После потери Сириуса на пятом курсе надежда Гарри когда-нибудь иметь настоящую семью начала медленно таять. Конечно, он знал, что Молли и Артур практически считали его своим седьмым сыном, но всё равно не чувствовал себя полноценным членом их семьи. В самом начале отношений с Джинни ему казалось, что он наконец нашёл то, чего жаждал с самого раннего детства, о чём мечтал, лёжа тёмными ночами в своём тесном чулане под лестницей. Когда они с Джинни расстались — хоть это и произошло по обоюдному желанию и согласию, — он в каком-то смысле снова потерял своё место в мире, а вместе с тем и надежду иметь настоящую семью.

Он знал, что Уизли примут его независимо от того, войдёт он формально в их семью или нет, но не был уверен, насколько близки они останутся после окончания войны. Какая-то часть его опасалась, что его отношения с Уизли могут навсегда испортиться из-за его отношений с Гермионой.

Пока он сидел на своём удивительно удобном бревне, его мысли переключились на Рона, и где-то глубоко внутри его совесть царапнуло чувство вины — он только что занимался сексом с девушкой, которая вроде как давно нравилась его лучшему другу. Он уставился на банку с голубым пламенем, наблюдая за мягкими отсветами и игрой теней. Умом он понимал, что на самом деле ни в чём не виноват. Да, некоторые сочли бы его поступок вероломным или даже предательским, но они не знали всех обстоятельств. Гарри не обманывал доверия Рона тем, что влюбился в Гермиону и переспал с ней. Для начала, она Рону никогда по-настоящему не нравилась — по крайней мере, не в этом смысле. Гарри знал это, потому что они несколько раз говорили о Гермионе в прошлом году.

Было совершенно очевидно, что «влюблёность» Рона в значительной степени объяснялась тем, что Гермиона была всегда рядом, к тому же за последний год у неё выросли «неплохие сиськи», как любезно выразился сам Рон, что в сочетании с тонкой и вполне женственной талией мгновенно заинтересовало его с физической точки зрения. И неудивительно — Рон вообще был гораздо сильнее подвержен влиянию гормонов, чем Гарри. За последний учебный год Гарри слышал достаточно его комментариев по поводу девушек Хогвартса, чтобы понять, что симпатии его рыжеволосого друга носили крайне непостоянный характер и сильно зависели от того, кто из девушек оказывался рядом и насколько «удачно» обтягивала нужные места их одежда.

В то время Гарри не обращал на это особого внимания, потому что у него всегда находились дела поважнее, но теперь, оглядываясь назад, он находил поведение Рона довольно раздражающим.

Интерес Рона к Гермионе возник только тогда, когда её фигура немного округлились в нужных местах и стала более привлекательной с его точки зрения. До этого он не то что не видел в ней девушку, вообще не особо интересовался её чувствами, часто проявляя грубость или невнимательность. Святочный бал — яркий тому пример. У Рона не было абсолютно ничего общего с Гермионой, они постоянно спорили, Гермиона делала ему замечания, Рон злился и грубил, но исправно продолжал пользоваться её помощью с домашними заданиями. Если бы они когда-нибудь начали встречаться, это не продлилось бы долго. Любой, кто достаточно хорошо их знал, мог бы сказать, что отношения между ними были бы настоящей катастрофой. Гарри был абсолютно уверен, что если дать Рону возможность выбирать и общаться с другими девушками, он легко найдёт себе другой объект для симпатий.

И вообще, — с горечью подумал Гарри, крепче сжимая тёплую банку, — какого хрена меня должны волновать чувства Рона?

Если честно, он не был уверен, что мог по-прежнему считать Рона своим другом. Он знал, что отношение Гермионы к Рону изменилось навсегда. Она не злилась, не держала обиду, она просто отстранилась от ситуации, стараясь принять вещи такими, какие они есть. Она уже давно начала обрывать нити, связывавшие её с Роном, и, несомненно, достигла в этом гораздо больших успехов, чем Гарри. Казалось, уход Рона сломал что-то внутри неё, сделал её жестче, холоднее, а её взгляд на мир — намного реалистичнее.

В конце концов, Рон их бросил. Оставил в ту минуту, когда они нуждались в его поддержке больше всего. Гарри всегда знал, что порой Рон мог быть незрелым и немного ненадёжным, — в конце концов, это случилось не впервые… Но на этот раз всё было гораздо хуже. Его уход нанёс тяжёлый удар по их дружбе, и Гарри чувствовал, что ущерб был непоправим. Так что он плохо представлял, что они будут делать, если Рон вдруг надумает вернуться.

Одно он знал точно: возврата к старой дружбе уже не будет.

Нет, — подумал Гарри, оглядываясь на лес, — Рон потерял это право.

Если он когда-нибудь снова захочет стать частью его жизни или жизни Гермионы, ему придётся заново заслужить их доверие, и сделать это будет нелегко. Зная Гермиону, Гарри сильно сомневался, что Рон вообще когда-нибудь сможет что-то исправить. Она не держала зла, но помнила всё. И хотя она многое прощала и часто проявляла понимание даже к тем, кто этого не заслуживал, Гермиона всегда была крайне строга в вопросах верности.

С лёгкой улыбкой он вспомнил о Мариэтте и том проклятии, которое Гермиона наложила на список участников АД. В его груди потеплело, когда он подумал о яростной преданности и решительности Гермионы — это были одни из тех качеств, которые он любил в ней больше всего.

Да, — подумал он со вздохом, — если Рон когда-нибудь вернётся, его ждёт неласковый приём, особенно со стороны Гермионы. Она не станет «забывать и прощать».

По правде говоря, было трудно чувствовать вину за то, что произошло между ним и Гермионой, когда всё настолько изменилось. Казалось, с ухода Рона прошла целая жизнь, и они с Гермионой оба стали совсем другими людьми. А если вспомнить, что Рон, по сути, бросил их в трудную минуту и что он сказал, уходя… было бы просто странным заботиться о его чувствах. Единственное, о чём Гарри по-настоящему сожалел бы, — это потеря хороших отношений с семьёй Уизли.

Оставалось надеяться, что Артуру и Молли хватило объективности понять, что произошло и почему, — но с этим ему придётся разобраться позже, как и с Роном. Сейчас он всё равно не мог ничего сделать, сидя в темноте посреди заснеженного леса.

Вместо этого он позволил своим мыслям вернуться к Гермионе, к теплу её прикосновений и к тем словам, что она позволила себе произнести. Он был немного удивлён, когда Гермиона сделала смелый шаг и признала свои чувства, но ещё больше он был удивлён тем, что она решилась высказать эти чувства вслух.

Выражение её глаз в тот момент не оставляло никаких сомнений в том, что она говорила абсолютно серьёзно. Она хотела, чтобы он знал, что его любят. Ей нужно было, чтобы он непременно услышал эти слова. У него защемило сердце, даже не от самих слов, а оттого, насколько хорошо она понимала, что он чувствовал и чего желал больше всего на свете — обрести своё место в мире; место, которому он будет принадлежать; место, где его всегда будут ждать, где он будет нужен. И то, что она была готова поделиться с ним своими чувствами, несмотря на собственные страхи и тревоги, значило для него гораздо больше, чем он мог выразить словами.

Он ничуть не лукавил, когда говорил, что им не нужно спешить и что он искренне доволен тем, что она готова ему дать. Но, конечно, жаловаться на события этого вечера он не собирался. Это Рождество, безусловно, было лучшим в его жизни, и он с восторгом вспоминал ощущение мягкой кожи Гермионы на своём теле и то, как она тянулась к нему и дрожала от его прикосновений.

Он оказался совершенно не готов к той крышесносной волне ощущений, которая накрыла его при первом проникновении. Нет, он знал, что это будет приятно, но не ожидал, что настолько… Он едва не потерял голову, когда её стенки крепко сжали его со всех сторон.

А уж когда он начал двигаться… Разум вспыхнул яркими воспоминаниями, разливая по телу призраки пережитых ощущений, пока Гарри сидел, уставившись в ночь невидящим взглядом. Его тело до сих пор покалывало от пережитого сильнейшего оргазма; это определённо было самое яркое ощущение, что он когда-либо испытывал в своей жизни. Как только кровеносные сосуды не полопались. И это была только физическая сторона. Быть внутри неё вот так, двигаться вместе с ней, в ней, разделить с ней этот неописуемо интимный уровень близости — от одних воспоминаний по спине пробежали мурашки. Он чувствовал, что стал ближе к ней, чем когда-либо был, и не хотел возвращаться к меньшему.

Скользя взглядом по тёмным провалам среди заснеженных деревьев, он вспомнил выражение лица Гермионы, когда ему наконец удалось найти это чувствительное место внутри неё. После того, как они впервые поцеловались, он начал читать кое-что по женской анатомии — в образовательных целях, разумеется. Он не собирался ни к чему подталкивать Гермиону, но хотел быть готовым. Может, это звучало немного клинически, и некоторые парни в школе подняли бы его на смех, но ему было всё равно. Это явно того стоило.

Он не смог сдержать самодовольную ухмылку, когда подумал о других парнях его возраста, которые тем или иным образом оконфузились в свой первый раз, и о том, что ему самому вроде бы удалось избежать этой участи. После тех рассказов о провальном первом опыте, что он слышал в школе, он был очень рад, что решил заглянуть в книжные запасы Гермионы и провести небольшое исследование по этой теме. Он съёжился при мысли о том, что его первый раз мог закончиться слезами и смущением, как это было с Симусом, который, будучи на шестом курсе, перебрал на семейной рождественской вечеринке и по пьяни решил перепихнуться с какой-то дальней кузиной, а в результате случайно заехал ей в глаз, когда она, жалуясь на боль, попыталась вырваться после первых же двух фрикций.

Гарри вздохнул и провёл рукой по волосам.

Он немного беспокоился, что мог сделать Гермионе больно, когда в конце потерял контроль и ускорил темп, но она заверила его, что всё в порядке. По выражению её лица он мог сказать, что она была заинтригована этим занятием, но, скорее всего, не получила особого удовольствия. Но при этом, похоже, и боли не испытывала.

Он мысленно пообещал себе спросить её в следующий раз, что ей понравилось, а что она хотела бы изменить, чтобы ей было приятнее. А то было немного несправедливо, что ему было так хорошо, а она терпела какие-то неудобства, не получая удовольствия. По-видимому, и правда, чем больше занимаешься сексом, тем лучше становится, — по крайней мере, по словам Ли Джордана. Но пока это было не так, он удовлетворился тем, что смог довести её до оргазма, всё ещё находясь внутри. То, как она в этот момент рефлекторно насаживалась на его член, вселяло в него надежду, что когда-нибудь это может стать приятным опытом для них обоих.

По правде говоря, он не ожидал, что она захочет зайти так далеко в столь короткие сроки, но её мотивы были практичными и логичными — совсем как она сама. И это только дополняло причины, по которым он хотел быть с ней. Он не знал, сколько времени они будут вместе и суждено ли им пережить эту войну, но точно знал, что рядом с ней он чувствовал себя сильнее и видел смысл продолжать борьбу. Рядом с ней у него появлялась надежда.

События в Годриковой Лощине выявили его самую главную уязвимость. Размышляя об этом, он мысленно застонал и потёр руками лицо. Его ментальная защита была слишком слабой, и, если он не найдёт способ закрыть свой разум от Волдеморта, однажды это может стоить им всего. Ему следовало приложить больше усилий, когда Снейп пытался научить его окклюменции на пятом курсе. Да, подход Снейпа к обучению был совершенно ублюдочным, Гарри и сейчас так думал, но при этом не мог отрицать, что и сам не больно-то старался. И теперь это нужно было как-то исправить.

Он уже внёс изменения в их режим тренировок — добавил больше времени на медитацию и окклюменцию. Это должно было помочь. И то, что ни один из них не мог использовать легилименцию для проверки достигнутых результатов, не имело никакого значения. Он всё равно продолжит эти ментальные упражнения и во что бы то ни стало научится контролировать свой разум. То, что случилось у Батильды Бэгшот, больше не повторится. Никогда. Он этого не допустит. Гермиона едва не погибла из-за его слабости… Это больше не повторится.

Он вырвался из своих мыслей, почувствовав прикосновение лёгкого ветерка к щеке и шёпот тревоги от самого внешнего круга сигнальных чар. Как будто что-то коснулось периметра сигнализации, но через барьер не прошло.

Он напрягся на месте, крепче сжал палочку Гермионы и, прищурившись, вгляделся в темноту леса. Медленно поднявшись, он оббежал взглядом окрестности и напряг слух, но тишина леса была до того оглушительной, что в ушах звенело. Первая сигнализация была установлена на расстоянии в шестьсот футов от палатки, так что время среагировать и предупредить Гермиону, если что-то случится, у него было. До сих пор он ничего не услышал и не увидел, а заклинание быстрого обнаружения не показало никаких признаков присутствия поблизости чего-либо живого. Почувствовав лёгкое прикосновение к барьеру во второй раз, он медленно попятился к палатке, чтобы разбудить Гермиону.

***</p>

Гермиону разбудило от глубокого сна слабое прикосновение к самому внешнему кругу сигнальных чар. Это было похоже на лёгкий ветерок или прикосновение пёрышка к разуму. Касание было нежным и осторожным, не было похоже на то, что кто-то слепо наткнулся на сигнализацию, не подозревая о ней. Что бы это ни было — оно не преодолело барьер, и сигнализация сработала не полностью.

Гермиона привязала чары к Гарри, чтобы он мог чувствовать сигналы тревоги, поэтому была уверена, что он тоже почувствовал контакт. Откинув растрёпанные кудри с лица, она потёрла глаза, села на койке Гарри и опустила ноги на холодный пол. Что бы ни коснулось чар, оно должно было почувствовать их заранее, так как прикосновение было неуверенным и почти робким, как будто прощупывающим. Гермиона нахмурилась, её сонный разум лихорадочно пытался понять, что могло произойти.

Она поспешно встала, схватила сумочку с тумбочки и без помощи палочки вызвала оттуда джинсы, носки, медальон и тёплый свитер. Они оставили медальон в её сумочке на весь день, чтобы немного отдохнуть от него, что, надо сказать, было весьма удачно, учитывая их дальнейшие занятия. Но ей, как и Гарри, не нравилось оставлять его без присмотра слишком долго.

Она быстро оделась и как раз натягивала второй носок, когда почувствовала ещё одно лёгкое прикосновение к барьеру. Её голова резко развернулась к выходу из палатки, глаза настороженно расширились. Нужно было срочно пойти к Гарри — что-то происходило. Несмотря на усталость, она схватила куртку и ботинки и направилась к выходу. Уже почти на пороге она увидела Гарри, отступающего внутрь, с банкой синего пламени у бока и её палочкой, крепко зажатой в поднятой руке.

— Гарри, — позвала она тихим шёпотом, начиная заплетать свои кудри в свободную косу на затылке.

Гарри слегка повернул голову, показывая, что услышал её, но не отвёл взгляда от входного проёма палатки.

— Ты тоже это почувствовала? — прошептал он в ответ.

— Да, — сказала она и натянула ботинки, после чего быстро зашнуровала их и встала, чтобы надеть куртку. — Ты что-нибудь слышал или видел?

— Нет, — тихо сказал он и слегка нахмурил брови. — Там настолько тихо, что в ушах звенит. Что-то просто дважды коснулось сигнализации, не вызвав полной сработки. Я бросил заклинание обнаружения, но оно ничего не показало. Как думаешь, кто-то мог заметить наши барьеры и остановиться на краю безопасной зоны?

— Не знаю, — медленно произнесла она, подходя ближе, чтобы встать рядом с Гарри и выглянуть из палатки. Холодный воздух окончательно разбудил её разум, и по спине пробежала тревожная дрожь. — Если кто-то задержался на краю чар, нам нужно пойти туда и проверить. Что бы это ни было — прикосновение было целенаправленным и очень осторожным, иначе сигнализация сработала бы в полном объёме.

Гарри молча кивнул, его глаза всё ещё осматривали окружавший их тёмный лес.

— Тогда нам нужно собраться, — прошептал он через мгновение и наконец повернулся к ней лицом. Гермиона видела блеск беспокойства в его глазах. — Вот, возьми свою палочку и начинай, я займусь тем, что можно сделать вручную.

Гермиона согласно кивнула и начала методично собирать разбросанные по округе вещи и складывать их в сумочку. Безмолвные и сосредоточенные, они двигались абсолютно бесшумно в темноте ночи. За несколько коротких минут они упаковали всё, что было в палатке, и Гермиона присоединилась к Гарри у входа. Они оба замерли — их встревоженные взгляды встретились, и Гермиона вздрогнула.

На расстоянии в четыреста футов сработал второй сигнал тревоги. Волосы у неё на затылке встали дыбом, и она коснулась руки Гарри, заметив, как напряглась линия его челюсти.

— Я возьму на себя северную сторону, а ты займись южной, — распорядился он и направился собирать колышки, удерживавшие палатку.

Двигаясь быстро и целеустремлённо, Гермиона пошла к южной стороне палатки и начала снимать заклинания приклеивания и вытаскивать колышки. Она снова вздрогнула, почувствовав лёгкое как пёрышко прикосновение к трёхсотфутовому сигнальному кругу, контакт был таким мягким и нежным, что она терялась в догадках, что это могло быть. Без сомнения, что-то пробивалось сквозь тревожные барьеры, и его темп ускорялся, но что бы это ни было, оно не могло быть живым, иначе чары сработали бы.

К счастью, они оба могли выполнять эти простейшие заклинания без палочек, поэтому у Гарри не возникло проблем с откреплением северной стороны палатки. Они встретились у входа и с тревогой посмотрели друг на друга, когда почувствовали прикосновение к двухсотфутовому кругу. Гермиона быстро подняла палочку и свернула палатку, в то время как Гарри открыл её сумочку, чтобы убрать их компактно собранное жилище внутрь.

Что бы это ни было, оно приближалось, набирая скорость. Едва Гермиона убрала палатку, как почувствовала прикосновение к последнему сигнальному кругу. Она быстро встала рядом с Гарри и крепко сжала левой рукой его руку, подняв перед ними палочку. Она как раз собиралась аппарировать, когда Гарри заговорил тихим и настойчивым шёпотом.

— Подожди, — сказал он, крепко сжимая её руку.

— Гарри, что… — Слова замерли на её губах, когда она повернулась, чтобы посмотреть на него, и поймала взглядом яркий серебристо-белый силуэт, на который смотрел Гарри. Они стояли совершенно неподвижно, крепко сжав руки. Свет приближался, его очертания стали чётче. — Патронус?

— Лань, — тихо сказал Гарри, глядя на прекрасное существо, которое теперь стояло примерно в сорока футах перед ними. Патронус прекратил своё приближение и задержался у дерева, уставившись на них.

Ну конечно, — подумала Гермиона, настороженно глядя на лань. Патронус не вызвал сработку чар, так как не был живым. Сигнализация, которую она использовала, предупреждала о появлении любого живого существа, кроме естественных обитателей дикой природы, для которых она сделала исключения, не желая быть разбуженной всякий раз, когда через периметр пробежит мышь или пролетит птица. Но она никогда не рассматривала патронус в качестве возможного нарушителя. Лань сделала несколько неуверенных шагов вперёд и, глядя на них, слегка наклонила голову, затем медленно пошла вправо, прежде чем снова остановиться и оглянуться на них.

— Гарри, — заговорила Гермиона тихим шёпотом. — Ты думаешь, у неё есть для нас послание? Я не знаю никого, у кого был бы патронус-лань, а ты?

— Нет, — медленно отозвался Гарри, нахмурившись. — Но, по-моему, она хочет, чтобы мы следовали за ней.

Гермиона досадливо выдохнула и попыталась успокоить нервы, которые начали скручивать живот. Гарри был прав. Патронус явно призывал их следовать за собой. Осторожный шаг к ним, движение вправо, остановка и взгляд через плечо, как будто в ожидании. Лань не подходила ближе, чем на сорок футов, и проявляла поразительное терпение, дожидаясь их реакции.

— Гарри, я не уверена… — осторожно сказала Гермиона, переводя взгляд с лани на его лицо. — Это может быть повторением Годриковой Лощины. Что, если это очередная ловушка? Кто мог послать сюда патронус и зачем?

— Я знаю, Гермиона, — медленно проговорил он, наблюдая за ланью. Он помолчал некоторое время, по-видимому обдумывая ситуацию, после чего крепче сжал её руку и заговорил снова: — Но это не похоже на то, как было с Батильдой. Я не знаю, чей это патронус, но он кажется каким-то… как будто знакомым… От него веет спокойствием… Я не могу этого объяснить, но у меня нет никакого ощущения, что он хочет причинить вред. Тот, кто его сотворил, либо послал его издалека, чтобы отправить какое-то сообщение, либо ждёт на границе наших чар, потому что не мог добраться до нас, не спугнув.

— Да, скорее всего, — тихо выдохнула она, глядя в бледные глаза лани перед ними. Она снова вздохнула. — Хорошо — о-ох, чёрт, ладно, — и что мы, по-твоему, должны делать? Будь у него послание, мы бы его уже услышали, так что вариант один — он явно пытается нас куда-то привести. Я согласна, это совсем не похоже на то, как было с Батильдой, но это не значит, что опасности нет. Я совершенно не хочу лезть в очередную ловушку, но и аппарировать, отказываясь от возможной помощи, я тоже не хочу.

Она крепче сжала руку Гарри, прокручивая в уме варианты.