Интерлюдия 19 (1/2)

Блейз, осторожно подкравшийся к двери кабинета главы рода Забини, тихонько замер и внимательно прислушался к разговору. Точнее, назвать это разговором было нельзя, потому что используемая его матерью модель связного артефакта не голосила на всю комнату как другие, дешевые, а передавала звук только при касании и только своему хозяину. Так что приходилось пытаться мысленно восстановить разговор, слыша реплики только одной стороны. Заодно это было весьма и весьма полезной тренировкой. Правда, удачно и корректно получалось это… далеко не всегда. И к сожалению, сейчас был как раз тот самый сложный случай. Так что с кем и о чем говорила его мать, понять человеку не в теме, в том числе и ему самому, было очень сложно.

— …значит, мой ученик, так и не дождавшись официального окончания ученичества у своего мастера, уже позволил себе набирать своих собственных? Не рановато ли?

— …

— Да это-то как раз очень просто! Из всех моих учеников только ты, девочка, в двенадцатом такте делаешь шаг вперед, а не влево! Это не говоря уже о том, что он оказался отлично натренирован именно на придуманную мной танцевальную последовательность!

— …

— Просто впервые встречаю молодого человека, которого с первого раза не смогла утанцевать. И это было весьма для меня, хм… неожиданно.

— …

— Не хвастайся! Я особо и не старалась! Не такому сопляку со мной соревноваться!

— …

— Да что ты говоришь?! Всего за месяц? Хм… Достаточно неплохо. И что ты о нем знаешь?

— …

— Вот как ты заговорила со своим учителем? Что значит: ”Не мое дело”? А если я скажу тебе, что он в меня крепко влюбился и, если захочу, легко уведу его у тебя?

— …

— Значит, не любовь? А что же ты тогда пытаешься скрыть?

— …

— Ну как хочешь…

— …

— Ах вот как?! Ну раз так, то я признаю твое ученичество завершенным! Радуйся! Ты теперь официально — подмастерье! Бумаги пришлю совой. Можешь набрать теперь хоть сотню малолеток! — и зеркало лицевой стороной вниз отправилось на полку.

— Еще учить меня будет, соплячка, — фыркнула в пустоту комнаты мадам Забини, потом посмотрела в сторону полуприкрытой двери и громко сказала: — Хватит подслушивать, я тебя вижу. Что встал там? Заходи давай!

— Привет, мам.

— Что пришел?

— Да я вот, из совятни. Письма принесли, — и Блейз показал зажатую в руке пачку.

— Хорошо. Давай их сюда.

Письма отправились к адресату, которая задумчиво разложила их на мелкие стопки и сосредоточенно водила над ними волшебной палочкой. Проверяла на вредоносную магию. Предосторожность далеко не лишняя, ибо друзей у леди Забини было гораздо меньше, чем завистников и врагов.

— Что-то хочешь спросить? — не отрываясь от проверки, обратилась она к мнущемуся сыну.

— Я не понимаю.

— Чего ты не понимаешь?

— Ну… Насчет Крэбба.

— И чего же именно ты не понимаешь?

— Как он вел себя с тобой! Это оскорбление! А потом ты м-м-м… пошла смотреть на его дуэль, — смутился Блейз. — И поздравила его с победой. Пусть формально и в спину, негромко, что он тебя мог и не услышать, но все же поздравила. Он тебе… понравился? — совсем тихо закончил он.

— Хм, — Забини оторвалась от писем и перевела взгляд на своего красного сына. Задумалась, потом неожиданно выбросила вперед левую руку, схватила его за домашний свитер и так резко рванула на себя, что тот потерял равновесие и свалился ей на колени. — У! Мой щекастик! Какой ты милый! Дай я тебя поцелую!

— Мама! Сколько раз я просил не трепать меня за щеки! Я уже взрослый! — возмутился Блейз. — И вообще, в нашей британской культурной традиции не принято такое открытое выражение чувств и…

— Да мне на ваши английские правила плевать с высокой колокольни! — небрежно отмахнулась леди Забини. — Неужели я не могу поцеловать своего крошку-сыночка?

— Ма! Ма! — завертелся в кольце рук Блейз.

— Сы! Ын! — передразнила своего наследника леди Забини.

— Ладно, — со смирением в голосе выдохнул он и вернулся к разговору. — Ты так и не ответила на мой вопрос.

— Чувствую влияние этого вашего Слизерина. Уже не так просто сбить тебя с мысли, не так ли?

— Угу, — со скрытой гордостью кивнул Блейз. Не часто ему доставались от матери серьезные похвалы. В основном такие вот тисканья. ”Хорошо еще, что никто не видит всего этого, иначе моя школьная репутация серьезного и местами даже сурового слизеринца рухнула бы в бездну!”

— И что ты хочешь знать? Понравился ли мне твой однокурсник? Влюбилась ли я в него?

— Я хочу знать, не следует ли мне начинать тренироваться называть Крэбба папочкой, — съязвил Блейз.

— То есть ты думаешь, что твоя взрослая, обворожительная, как никто красивая мама с радостью распахнет свои объятья перед ровесником своего сына? Нищим, слабосильным и страшным как смертный грех сосунком?

— Значит, он для тебя ничего не значит? Фух! Но все же, почему ты выделила его?