Доверие (2/2)

— Сегодня хорошая погода, — Хуа Чэн вновь убирал картины в коробку. — Может, прогуляемся? Конечно, если у гэгэ нет планов.

— С удовольствием!

***</p>

Найти красивое место для прогулки в слякотную шанхайскую зиму не так-то просто, в любой другой сезон можно было бы пойти в парк и насладиться видами природы, но только не зимой. Гулять в каком-нибудь торговом центре, когда на улице наконец появилось солнышко, тоже было бы глупо, поэтому молодые люди выбрали самый простой вариант — пошли туда, куда глаза глядят.

Они много разговаривали, ближе к вечеру — и когда только время успело так разогнаться? — они зашли в кафе, потом неспешно двинулись в сторону университета. Им было комфортно в компании друг друга, студенты даже не заметили, как стёрлась грань между тем, что можно, а что нельзя рассказывать тому, с кем знаком всего неделю. Можно было всё, и оба это понимали. Се Лянь рассказал, почему поступил в университет на два года позже: дело было в том, что его отец заболел и не смог работать, огромное количество денег уходило на его лечение, он быстро увядал, слабел, препараты почти не помогали ему выздороветь, но хотя бы снимали боль. Матери пришлось много работать, Се Лянь тоже стал помогать — как только выпустился из школы, он каждый день искал себе подработки, в свободное время сидел с отцом, затем менялся с матерью и шёл на работу. Отец не был рад видеть, во что превратилась его семья, он просил Се Ляня пойти учиться, просил мать больше отдыхать, просил оставить его уже и двигаться дальше. Он пошёл на поправку в марте, появилась надежда на то, что скоро этот кошмар закончится.

Но это было лишь началом конца. Се Лянь хорошо запомнил четыре даты, как четыре вестника самой страшной боли, что ему пришлось пережить.

Двадцать восьмое марта. Его отец впервые за долгое время смог встать с кровати без чужой помощи и пройтись по комнате.

Пятое апреля. На глазах отца, Се Лянь упал в обморок от усталости.

Одиннадцатое апреля. Отцу вновь стало становиться хуже, а мать уволили с основной работы из-за сокращения.

Девятнадцатое апреля. День, когда вернувшись с работы, Се Лянь нашёл обоих своих родителей в петле.

Оставленная ими записка гласила, что они устали так жить, что им страшно видеть, во что по их вине превратился их жизнерадостный и милый ребёнок. Они просили прощения и говорили, что очень-очень его любят, а Се Лянь чувствовал, как рушится его мир. Он остался один. В квартире, в которой нашёл своих родителей мёртвыми; в городе, в котором не осталось ни одного человека, к которому можно было бы обратиться за помощью; в мире, в котором никому нет дела до маленького человека, который не знал, куда ему теперь двигаться.

Но он справился. Поступил в университет, подружился с соседом по комнате, с одногруппниками, с ребятами из других групп, год назад закончил работу с психотерапевтом и вот теперь гуляет по вечернему городу рядом с человеком, которому смог доверить эту историю. Хуа Чэн не первый, кто её слышит — близкие друзья Се Ляня в курсе произошедшего. Но он первый, кому Се Лянь доверился так быстро.

Хуа Чэн впервые в жизни рассказал кому-то о своём детстве.

Он жил очень бедно, его родители тратили почти все деньги на наркотики; бывало так, что он не ел ничего по неделе — тогда приходилось просить еду на улице, красть её в магазинах или на рынке. Особенно тяжело было зимой, когда в холодной рваной одежде приходилось подолгу сидеть в подъезде, дожидаясь момента, когда родители вспомнят о своём ребёнке и откроют ему дверь.

С самого дна очень сложно выбраться, никакая чистая и светлая мотивация не сможет в этом помочь — и Хуа Чэн выбирался, беря энергию из злобы. А злобы было достаточно. На семью, которая искалечила ему детство; на безразличных прохожих, которые с презрением смотрели на мальчишку-оборванца; на одноклассников, которые избивали его, зная, что некому будет заступиться, и дразнились из-за гетерохромии. Злобы было более чем достаточно.

Кроме злобы, у несчастного ребёнка была мечта — он отчаянно тянулся к тому, чего был лишён, хотел пробиться туда, где не будет ни в чём себе отказывать. Тогда, будучи совсем маленьким, Хуа Чэн думал, что дело в красоте. Он понимал, что свою внешность никак не сможет изменить, что вырвать глаз было бы слишком радикально, а вот одежда… Одежда могла изменить многое. Тогда мальчик украл у родителей немного денег, он пришёл в магазин, надеясь, что купит сейчас что-то, что в миг изменит его жизнь, но… денег не хватило. А ещё, всё было не таким, как ему хотелось.

Здесь в пору было бы развернуться, купить на эти деньги еды и наконец нормально поесть, но Хуа Чэн не был готов так скоро сдаваться. Злоба и мечта ни за что бы ему этого не простили. Тогда он впервые купил ткань, иглы, нити. Он изучил свои вещи, чтобы понять, как они сшиты, и начал творить. Иголка постоянно впивалась в пальцы, но результат оправдал все ожидания. У него получилось. Тёплая кофточка из мягкого материала — она не была идеальной, но выглядела значительно лучше, чем всё, что Хуа Чэн носил до этого, вместе взятое. Потом родители узнали, что он украл деньги, мать долго кричала, но всё это уже не ощущалось так, как раньше. Мальчик понял, что он может. Может стать лучше, выбраться отсюда, достичь того, чего так хотел.

Ему вновь пришлось красть. Ткань не дешёвая, а отвлечь продавца и забрать себе желаемое бесплатно оказалось так просто… Позже он понял, что большинство этих людей всё понимало. Они видели тощего ребёнка, который еле держался на ногах, приходил в магазин и покупал немного ткани, потом ещё немного крал. Сейчас Хуа Чэн искренне удивлялся, почему эти добрейшие люди ни разу не заявили на воришку в полицию, но он был им благодарен, ведь сложись всё иначе, и он никогда бы не выбрался.

Он закончил рассказ как раз возле общежития. Се Лянь смотрел с тёплой улыбкой и чувствовал, что хочет сейчас крепко-крепко обнять этого человека, сказать, что он справился, что он самый сильный, самый красивый, самый-самый. Но Се Лянь не решается. Вместо этого он поднимает руку и треплет Хуа Чэна по волосам, словно маленького ребёнка.

— Спасибо, что рассказал мне, Сань Лан.

— Спасибо, что доверился мне, гэгэ.

Они попрощались и каждый почувствовал, как тонкая красная нить особого доверия, ещё хрупкая и слабая, соединила их души. Сейчас кажется, что любой неосторожный порыв ветра разорвёт её на кусочки, поэтому хочется защищать эту нить как самое ценное сокровище, как то единственное, за что им обоим придётся держаться, когда настанет время падать в пропасть.