Глава 1 (1/2)

15 сентября 1997

— Так почему же ты всё ещё здесь? — спросил Гарри.

— Понятия не имею, — ответил Рон.

— Тогда уходи, — сказал Гарри.

— Может, и уйду! — крикнул Рон и подступил на несколько шагов к не двинувшемуся с места Гарри.

Гермиона, наблюдавшая их ссору со стороны, внутренне напряглась.

Она откровенно не понимала, что происходит. Мозг «самой умной ведьмы своего возраста» как будто закоротило. После всего, через что они прошли, после конфликтов, которые бывали прежде, — в голове сразу всплыла ссора Рона и Гарри на четвёртом курсе — она не могла не волноваться при виде разворачивающейся перед ней сцены. Она отчётливо видела, как разгорается пламя и приближается неизбежный взрыв. В этом не было ничего нового, они спорили и раньше, но отчего-то она знала, что на этот раз всё было по-другому.

О чём они спорили? О том, заботит ли Гарри судьба Джинни и остальных Уизли? Или Рону не нравилось, что их миссия оказалась такой затяжной? Утомительной? Трудной? Полностью провальной? Это было просто нелепо. Они спорили обо всём и ни о чём — ничего из этого не было осязаемым или конкретным.

Гермиона попыталась вмешаться и как-то успокоить Рона, привести рациональные доводы, что Гарри вовсе не имел в виду того, что Рон, казалось, видел в его словах и действиях. Но объяснять что-то Рону было так же бесполезно, как сражаться с бурей, набирающей силу снаружи палатки. Красный от ярости, он только сильнее распалился, но на этот раз набросился уже на неё, припомнив, что «её-то родители были в безопасности». Как будто то, что прошлым летом она изменила память своих родителей, как-то облегчило ей жизнь или сделало текущую ситуацию менее напряжённой. Как будто он считал, что это каким-то образом освободило её от того мучительного беспокойства за близких, которое испытывал он сам, и что теперь у неё было меньше того, что могла отнять война. Грудь сдавило, в уголках глаз защипало от слёз. Гермиона сжала челюсти, она не знала, что можно ответить на такие слова. Но это и не имело значения, потому что Гарри уже что-то кричал, на что Рон немедленно закричал в ответ.

— Так УХОДИ! — взревел Гарри. — Возвращайся к ним, притворись, что вылечился от обсыпного лишая, мамочка накормит тебя и…

Рон сделал неожиданное движение. Гарри отреагировал мгновенно, но, прежде чем палочки вылетели из их карманов, Гермиона подняла свою.

— Protego! — крикнула она, и невидимый щит отделил её с Гарри от Рона. Мощь заклинания заставила всех троих отпрянуть на несколько шагов. Разъярённые, Гарри и Рон вглядывались друг в друга сквозь прозрачный барьер так, словно впервые ясно увидели друг друга.

Внезапно стало тихо, только капли дождя тяжело били по брезенту. Казалось, воздух в палатке застыл; время остановилось. Гермиона видела ненависть в глазах Рона и бушующий гнев в глазах Гарри. Знакомое нарастающее напряжение наконец-то спало, но не так, как бывало раньше, чего Гермиона и боялась. Бурные эмоции оставили после себя что-то новое, что-то другое — что-то сломанное. Как тысяча осколков стекла на полу, это казалось непоправимым.

Она услышала, как Гарри заговорил, но на этот раз его голос был спокойным, холодным и ровным.

— Оставь крестраж, — сказал он.

Рон через голову сорвал с шеи цепочку и швырнул медальон в ближайшее кресло. А потом повернулся к Гермионе.

Её глаза чуть расширились, и именно в этот момент она осознала, что по её щекам текут тихие слезы. Она плакала; плакала, потому что подсознательно знала, что они только что потеряли, даже если её разум всё ещё лихорадочно пытался подобрать слова, чтобы исправить ситуацию. Плакала, потому что знала, о чём Рон собирался её спросить, и заранее знала свой ответ. Рон заговорил, и она внутренне сжалась от его слов.

— Что будешь делать?

Она уставилась на него широко раскрытыми, полными слёз глазами.

— О чём ты? — тихо слетело с губ. Она не хотела этого делать.

Рон разочарованно поморщился. Он знал, что Гермиона прекрасно поняла, что он имел в виду.

— Ты остаёшься или как? — сердито уточнил он с проблеском отчаяния в глазах.

— Я… — страдальчески произнесла Гермиона и осеклась.

От громкого раската грома за пределами палатки у неё по спине пробежала дрожь. Внутренности горели. Желудок скрутило, к горлу подступила тошнота. Она сделала вдох, моргнула один раз, прежде чем ответить самым спокойным голосом, на который была способна:

— Да… да, остаюсь. Рон, мы обещали пойти с Гарри, обещали помочь…

Однако Рон не стал дожидаться, пока она объяснит свои причины. Он не хотел их слышать. Он не хотел, чтобы она напоминала ему об обещании следовать за Гарри и поддерживать его в его миссии по поиску и уничтожению крестражей. Миссии, которую Альбус Дамблдор поручил им троим. Миссии, от выполнения которой зависела судьба буквально всего волшебного мира, даже если никто об этом и не знал. Рон никогда не слушал. Никогда не задумывался.

Почему она вообще верила, что в этот раз всё будет по-другому?

— Я понял. Ты выбираешь его.

Его черты исказила уродливая злость. Злость на предательство, неоправданная и эгоистичная. Гермиона видела, как он повёл плечами и начал отворачиваться, направляясь к выходу из палатки. Она подняла руку, как будто хотела схватить и остановить его.

Они должны это исправить!

На неё накатила волна тошноты и отчаяния, но двинуться вперёд ей помешало её же собственное защитное заклинание. Взмахнув палочкой, она сняла его и поспешно выскочила из палатки вслед за Роном прямо под проливной дождь, оставив Гарри неподвижно стоять внутри.

— Рон, нет… Пожалуйста, вернись! — выкрикнула она в отчаянии.

Отбежав подальше от палатки, Гермиона уловила слабый звук, похожий на хлопок аппарации, и её рука, всё ещё слегка вытянутая вперёд, бессильно упала на бок. Она остановилась, ощутив внезапную слабость в коленях. Губы дрожали, а волосы промокли от дождя.

Да, в этот раз всё было по-другому.

Развернувшись, она медленно побрела обратно к палатке, опустив потухший взгляд к земле. Войдя под полог, она увидела, что Гарри не сдвинулся ни на дюйм. Он пристально посмотрел на неё со странным выражением, которого Гермиона не смогла понять. Каждая косточка в её теле налилась свинцом. Волосы прилипли к лицу. Агрессивные порывы ветра трепали палатку, завывая снаружи. Она посмотрела на Гарри в ответ.

— Он у-у-ушёл! Аппарировал!

Ей казалось, что она кричит, но её голос был тихим. Слабым. Изнурённым. Плотина, сдерживающая эмоции, наконец прорвалась, её лицо мучительно исказилось, и тяжёлые рыдания сотрясли грудь. Гермиона рухнула в кресло в углу палатки, пропуская через себя весь тот стресс, всю ту душевную боль и скорбь, что копились, казалось, десятилетиями. Она никак не отреагировала, когда Гарри, чуть поколебавшись, накинул мягкий плед ей на плечи.

Она слышала, как он отошёл. Знала, что он направляется к своей койке. Знала, что должна взять себя в руки, собраться, скорректировать планы, обдумать их следующий шаг — сделать хоть что-нибудь, кроме как сидеть, свернувшись жалким бесполезным комком, которым она себя ощущала. Но прямо сейчас ей было всё равно. Ей казалось, что часть её только что умерла.

***</p>

Пробуждение на следующее утро для Гермионы было болезненным. Спутанные волосы присохли к щекам и лбу, как и несколько маленьких листочков, запутавшихся среди прядей во время шторма. Грудь болела так, словно она пробежала милю, глаза, несомненно, были красными и опухшими, а тело буквально кричало на неё за то, что она просидела всю ночь, скукожившись в кресле. Засохшие следы слез и соплей покрывали лицо, руки и плед, которым Гарри накрыл её прошлой ночью.

Обычно она была бы смущена своим нынешним состоянием. Не потому, что она заботилась о внешности — нет, Гермиону Грейнджер не волновали такие мелочи, — а потому, что она, Гермиона Грейнджер, всегда сохраняла хладнокровие. Она никогда не ломалась, как прошлой ночью. Она никогда не поддавалась страху, который таился в её сердце. Она никогда не отчаивалась и не сдавалась, но прошлой ночью она сдалась, и это был один из её самых тяжёлых моментов.

Она с трудом подняла корпус в вертикальное положение и, моргая, оглядела комнату. Палатку заливал яркий солнечный свет. Было тихо, только где-то вдалеке щебетали птицы. Ни намёка на бурю, которая разразилась в этом самом месте накануне вечером. Она взглянула на койку Гарри. Он лежал к ней спиной, его плечи размеренно приподнимались и опускались с каждым глубоким вдохом, который он делал. Спящий, он выглядел почти спокойным — для любого, кто его не знал. Однако Гермиона знала его, и по лёгкому напряжению в плечах, по одеялу, обёрнутому вокруг лодыжек, она могла сказать, что спал он, вероятно, не лучше, чем она сама.

Подавив стон и стараясь вести себя как можно тише, она откинула плед и поднялась с кресла. Она не хотела будить Гарри. Он нуждался в отдыхе больше, чем когда-либо показывал, но, по правде говоря, у неё также не хватало ни душевных сил, ни мужества, чтобы встретиться с ним лицом к лицу прямо сейчас. Прошлой ночью ей казалось, что часть её сердца умерла. Но события прошлого вечера ударили не только по ней. Она знала, что Гарри будет залечивать свои раны по-своему и что ей нужно быть рядом с ним. Но прямо сейчас она посмотрела на свою грязную и всё ещё влажную одежду, чувствуя лёгкое отвращение к себе; ей нужен был душ. И чай. И хотя бы несколько минут наедине с собой. Хмуро взглянув на плед, покрытый высохшими соплями и слезами, она вытащила палочку из кармана и пробормотала заклинание быстрой очистки. Затем, тихо, как церковная мышь, подкралась к койке Гарри.

Посмотрев на него сверху вниз, она увидела напряжённую складку между его бровей. Как она и подозревала, цепочка с медальоном свисала у него с шеи. Крестраж лежал на матрасе рядом с его грудью. Она осторожно наклонилась и расстегнула застёжку, забирая у него медальон. Почти мгновенно его лоб разгладился, и он вдохнул глубже. С лёгкой, но грустной улыбкой на лице Гермиона прокралась в ванную, по дороге прихватив свежую одежду, закрыла дверь и повесила медальон себе на шею. Сделав глубокий вдох, она сняла с себя грязную одежду. Затем она включила воду своей палочкой и добавила заклинание нагрева, пока не начал подниматься пар.

Душ в палатке был спроектирован очень просто и удобно. Насадка наверху была зачарована так, что прикосновение волшебной палочки активировало заклинание aqua eructo, которое отменялось повторным касанием. Ванная была довольно маленькой, так что уже скоро пар заполнил всю комнату, и Гермиона вошла в маленькую душевую кабинку и задёрнула за собой занавеску.

Сегодня она простояла под горячими струями дольше, чем позволяла себе обычно. За время жизни в палатке они привыкли пользоваться душем кратко и по делу. Вероятно, в её случае это объяснялось её личным стремлением к эффективности, мальчишки же просто не хотели оказаться голыми в душе во время возможного нападения. Однако сегодня она позволила себе тщательно вымыть каждый дюйм своего тела в попытке смыть хоть часть того негатива, что остался со вчерашнего вечера.

Медальон висел у неё на груди, когда она мылась. Да, это было неприятно, и да, она могла бы оставить его Гарри, но Гермиона знала, что по какой-то причине справляется с крестражем лучше, чем оба мальчика вместе взятые. Гарри нуждался в отдыхе, а сон всю ночь с медальоном только сделал бы предстоящий день более трудным, чем он уже был. Кроме того, мрачно усмехнулась она, медальон был запятнан тёмной магией, так что его тоже не мешало помыть.

Она задумалась, может ли причина, по которой медальон не так сильно влиял на неё, быть связана с навыками медитации, которым родители научили её в детстве. Те самые техники медитации, которые она с фанатичным упорством продолжала отрабатывать с тех самых пор, как её впервые научили им в восемь лет. Гермиона никогда никому не говорила об этом, даже мальчикам, но она с детства привыкла бороться с тревогой, связанной с её ненасытным желанием быть лучшей во всём.

— Классический перфекционист, — говорили они.