Глава 8. Учеба в Хоге. Часть II (2/2)

Конечно, решать проблемы следовало таким образом, чтобы не плодить новых врагов. Однако, это в идеале, в реальности же так получалось далеко не всегда. Ко всему прочему в связи с плотным общением с Малфоем и Ноттом настроение у меня перманентно было такое, что поисками корректного способа я себя даже не утруждал. Да и показать зубы было бы неплохо. Поэтому получилось то, что получилось. Однажды я просто и без затей подловил Барнетта в туалете и, без всяких объяснений, больно и обидно отпинал. Потом, чтобы доходило получше, упер его лицом в основание унитаза и спустил воду. ”В следующий раз твоя башка окажется внутри, а колдографиями будет наслаждаться весь большой зал! Ты понял меня? — прошипел я, отрывая Барнетта от ”белого друга”. — Как думаешь, тебя после такого хоть куда-нибудь, где задача сложнее и опаснее уборки говна за совами, возьмут? — и впечатал его обратно. В этот раз скорость соединения лица и унитаза больше напоминала удар. — Ты меня понял?”

”— Понял…”

Все-таки знания — действительно сила. Имея полную информацию об истоках проблемы, можно ударить аккуратно, но предельно точно. Именно в ту болевую точку, какую нужно для максимального эффекта.

Проникся ли пацан моей угрозой? Да, так как мутить воду прекратил. Затаил ли он после такого? Несомненно. Пытался ли отомстить сразу? Нет. ”И хорошо. Ну а решение проблем будущего я отложу на будущее”.

С ритуалом отречения-очищения все вышло по принципу: ”было бы смешно, если не было б так грустно”. Оригинальному Крэббу он давался очень тяжело. Так как тренировки Винсент динамил, в мышечной памяти ничего не осталось, я был вынужден учить все с нуля. Конспект-методичка Волдеморта был именно что кратким описанием для себя — без важных нюансов и передающихся изустно тонкостей. Поэтому срочно нужен был живой учитель.

Кто таким для меня мог стать? Из своих — Эрни и Тони, но к ним из соображений авторитета я обратиться не мог. Профессора? ”Мы такому, мистер Крэбб, не учим”. Дамблдор? Смешно. В итоге пришлось задавить гордыню и скрипя зубами пойти на поклон. К кому? А кто еще оставался, к кому бы я в Хоге мог подойти с таким вопросом?

Малфой и Нотт посмотрели на меня, вполне заслуженно, признаю это, как парижане на впервые въехавшего в город д'Артаньяна. Нотт не постеснялся поточить язык о мое неумение, но, главное, подучить они не отказались. (Рикошетом задело Гойла, которого Малфой тоже ”усадил за парту”.)

Чтобы прогресс шел активнее, полученными знаниями я щедро делился с командой. Над безопасностью отряда превалировали соображения ”три раза объяснил — даже сам понял”. И вот тогда-то и всплыл печальный факт, что там, где на первое место выходит не магическая сила, а самоконтроль, усидчивость и взрослость разума, то есть, по идее, мои сильные стороны, я, внезапно, оказался в аутсайдерах! Даже Уэйн и Джасти, которые начали учиться у меня, оставили меня далеко позади! Так, за пятнадцать минут (а Тони и Эрни гораздо быстрее) они смогли научиться обрезать связь с любым кусочком плоти, вплоть до одного-единственного волоса, на любой (в пределах Хогвартса) дистанции! Я же, несмотря на все свои концентрацию и контроль, не смог ни разу ”дотянуться” даже до предельно магической субстанции! А именно — крови, которая круглые сутки, налитая в дамблдоровский пузырек, находилась у меня в кармане! Сжечь ее заклинанием, натренированным уже до невербального уровня, я мог без проблем, что регулярно на тренировках в Тайной комнате и проделывал, а вот ”отрезать” от себя — не получалось никак.

Хрен его знает, сколько еще времени я бы медитировал на остающуюся все такой ярко-алой каплю крови, если бы однажды Уэйн не спросил меня:

— Все еще никак не получается?

— Да вот… пытаюсь, — поморщился я.

— Понятно. Ты не подумай, что я хочу тебя обидеть, — протараторил Уэйн, — но… — тут он замялся, — ты реально уверен в своих силах?

— В смысле? — не понял я брата. В последнее время со всем пылом юношеского максимализма он ударился в другую крайность — корректность. Как оказалось, такое тоже раздражает. Во всяком случае, меня — точно. Неприятно, когда с тобой общаются как со стеклянной вазой.

— Ну, ты же хочешь модифицировать ритуал?

— М-м-м? — не понял я, но поощряюще промычал.

— Ну, чтобы он пробивал защиту зачарованного горного хрусталя? Да? Я правильно догадался? Вот только я читал, что эти хранилища изобрели уже почти полторы тысячи лет назад, и до сих пор это никому не удалось. Может, я чем-то могу тебе помочь?

”Ты уже помог. М-да… Стыдоба!” — подумал я, потирая в известном жесте лоб ладонью.

— И давно ты догадался?

— Почти сразу. Ведь я учусь у Помфри! А она мне показывала, как маркируются флаконы с зельями! Вон, пять, целых пять, черточек внизу!

Я перевернул стекляшку и, действительно, нашел на донышке несколько тонких линий.

”А! Это, оказывается, не царапины, а своеобразная маркировка? Штрих-код магического мира? М-да… Была. Была маркировка…” — я уронил флакончик на пол. Удар трансфигурированным молотком, и на камнях осталось кровавое пятнышко, которое после первой же минуты ритуала отречения перестало быть моей кровью с магической точки зрения.

— Ну, можно было и не так кардинально показать, что ты… м-м-м, доверяешь исследователям прошлого, — прокомментировал увиденное Уэйн.

”Надо закладку сделать в памяти. Поговорить, чтобы брат не бросался в крайности.”

— И Мордред с ним!

— Сто пятьдесят галеонов, — пояснил Уэйн,

— Что?

— Это уже Эрни меня просветил. Вместилище пятого класса, зачарованное настолько хорошо, чтобы предохранить и от ”отречения”, стоит очень дорого. В зависимости от размеров — от пятидесяти галеонов и в бесконечность. В такие заливают только самые дорогие зелья, вроде ”Зелья удачи”.

”— Вот бля! Обидно, — винить мне в своей вспыльчивости было некого. — Чертов Дамблдор! Зачем он… Стоп. Стоп-стоп-стоп. Теперь тот разговор с Дамблдором предстает несколько в ином свете. ”Крэбб сказал, что будет следить за порядком в Хогвартсе, и я согласился на его помощь, в качестве вознаграждения передав ему артефактное хранилище”, — такое заявление будет абсолютной правдой! Ведь и Крэбб сказал, и Дамблдор согласился, и плата-артефакт принята. Интересно, это врожденное или благоприобретенное? Крутить многоуровневые интриги просто так, на ровном месте?” — подумал я. Ответа — не было.

Еще три смены цветовой гаммы жизненных полос мне обеспечили девушки.

Первой светлой полосой стала… Эджкомб. В итоге стала, так как началось все очень нерадужно.

Если подумать, то вся эта история с Мариэттой окончилась, мягко говоря, странно. Да, я не нашел другого приемлемого выхода, но в итоге, по факту, вышло так, что за попытку приворожить я соблазнительницу наказал… сексом. Это даже не сакраментальное ”пчелы против меда”, а нечто совершенно бредовое, чему я не могу подобрать достойного сравнения. Стоило ли тогда удивляться тому, что уже на второй совместной тренировке, точнее, сразу после нее, мне был выкачен список просьб, пожеланий, и, что совсем уж ни в какие рамки не лезет, претензий?!

На беду Эджкомб, попытку прогнуть под себя я от нее ожидал. Что что-то такое обязательно произойдет, мне было очевидно как из опыта прошлой жизни, так и, Уэйн не даст соврать, этой. Поэтому, пока Мари ездила по мозгам, я, не особо прислушиваясь, со смирением думал о том, что мне для мазохистки ничего не жалко. Особенно очередного трансфигурированного ремня. Судя по тому, что этот сеанс воспитания окончился тем же самым, чем и прошлый, только волшебная палочка оставалась при девушке, я, по мнению Эджкомб, сделал все как надо. И в дальнейшем она больше не ”ломалась”. Как показала практика, девушкой она оказалась достаточно темпераментной, так что с тех пор наши ”тренировки тет-а-тет” проходили весьма бурно и к обоюдному удовольствию. И удовлетворению.

Второй была Грейнджер. Сама того не желая, она подарила мне отличную возможность закрепить в своей памяти сказанные мной в последнем разговоре истины материальным якорем. Ведь чулки и туфли надеваются и снимаются каждый день, так что было бы глупо не воспользоваться такой роскошной возможностью. А уж если эти предметы станут любимыми, то и внушение мое с каждым днем будет восприниматься все более и более серьезно.

Неожиданной головной болью стало достать размер ее ноги. Незаметно достать, иначе нужного мне эффекта не получилось бы. Начинал я с идеи померить отпечаток туфель на пыльном полу малоиспользуемого коридора, куда Грейнджер должен был бы заманить под каким-нибудь благовидным предлогом кто-то из команды. Но потом я вспомнил, как менторствовал, и решил проблему ”в лоб”. Я просто попросил вынести мне образцы ее соседку по комнате — Лаванду Браун.

При разговоре пришлось использовать оклюментные щиты, чтобы не пытаться даже подумать о том, как такая просьба выглядит с точки зрения взрослого (читай, развращенного) разума. Оставалось только уповать на пуританский магический мир, позднее взросление и умение держать на лице правильную мину. А также любопытство ”мисс сплетницы факультета Гриффиндор”.

Впрочем, испорченным разум увел меня немного не туда. Я не учел, что Браун, в отличие от Грейнджер, была потомственной, правильно образованной ведьмой. Под образованностью тут надо понимать не обширный багаж оторванных от жизни академической знаний, а передаваемый от матери к дочери прикладной набор ”что делать можно, а что нельзя ни в коем случае”, требуемый для успешного выживания в довольно неласковом мире Магической Британии.

Это у относящейся к своим вещам по-маггловски халатно Грейнджер можно было что-то из одежды попросить под каким-нибудь глупым предлогом. И даже получить, если, конечно, ты не слизеринец. Браун же отлично знала, что личные вещи волшебника — это потенциальный источник серьезных проблем, внимание к ним кого-то чужого — сигнал о приближении неприятностей, а попадание в злые руки — катастрофа. Сглаз, порча, приворот… Мало ли что я хочу сделать?

Да, любопытство сыграло свою роль. Да, Браун на встречу пришла и мою просьбу принести выполнила. Но пришла она не одна, а с Патил, и ни туфлю, ни чулок Грейнджер из рук своих выпускать не собиралась. По крайней мере, до получения развернутых объяснений: ”кто?”, ”что?”, ”зачем?”, ”кому?”, ”почему?”, ”какие девушки тебе нравятся?”, ”а твоему брату?”… В общем, нужно это понимать таким образом, что какие бы там у них между собой в тесном девичьем кубле отношения ни были, но женская сплоченность против внешних мужских угроз однозначно присутствовала. Зато когда Браун поняла, для чего именно мне все это нужно, то тут же, на месте, без всякого промедления протараторила требующуюся мне информацию. С точностью до полки в магазине Малкин. Был бы магический мир чуть-чуть попродвинутее, то и артикульный номер бы на память сказала.

Почему я выбрал именно главную сплетницу факультета, а не, например, ту же обязанную мне Уизли, наверняка, с радостью готовую такой мелочью погасить свой долг? Да потому, что за все нужно платить, а здесь можно было ограничиться такой для меня малостью, как повод для сплетен. А сплетня получалась на редкость неинтересная. ”Мальчик случайно испортил девочке глупой шуткой туфли, недоволен, но вынужден отдать долг” — это смешно и любопытно, но с учетом того, насколько в Хогвартсе распространены гадости, направленные против одежды недруга, насквозь прозрачно. А вот если бы тут были замешаны Чувства или Великая Любовь…

Чулки (хотя, как по мне, их правильнее было бы назвать гольфами, так как теплые, из толстой шерсти и всего лишь до колена) были совершенно обычными. Ну, насколько обычными могут быть чулки, если их нить сплетена с небольшой добавкой шерсти единорога. Не самые дорогие в своем классе, все же это, по сути, обычный расходник, без каких либо проблем были куплены мной в магазине Малкин с указанной Браун полки. Зато вот с туфельками пришлось повозиться. Чтобы они налезли, чтобы за два, как минимум, года не сносились, чтобы дизайн подошел или мог меняться по желанию, и при всем этом чтобы их можно было носить каждый день, а не только на бал раз в год — требований куча. Это не говоря о том, чтобы они были удобны, мягки, функциональны, ноские и т.д., и т.п. Таким у Малкин не торговали, поэтому пришлось проторенной дорожкой направиться к мастерам пустить кошельку ”кровь” — в магазин ”Твилфитт и Таттинг”.

В итоге, со словами ”быть может это поможет вам, мисс, относиться к окружающему миру с большим вниманием” я передал Грейнджер свои покупки. Она была… в шоке. Фонтанирующие любопытством ”мы просто мимо проходили” Патил с Браун мгновенно утащили впавшую в ступор Грейнджер в факультетскую башню, обсуждать и мерить. Мерить и обсуждать, обсуждать, обсуждать. Во время очередной встречи с Волдемортом я отчитался о выполнении его приказа, предоставил воспоминания, а в конце спросил: ”Этого достаточно?”. Темный Лорд ответил ”да”. На этом вопрос с Грейнджер был для меня закрыт.

К слову, о Волдеморте. Весь месяц на наших занятиях по субботам я Волдеморта расспрашивал не столько про новые заклинания, сколько про неясные моменты внутриполитической кухни. Были в полученном от испанцев архиве некоторые странные на мой взгляд места. И да, увидев у меня в памяти блок-схему политэкономических связей древнейших и благороднейших семей, Волдеморт ей поначалу не особо заинтересовался, бросив, что такую информацию лучше не доверять пергаменту. Правда, после, когда я начал копать настолько глубоко, что над ответами Темному Лорду приходилось натурально задумываться, он все же признал полезность моего труда, хмыкнул и приказал: ”Доделаешь, мне — копию”.

Не знаю, до чего там у себя дообсуждались гриффиндорки, но еще некоторое время после и Браун, и Патил, и Уизли, и, не дай Мерлин, Грейнджер провожали меня взглядами разной степени задумчивости. Похожие оценивающие бросают тяжелоатлеты на штангу с большим количеством блинов на грифе: ”Хм-м-м… Смогу ли я, по силам, или не браться, чтобы случайно не надорваться?” Что характерно, моим мнением, как и мнением штанги о том, хочет ли она, чтобы за нее брались, никто не интересовался. В итоге, судя по поведению и посылаемым невербальным сигналам, трое признали, что у них и так все хорошо, так что я им неинтересен. У Патил посыл немного отличался: ”да, неинтересен, но если что, я не буду очень против, если ты за мной красиво поухаживаешь”.

”Возраст пришел. Ах, молодость!” — только умилился я, глядя на все эти танцы. Знали бы они, что ни у одной нет ни единого шанса, ведь они не леди Забини.

”Как-то все у меня получается через одно, то самое, место. Люблю я безответно одну, ах, Летиция, трахаю — другую, на искреннюю любовь третьей не отвечаю взаимностью, а если чуть дам слабины, то их всех без соли сожрет четвертая. Печально все это. Печально. Сложилась традиционная, много раз описанная картина любовного тре… хм, многоугольника, в которой, почему-то, не счастлив никто…”

Однажды вечером, когда мы собрались у разъехавшихся рукомойников в туалете Плаксы Миртл, то есть перед входом в подземелья Слизерина, а Тони уже нырнул было вниз по трубам, я услышал за спиной восхищенный голос той, неразделенным чувствам которой я от всей души сочувствовал:

— Я знала, что будет весело, но не думала, что настолько! — произнесла сбрасывающая мантию-невидимку Трейси Дэвис, одной произнесенной здесь и сейчас фразой обеспечив мне просто море головной боли.