Мороз и солнце (2/2)

— И что же, — тихо спросил Тихон, — вышла она за него?

— Вышла.

— И были они счастливы?

— Не знаю, — Ваня засмеялся. — Этого в сказке не сказано… Как вы думаете, Тихон Игоревич, почему все сказки свадьбой заканчиваются? Будто дальше и нет ничего.

— Так дальше не сказка, Иван Филиппович. Дальше жизнь. Уж какая получается.

Ваня повернул голову и посмотрел на Тихона в упор. Удивительно, какие они были разные — как волна и камень, и в то же время, различаясь во всем, странно совпадали в каких-то совершеннейших мелочах и сочетались оттого, как могут сочетаться только две противоположности. Как мороз и солнце.

— Дарья Владимировна просила пригласить вас на Рождество, — резко сменил тему Ваня. — На, как это сказать… réveillon<span class="footnote" id="fn_29800612_0"></span>.

— Почту за честь.

Рождественский вечер выдался волшебным — морозный воздух застыл недвижимой тишиной, таинственно темнел еловый лес, отливал темно-розовым на закатном солнце густой снежный покров. Полозья саней скользили мягко, нервно ржали лошади, Тихон смотрел на алые лучи между игольчатых лап. Когда-то в Полесье он встретил настоящую лесную ведьму, жившую среди такой же густой чащи, но даже у нее не было таких колдовских глаз, как у Ивана Филипповича.

За тихим ужином Тихон спросил ради шутки у Дарьи, смотрелась ли она в зеркало при луне, надеясь увидать там лицо жениха.

— Признаться, не пробовала, — рассмеялась княгиня. — А мужчины никогда не гадают?

— Я пробовал, — вдруг сказал Ваня, и пламя камина блеснуло в его темных глазах. — Как раз с зеркалом и луной. Увидел вместо лица какое-то бледное пятно в золотистых лучах… Очевидно, это были не вы, моя радость.

— Очевидно, это была луна, — справедливо заметил Тихон.

Ваня сверкнул в его сторону глазами и согласился:

— Очевидно.

Ужин прошел тихо и по-семейному. Ваня улыбался как-то особенно радостно, Дарья улыбалась как всегда радостно, Тиша что-то спел под гитару, найденную в дальних комнатах.

— Может быть, останетесь на ночь? — мягко спросила княгиня. — По такой тьме ехать опасно. Правда, любовь моя?

— Конечно, дорогая. Оставайтесь, Тихон Игоревич.

Тихон остался.

Дарья Владимировна удалилась спать, а они еще долго сидели у самовара, пили какой-то странно крепкий, почти черный на вид китайский чай, который Тихон привез княгине в подарок, и смеялись — как тогда, летом, хоть Ване и казалось, что зима что-то навсегда переломила и покрыла льдом.

Ночью Ване — то ли от чая, то ли от усталости, то ли от полной луны — приснился кошмар.

В этом кошмаре он бежал по алеющему на закате лесу, по глуши и снегу, утопая белыми валенками в пушистых браздах, оставленных чьими-то санями. Наконец, не выдержав, он упал в снег лицом, руки оледенели, и чудились ему какие-то странные слова будто из сказки — тепло ли тебе, девица? Тепло ли?

Очнулся он — или привиделось, что очнулся — в теплом доме, у беленой печи. Посреди комнаты был накрыт устланный черным стол, и все, кого он знал, собрались здесь. Ваня силился понять, что они праздновали или, осознал он вскоре, кого поминали — где-то вдалеке мерно звонил колокол, но по кому, Ваня не знал. Во главе стола сидел Тихон, с кудрями, в белом, как снег, мундире, и только он заметил, что Ваня очнулся. Подошел, оставив гостей, взял его лицо в ладони и спросил тихим шепотом:

— Замерз, Ванечка?

Ваня кивнул, и тогда Тихон закинул его на плечо и через пустой заснеженный двор, обнесенный частоколом, донес до бани — жаркой, темной и пахнущей полынью.

В бане, к Ваниному изумлению, стоял стол, а на столе покоились два зеркала на серебряных ножках и большая восковая свеча. Ваня подошел, не думая, и взял в руки зеркало — и увидел в нем Тихона, стоявшего у него за плечом, кудрявого и в белом, но не в мундире, а будто в саване…

Пальцы разжались, зеркало упало на пол и разлетелось на множество осколков.

Ваня проснулся с криком.

Утром им с Тихоном было дурно, только Дарья была, как всегда, ясна лицом и взглядом и смотрела на них с мягким заслуженным укором. От ночного видения у Вани на душе осталось гадкое смутное чувство, и смотреть на Тихона в белой рубахе было мучительно. Ваня никогда в вещие сны и чудеса не верил, а теперь не мог не думать — казалось, сквозь тусклое стекло видел он будущее, а что видел, и сам не знал, а понять сможет, только когда лицом к лицу это будущее встретит.

— Вы дурно спали, Иван Филиппович? — мягко спросил Тихон. Ваня взглянул ему в лицо — в светлых глазах совершенно ничего не читалось. Лицом к лицу лица не увидать.

— Какая-то чушь снилась, — честно ответил Ваня. — Вы, кажется, вчера упоминали, что уезжаете?

— Да, через несколько дней. У меня был небольшой отпуск перед новым назначением.

— Тогда мы, полагаю, должны вас поблагодарить, — протянул Ваня непонятным тоном.

— За что же, Иван Филиппович? — Тихон вскинул светлые брови.

— Что скрасили наш рождественский досуг! — вставила Дарья, бросив быстрый взгляд на мужа.

Ваня улыбнулся.

— Да, верно. Вместо развлечений в столице посетили нас в глуши забытого селенья… Это очень мило, право.

— Рад, что доставил вам удовольствие. Надеюсь, не очень докучал.

— Ну что вы, Тихон Игоревич! — тут же засуетилась княгиня.

Она была очаровательна, как всегда, как со всеми. Она договорила с Тихоном, когда морок ночного сна снова овладел Ваниным разумом. Через несколько дней они, единственные из соседей, проводили Тихона назад в Петербург.

— Когда приказать подать чай, дорогой? — спросила Дарья после обеда, отвлекаясь на минуту от вышивки.

— Не знаю, любовь моя. Как всегда, думаю.

Ваня привычно вытянул ноги к огню. За окнами сверкали инеем вишневые деревья и крыжовниковые кусты, замер вдалеке еловый лес, неизменно блестела льдом река. Алый закат раскладывал пасьянс на застеленном снежным покрывалом поле, последние его лучи плавали отсветами в двух бокалах красного вина на столике.

— Куда же вас назначают, Тихон Игоревич? — спросил Ваня перед самым его отъездом.

— На юг, — неопределенно ответил Тихон и мягко улыбнулся.

И осколок зеркала из сна заколол у Вани в сердце.

Он смотрел на камин и знал — через час подадут чай с вареньем, Дарья Владимировна перескажет ему последнее письмо от своей матушки, потом от его матушки, задаст ему пару вопросов о делах поместья, на которые Ваня не сможет ответить ничего толкового. Потом кормилица принесет сына, и они поиграются с ним полчаса или час, и еще посидят у камина, и Ваня прочитает жене вслух какой-нибудь забавный рассказ, а она, если будет настроение, сыграет ему что-нибудь… И день закончится, как закончилось вчера и закончится завтра, и красное солнце будет расписывать узорами поля, подоконник библиотеки, белый фарфор и светлое платье княгини. На улице будет морозно и солнечно, потом пойдут грозы, и зацветут вишни, созреют ягоды, и на полях соберут урожай. День за днем. Год за годом. После свадьбы идет жизнь.

Si j’avais la folie de croire encore au bonheur, je le chercherais dans l’habitude<span class="footnote" id="fn_29800612_1"></span>.