Упс... (1/1)

С минуту он сидел, смиряя бешено колотившееся сердце. Голова, казалось, распухла и была каменно тяжелой. Пожалуй, он не готов был услышать и то, что услышал от Мэн Яо во сне. Или от самого себя, принявшего дорогой облик? Но крамольные мысли, противоречащие всему, чему учили Сичэня в клане, отзывались в его душе, гудели тревожным гонгом. Это было мучительно и вносило смятение в сердце и разум.

Сичэнь взялся было за Лебин, но, взяв несколько нот, растерянно опустил флейту. Не то. Не поможет, понял он. И тогда он в отчаянии достал три кувшина крепкого вина, подброшенного ему Вэй Усянем. Примерно через год после того, как Лань Сичэнь ушел в уединение, он стал находить в ханьши кувшины с вином. Они появлялись там с завидной регулярностью, не реже пары раз в месяц, причем, Сичэнь никак не мог уловить этот момент. Он не чувствовал колебаний ци, не слышал ничего подозрительного, но вино появлялось, подброшенное ловкой рукой – или не рукой… Может, это был какой-то новый талисман перемещения? Сичэнь вполне допускал, что Вэй Усяню, – а кто еще мог без зазрения совести протащить в Облачные глубины алкоголь да еще подсунуть главе клана? - под силу сделать такой талисман, не вызывающий возмущения энергий.

Как бы то ни было, Сичэнь отвергал эти подарки, выставляя их на улицу. Но проходила неделя-другая, и в ханьши появлялись новые кувшины. От последнего «подарка» Сичэнь не успел избавиться, и сейчас, пребывая в совершеннейшем раздрае, счел это не меньше чем знаком судьбы.

- Если испытанные лекарства не помогают, - неуверенно произнес он, - стоит ли попробовать то, что всегда считалось ядом? В конце концов, из яда тоже делают лекарства, дело в дозировке…

Сичэнь колебался. Раньше он ловко обходил правила, но обвинить его в прямом нарушении не удавалось с тех пор, как он вышел из юношеского возраста, а тут…

- А вдруг поможет? – Он повертел один из кувшинов в руках, словно раньше никогда не видел такой вещи. Потом перевел взгляд за окно, в сгустившуюся темноту осеннего вечера. Вот-вот должен был прозвонить колокол к отбою. Сичэнь поболтал кувшином в воздухе. Все равно никто не посмеет потревожить его в это время. – А-а-а-а, - он махнул свободной рукой, откупорил вино и быстро сделал большой глоток прямо из горлышка, пока не передумал.

Алкоголь оказался действительно крепким, Сичэнь даже закашлялся. Пожалуй, чтобы нейтрализовать такое с помощью ци, как он делал на пирах, когда отвертеться от выпивки не получалось, понадобилось бы усилие втрое больше обычного. Сейчас ничего такого он делать, разумеется, не стал, иначе смысл пить? Второй глоток сделать было уже легче, третий – еще легче.

Сичэнь с любопытством отслеживал своё состояние. Ноги стали ватными, кончики пальцев и уши потеплели, но больше никаких изменений он пока не обнаружил.

- Вот и нарушил, - грустно констатировал он. – Посмотрим, что теперь будет. В юности, когда я выпивал с дагэ, - продолжил он, обращаясь к кувшину, - я творил… всякое… И на флейте на крыше играл, и дагэ катал на Шоюэ… Вот интересно, что мне захочется сделать сейчас? Пока ничего не хочется… - он сделал еще пару глотков. – Разве что, кажется, я начал говорить больше обычного.

Сичэнь прислушался к себе и попробовал подумать о том, что услышал во сне. Было по-прежнему некомфортно, но уже поменьше. Значит, решил он, надо добавить.

- Посмотрим, сколько мне нужно выпить, чтобы подействовало. Проведем эксперимент… - пробормотал он.

К концу второго кувшина логика размышлений заметно вихляла, если взглянуть со стороны, но изнутри этого совершенно не ощущалось. К середине третьего кувшина Сичэнь мог уже думать о приснившейся крамоле без содрогания и даже с интересом.

- А вот действительно, если бы я стал бессмертным, зачем мне это? – вопросил он в пространство. – Особенно теперь, когда А-Яо и дагэ… - он не договорил. – А если вознесусь, зачем мне это? Небожителям всё равно нельзя вмешиваться в жизнь смертных. И помочь всем тоже нельзя, так зачем? Можно помочь немногим, но я и при жизни могу помогать немногим… А если бы не правила, может, я мог бы помочь гораздо большему количеству людей! И я мог бы помочь и Ванцзи, и дагэ, и А-Яо! – воскликнул Сичэнь. Жгучий гнев вспыхнул в нем в одно мгновенье. – Он прав! Глупые, проклятые правила! Ах, если бы я только мог что-то с ними сделать!.. Но ведь я могу… наверное… что-нибудь, - он замер, пораженный догадкой. – Я глава клана или не глава клана? Но что делать со старейшинами? А?

Сичэнь вскочил и заходил по ханьши, ощущая, что ему внутри тесно и не хватает воздуха. Он глава клана или не глава клана? А если глава после отбоя идет по территории клана, значит, у него есть на то веская причина! Допив последний кувшин, Сичэнь схватил Шоюэ и вышел на улицу. Стремительным шагом он шел по дорожке, вдыхая прохладный вечерний воздух, остужавший горевшие щеки и уши. Никак не желающая оформиться мысль о том, что делать со старейшинами, чтобы не мешали делать «что-нибудь», так захватила Сичэня, что он не замечал, куда шел. Очнулся он лишь тогда, когда уперся взглядом в Стену послушания.

- У-у-у, глупая каменюка, - с какой-то детской злостью и досадой протянул он – и едва не зажал себе рот. Помолчал несколько секунд и уже увереннее повторил: - Глупая каменюка!

Бродившие в Сичэне три кувшина вина настойчиво требовали что-то сделать. Не то вырезать на Стене дополнительное правило, отменяющее остальные правила, не то… А еще эти три кувшина не менее настойчиво просились наружу. И тут Сичэня осенило. Бросив Шоюэ на воздух, он поднялся выше Стены послушания, задрал одежды, развязал штаны и с чувством зажурчал, чувствуя мстительное торжество и облегчение телесное и душевное.

От внезапного громкого резкого треска Сичэнь едва не слетел с меча, но умудрился не только сохранить равновесие, но и доделать свое черное дело. Опустив глаза, он увидел змеящуюся по Стене глубокую трещину, от которой медленно ползли ответвления. У него вырвался сдавленный смешок, затем еще один, а потом он от души расхохотался, звонко и легко, заложил крутой вираж, придерживая одной рукой штаны, да так и умчался в сторону ханьши. Даже его пьяного разумения хватало, чтобы сообразить, что на звук может прийти кто-нибудь из патрульных, а его не должны поймать на месте преступления. На полном ходу он влетел в ханьши через окно, присев на мече и пригнувшись, скатился на пол, раскинулся на нем морской звездой и уснул так крепко и спокойно, как не спал уже давно.