Moan, dragon (Юнмины) (1/2)

Сухой, тёплый воздух густо наполнен, напоен ароматом цветущих мандариновых деревьев, чьи ветви едва шевелятся от редких порывов ветра, призрачно шумя за пределами дома. Тихо ступая босиком по коридору с полной кружкой, Юнги видит через окно как белоснежные лепестки осыпаются на поверхность стола в патио и терракотовую плитку, что вскоре, как и всегда, нагреется, став обжигающе-горячей. Входя в спальню, он делает глоток кофе перед тем как поцеловать мягкие губы Чимина, наклонившись. Ставит кружку на прикроватную тумбочку рядом с подносом с недоеденным завтраком — на расписных тарелках с

кружевным узором крошки слоёного теста, несколько ягодок клубники, глиняные баночки йогурта из козьего молока, одна чайная ложка, яичная скорлупа, жирный след от ломтиков ветчины, половинка тёмного томата. Ворох смятых салфеток. В комнате царит лёгкий беспорядок — покрывало практически сползло на дощатый пол, на письменном столе и на полках валяются недочитанные книги Чимина, с карандашами и тетрадями, зажатыми между пожелтевших страниц. Повсюду и его украшения, бижутерия из бисера, дерева, ракушек, перьев, ремешков, цветных нитей. Ничего металлического, чтобы не повреждать загорелую кожу. Юнги возвращает своё внимание к нему, томно раскинувшемуся посреди кровати, медленно поднимая взгляд от пальцев ног к широким, мускулистым бёдрам, сглатывая слюну от резко выделяющейся V-линии на животе, что рельефен из-за кубиков пресса и с милой ямкой пупка. Чимин лежит, закинув одну руку за голову, голый, совершенный и бесстыдный. Каштановые волосы выгорели на солнце, с рыжеватыми переливами. Веснушки щедро рассыпаны по скулам, щекам и носу. Он щурится, глядя в ответ, и похлопывает себя по груди, приглашая в объятия.

Юнги растягивает уголок рта в довольной улыбке, устраиваясь на нём верхней половиной тела и переплетая ноги.

Удобно. Привычно. Хорошо.

Чимин поглаживает кончиком пальца по виску, там, где кожа тонкая и нежная.

— О чём задумался?

— ..О твоих стонах, — не сразу отзывается Мин, поворачивая шею чтобы оставить невесомый поцелуй у соска.

— М-м? И какие они?

— Хоть я и не вижу лица сейчас, но уверен, что ты веселишься и весь светишься.

— Я в предвкушении.

Юнги вздыхает.

— Ну… Твои стоны меня не бесят, знаешь.

— И это всё? — Чимин дёргает за прядку волос и разочарованно цокает языком.

— Этого достаточно. Потому что раньше, я имею в виду, с другими людьми… Не дико, что я говорю о прошлых партнёрах когда мы меньше часа назад занимались сексом?

— Продолжай.

Голос младшего всё же несколько напряжён, и Юнги опускает ладонь на изящную талию, сжимая плавный изгиб.

— В общем, меня раздражало то, как они извивались и стонали. Периодически, появлялся гнев от открытости и откровенности, все их звуки удовольствия, жалобное хныканье… — Юнги передёргивает плечами, и Чимин обнимает его. — Свидетельство о том, насколько я хорош, делая с ними то, что делал, но… Я был слишком хорош для них, вот, наверное, почему меня это и раздражало.

— То есть, я — достойный вариант.

— Ты тот, кто может заставить стонать меня, так что да.

— Хм.

— Может показаться, что это не романтичное признание…

— Что я заслуживаю твоих стараний? Попробуй ещё.