Твоя прощальная краса (1/2)

Цветущих вишен влекущий яд,

Воспоминаний зовущий ряд.

Я не сказал все, что хотел -

Краток подлунный срок.

Сонная ночь залита вином,

То, что не завтра - всегда потом.

Все, что сказать я не посмел,

Увидите между строк

Ваня всегда знал, что сущность дворянства не в больших имениях и балах, а в ответственности и смирении со своим долгом. В пору юности мятежной все в нем восставало против этого: он ввязался даже, конечно же, в некое тайное общество, красиво именовавшееся l'Union du salut - так, по-французски, естественно, всем было привычнее. Ване тоже: он жил в детстве на Ривьере, и французский был для него таким же родным, как и русский. До сих пор они мешались у него в голове, и с ним случались забавные казусы, когда он, к примеру, в русскоязычной беседе называл конфеты bonbons. Дарья тоже так делала - правда, Ване иногда казалось, что больше нарочно, чем по случайности.

Дарья вообще привыкла к семейной уединённой жизни удивительно быстро и казалась искренне увлечённой хозяйством имения и своим материнством, поначалу счастливо приносила Ване показывать испачканные пеленки - его это первое время до крайности потрясало, он как-то не интересовался детскими неожиданностями и не считал, что должен. В его представлении малыш все же должен был появляться в его жизни где-то на час в день, после обеда, радовать умытым и довольным личиком папеньку и маменьку и отправляться кататься на коляске с гувернанткой.

Но неожиданно оказалось, что отцовство изменило его так, как он сам от себя не ожидал.

Может быть, в этом и заключалось смирение, которое он все-таки обрёл, и ответственность, которую он на себя принял. К осени он неожиданно сильно похудел, что снова сделало его лицо совершенно мальчишеским, и его вполне устраивало ходить юнцом безусым, ещё и с неприлично коротко остриженными волосами. Иногда, когда они с Дарьей выезжали вдвоём на конную прогулку, крестьяне узнавали барина только по дорогой одежде да по жене рядом, а Тихон и вовсе пошутил, что он выглядит таким юным, будто бы это не он, а Олег уже так подрос для верховой езды.

Тихон приехал в самом начале осени, неуловимо изменившийся, одновременно помолодевший и возмужавший за время службы. В середине августа он уже был отпущен в отпуск, но ему никак не удавалось вернуться в поместье - он ездил к родным, потом к родным невесты, потом разъезжал по делам между столицами... Словом, лишь в самом конце месяца в поместье закипела жизнь. Когда Тихон приехал, Ваня обрадовался: ему не хватало его общества, разговоров, смеха, и редкие письма мало помогали. Тихон привёз Олегу расписную деревянную лошадку прямо из столицы: пока она была ему великовата, но Ваня не сомневался, что через годик-другой Олег начнёт играть в доблестного рыцаря Айвенго и защищать... Тут Ваня запнулся - в округе совершенно не было других дворянских детей. И с кем ему играть?

Ответ на свой вопрос он получил, когда к Тихону через два дня приехала невеста.

Ваня мысленно нарек ее спящей красавицей - у неё было очень спокойное лицо, почти никогда не менявшее своего выражения. Но девушка была красивой, юной и невозмутимой - что ещё нужно для семейного счастья? Она, в общем, ничем не отличалась от множества других выпускниц Смольного института - и этим она была идеальна.

Приготовления к свадьбе, очевидно, отнимали много времени, но они, конечно же, обменялись визитами – если бы они этого не сделали, это был бы, безусловно, mauvais ton, но и без всяких правил этикета им хотелось увидеться. Первый раз Тихон пришел еще до приезда невесты и в качестве ответной любезности пригласил их на свои именины. К ним уже приехала Ксения Романовна.

Нравы в деревне все же были более вольные, чем в городе – Ксения Романовна, конечно, приехала с матушкой, но все же жениху и невесте дозволялось оставаться в одиночестве в комнате – гостиной, разумеется, или в лучшем случае библиотеке, - и тем более в присутствии гостей. Поэтому после праздничного, по-домашнему устроенного обеда они остались вчетвером.

По-настоящему непринужденной беседы не получалось, но положение спасала, как всегда, Дарья, которая весело щебетала на самые общие темы. Ксения почти не говорила, только вежливо улыбалась и коротко отвечала на вопросы, если они были обращены непосредственно к ней; Тихон и вовсе был задумчив; Ваня пытался совладать с рвущейся наружу улыбкой, неуместно яркой и радостной – ему почему-то было невероятно хорошо просто сидеть здесь вот так, не произнося ни слова.

- Тихон Игоревич, может быть, вы нам сыграете? Мне так захотелось потанцевать! – вдруг сказала Дарья.

Ваня дернулся: иногда ему казалось, что Дарья привлекает слишком много всеобщего внимания, что это уже на грани хорошего тона. А вот Тихон легко согласился и принес гитару. Дарья улыбнулась торжественно, гордо и хитро-весело, и первый страх, который охватил было Ваню, страх, что онa сделает что-то не то, прошел. Она подняла воздушную вышитую шаль из китайского шелка, призванную в танце заменить платок, и пустилась в пляс. Ваня уже совсем расслабился, наблюдая за ее ловкими движениями, когда она подлетела к нему и протянула руку:

- Потанцуйте со мной, пожалуйста, милый!

Ваня и на балах в ранней юности не слишком любил танцевать – и с одного крупного бала в императорском дворце даже сбежал вместе с тогдашней дамой сердца, - а уж тем более в таких неформальных, почти народных танцах и вовсе не знал, как себя держать.

- Дорогая, я, право, не знаю… - растерянно пробормотал он, пытаясь намекнуть ей взглядом, чтобы она не настаивала, но Дарья его не поняла.

- Прошу вас, mon chéri<span class="footnote" id="fn_32423197_0"></span>!

Ваня криво улыбнулся и поднялся. У него получалось как-то совершенно нелепо, в отличие от Дарьи – она была воздушна и грациозна, у нее были легкие движения, легкая улыбка и даже легкое дыхание. Ване казалось, что этот мучительный танец длится бесконечно, longue comme un jour sans pain<span class="footnote" id="fn_32423197_1"></span>, и пока Дарья наслаждалась собою, блестя белизной плеч, глянцем волос и бриллиантов, Ваня ловил Тишин взгляд, который тот иногда поднимал от струн, и кривил губы в подобии улыбки. Тиша неуловимо улыбался в ответ краешком рта.

- Я на Кавказе познакомился с черкесской княжной, - неожиданно сказал Тихон, когда Дарья закончила танцевать и позволила Ване опуститься обратно в кресло. Ваня покосился на Ксению; та сидела, безучастно глядя в огонь. – Она, бывало, нам пела или плясала лезгинку… Как она плясала, никогда подобного не видел. Но вы ее превзошли, ваша светлость.

- Вы мне льстите, - взмахнула ресницами Дарья.

- Ничуть.

- Сколько же всего вы там повидали! – воскликнула Дарья, меняя тему. – Иван Филиппович не читал мне ваших писем, а ведь вы, наверное, писали ему об этом!

- Не припоминаю, - скупо уронил Ваня.

- И верно, не писал, - кивнул Тихон. – Не хотел докучать своими историями.

Ваня, все это время безучастно разглядывавший бокал вина, поднял голову и посмотрел прямо на Тихона.

- Вы мне ничуть не докучаете. Никогда.

Может быть, Тихон воспринял эту реплику как приглашение, может, как вызов или даже упрек, но после он заявил, что перед свадьбой ему полагается попрощаться с холостяцкой жизнью, и сделать он это может только в мужской компании. Ваня был не против – он вообще никогда не бывал против, если что-то предлагал Тихон.

Потому накануне свадьбы ужинали они вдвоем и в совершенно несветской обстановке – на медвежьей шкуре перед натопленным камином, поскольку первые дни сентября выдались холодными. Это напоминало пикники, которые они устраивали летом, когда, гуляя темными аллеями, находили какую-нибудь приятную глазу полянку и устраивались там прямо посреди густой травы, под сенью вековых деревьев. О чем они только не говорили тогда! Все эти долгие часы дружеских бесед в голове смешивались в одно воспоминание, оно лежало у Вани в душе, как белый камень в глубине колодца, и ему казалось, что если заглянуть ему в глаза, то в них можно сразу увидеть живущее внутри бесконечное, непобедимое лето.

Ксения должна была провести последнюю ночь перед замужеством в одном из соседних поместий, у знакомых матери, чтобы не идти под венец из мужнего дома, поэтому в имении было пусто. Конечно, где-то во флигеле были слуги, но это никто не привык брать в расчет, да и тишина стояла такая глубокая и хрустальная, что обоим казалось, что они одни в целом свете, и страшно было это наваждение разрушить.

- И как вам моя невеста? – наконец спросил Тихон.

- Она прелестна.

- Так значит, вы меня благословляете?

- Вам нужно мое благословение? – усмехнулся Ваня.

- Нет. – Тихон вернул усмешку. – Но мне было бы приятно его получить.

Ваня выдержал паузу, глядя на Тихона с легким прищуром, и наконец сказал:

- Если вам угодно, благословляю вас.

- Что ж, вот и прекрасно. Тогда, может быть, выпьем шампанского?

Ваня улыбнулся и принял протянутый бокал. Итак, сейчас они выпьют шампанского и… У него была какая-то мысль…

- Мы же с вами договорились, что больше не будем так формальны, - произнес он, выпив одним махом половину бокала. – Заменим это пустое вы сердечным ты.

- В письмах это было проще, - хмыкнул Тихон. – А так… В народе говорят: не по Сеньке шапка, знаете…

- Тихон, пожалуйста.

- Знаешь… Мне нравится Тиша.

Ваня посмотрел на него карими, горячими до гари глазами.

- Тебя так зовет невеста?

- Нет, боже милостивый! – Тихон приглушенно расхохотался. – Она бы не решилась. Она боязлива, как лесная лань.