С четверга на пятницу (2/2)

— Подкупаешь меня едой? — бубнит он под нос и слышит, как Чарли подавляет смешок, а самого хватает только на горькую усмешку.

— Переводишь стрелки? Ладно, попытаться-то стоило, но если не хочешь говорить — не надо, я не давлю. Может закажем мороженое? Шоколадное или клубничное?

— Я не знаю, я просто… — оставшиеся слова застревают в горле, растекаются по организму слабостью, беспомощность детской, отравляют. Он прокручивает вопрос Чарли снова и снова, как заевшую пластинку, в попытке услышать звоночек с желанным ответом, увидеть над головой загорающуюся лампочку или дождаться, пока двери не распахнуться и не войдёт человек с книжкой о жизни Билли, с закладкой на нужной странице, выложив четкое объяснение, почему так цепляет, почему так болит, почему он забыл причину, но расхлёбывает последствия, вгрызаясь в руку, тянущуюся приласкать, срывается с цепи за банальное сочувствие. Но никто не входит, и Билли стыдливо отворачивается, в точности, как делала Чарли, цепляется взглядом за безликих посетителей, словно они спасательный круг — должны вытянуть, помочь задышать ровно, избавиться от заполоняющей лёгкие воды. Он для них точно такой же незнакомец, как и они для него — не знающие ничего, не слышащие его мыслей и их разговоров, не могут осудить сочувственным взглядом, многозначительным вздохом — всем тем, что у Чарли не выходит скрыть, она тянется к нему и с нежностью присущей только ей берет его ладонь в свою, сжимает, большим пальцем водит по огрубевшей коже, очерчивает тонкие переплетения линий.

— Ты знал, что я умею гадать по руке? Сейчас всё о тебе узнаем. Разберёмся, кто там тебе нагадил на линии жизни и какое мороженое судьбой положено, — она отвлекает от мыслей, копающих дыру в груди, которую заполняет непроизнесенная в слух благодарность за спасение из чёрной дыры, но Билли почему-то уверен, что Чарли удаётся почувствовать её в воздухе.

— Ты просто терминами бросаешься? — он глухо посмеивается и заправляет за ухо прядь, что до этого укрывала оголенные эмоции от всего мира, а теперь мешается и лезет в глаза. Скользит взглядом по силуэту Чарли, вновь растворяясь в тёплом сиянии карих глаз, в еле слышном напевании незнакомой ему мелодии, в ласковой улыбке, в которой понимания больше, чем в словах, от которой за рёбрами сердце щемит.

Билли вздыхает — ему пиздец.

***</p>

— Мистер Харгроув, всё, что я прошу, это немного внимания к моим словам.

Билли морщится от громкого удара линейкой по его парте и от тяжести скопившегося напряжения в мышцах шеи. Голова гудит, в висках острой болью отстреливает отсутствие сна и три выкуренных сигареты вместо завтрака, с щеки падает прилипший листок бумаги, отлёжанная правая рука немеет и наливается кровью, на ней проступают смятые узоры и сотни тонких, невидимых иголок вонзаются остриём при любом движение. Билли пытается стряхнуть их и одновременно с этим протирает заспанные глаза костяшкой указательного пальца левой, подавляя зевок и стараясь сфокусировать потерянный взгляд на женщине перед ним.

— Не вынуждайте меня отправлять Вас к директору, молодой человек!

— Ага, — Билли сгребает раскрытую тетрадь, что послужила ему не самой удобной подушкой, две ручки и карандаш с откусанным ластиком в сумку, и встаёт с места, — можно уже идти?

Отмахивается от дальнейших писклявых криков престарелой учительницы, имя которой не удосужил себя вспомнить, затыкая возмущения, летящие в спину, хлопком двери, он остается наедине с собой в пустом коридоре школы, неспешно бредёт по нему, потягиваясь, ослабляя натянутость затвердевших от неудобного положения мышцы. Оглядывается по сторонам — двери других классов плотно закрыты, через узкие стеклянные прямоугольные вставки видны сосредоточенные макушки учеников и тени беззвучно говорящих учителей, никто и пальцем не ведёт, внимание на него не обращает. К директору Билли, конечно же, идти не планирует, не потому что нет никаких сил подниматься на второй этаж, но и потому, что он в душе не ебёт, как именно объяснять причину сна на уроках.

— Знаете, — причудливым голосом на тона два выше начинает он, направляясь к мужской уборной, попутно роясь в сумке в поисках зажигалки, — я не мог уснуть дома, потому что не могу выбросить из бошки одну девицу, — толкает ботинком дверь и переступает порог, — Вам она знакома, — вытаскивает, наконец, зажигалку, — мы с ней вместе корову украли.

Зажав губами сигарету, последнюю из пачки, крутит колёсиком зажигалки, высекая искру за искрой, но в такое желанное, необходимое, спасительное пламя они, как назло, не соединяются. Билли рвано выдыхает, облокачивается о раковину, сбрасывает сумку с плеча на заляпанную хер знает чем когда-то белую поверхность, закрывает крышку зажигалки, трясёт ее в кулаке, и щёлкает снова, и снова, и снова, и снова.

— Да, блять ты, конченная! — швыряет в ее раковину, та скатывается по влажной керамике, закручиваясь в проржавелом сливе, и в этот же момент дверь распахивается и входит девятиклассник с синим листочком-пропуском, вытаращив испуганные глаза на Билли, случайно подслушав его ругань.

— Курение вредит здоровью, — вынув изо рта сигарету, сипло бросает Билли, — огонька не найдётся?

Пацан слишком быстро и часто машет головой, прислонившись к стене, медленно пробираясь к пустым кабинкам с унитазами.

— Не сожру я тебя, не ссы.

Он судорожно кивает, сжимая листочек, и бежит в дальнюю кабинку, и Билли слышит щелчок затвора, поворачиваясь к небольшому зеркалу, опирается ладонями о раковину и направляет потускневший взгляд в отражение — лицо осунулось, челюсть покрылась едва заметной жесткой щетиной, под глазами темнеет усталость, рана на губе не затягивается и напоминает о себе колючей пульсацией. Билли не сдерживает саркастической улыбки, от которой сразу становится тошно, — ему бы сейчас из проблем только злого и ужасного старшеклассника, а не натянутых до надрыва где-то в солнечном сплетении чувств, доводящих до изнеможения, до свербения в носу и рези в покрасневших глазах.

Дикое желание списать весь творящийся хаос на беснования гормонов, на то, что показалось, на ебаную доброжелательность и проявления заботы, не верить в то, что взгляды и касания могут значить в мире Чарли столько же, сколько они значат в его собственном, но нависший грозовой тучей страх принятия собственных чувств стирает подчистую, истребляет малейшее сопротивление. Так глупо, не единожды познав горечь разочарования в любви, вновь бояться разбитого сердца, будто это болезнь смертельная и иммунитет организм к ней не вырабатывает, а умирает каждый раз. Даже на смех прорывает, истерический правда, от абсурдности, а внутри всё съёживается, сжимается и старые раны по швам расходятся.

— Ты чего завис? Бурная ночка? — выводит из оцепенения знакомый голос, Билли не оборачивается, но улыбается, без прикрас и ёрничества, откровенно радуясь появлению друга, про которого он, стыдно признавать, забыл с последними-то событиями, творящимися в его жизни. Джейсон легонько толкает в его бок, расчищая путь к мылу над раковиной, а Билли поворачивает кран и успокаивает разгоряченное сознание холодной водой.

— Да, с мамой твоей. Она не рассказывала?

Джейсон смеётся и смех его рисует в голове Билли образные наброски Чарли. Как он раньше не подмечал объективного сходства между ними двумя, несмотря на то, что приходятся они друг другу кузенами? И почему Джейсон так спокойно выступает жилеткой для нелестных высказываний в сторону его сестры? Билли с большим трудом может представить, как ему приходится выслушивать нечто подобное о Максин. Да, за глаза он выражался и похлеще, при этом не позволяя никому другому даже заикнуться о Макс, но излишней симпатией к ней Билли так и не проникся — одного лишь присутствия её хватает, чтобы довести его до точки кипения. Она — непрошеное напоминание о рухнувшей семье. Сегодня утром тоже почти довела, когда списала его хуёвое состояние на очередное похмелье и не затыкаясь трещала о друзьях, одного вроде назвала Майком. Билли бы не слушал так внимательно, заглушив её недавно вышедшем альбомом Metallica, урванном на той неделе на распродаже в магазине, но предпочёл с головой погрузится в пустую болтовню сестры, а кассету с альбомом, стоило первым аккордам коснуться ушей, Билли вырвал из приёмника и закинул куда-то за спину, избавляясь от воспоминаний о вчерашнем вечере.

В шестом часу они с Чарли вышли из кафе, не застав закатного солнца, трусливо спрятавшегося за раскидистыми кронами деревьев. Возвращение вместе домой плавно перетекает в ритуал, о котором они оба не просили, но против которого ничего не имели. Билли завёл двигатель, разворачивая машину и выезжая на центральную дорогу, а Чарли, насупив брови, сосредоточенно перебирала стопку кассет, коробку с которыми Билли достал из-под задних сидений. Ехали длинным путём, огибая добрую часть города по указам Чарли, хоть для Билли эта дорога была привычным способом, чтобы добраться домой, но он уступил Чарли место координатора, подпевая во весь голос, телом отдаваясь зазвучавшей песни, после того как коробка с оставшимися кассетами была убрана в сторону. Чарли подхватила на припеве, распустив косу, запустив пальцы в волосы и распушив их сильнее, отбивала ритм по невидимым барабанам, сливаясь с музыкой в единое целое. Билли ловил себя на том, что засматривается на резкие движения, на приоткрытые губы и искрящуюся жизнь в глазах, и не останавливал, чуть не доведя их до аварии, вырулив со свистом в последний момент. Уже отъезжая от дома Алвин, переступив гордость, он нехотя признал два факта: у них с Чарли схож музыкальный вкус и он чуть было не поцеловал её. А, когда тяжёлые свинцовые тучи сгустились на небе, утащив во тьму звёзды и полумесяц, и в разряженном воздухе запахло грозою, от этих мыслей потерялся сон и до одури плохо стало.

— Так ты целый урок прятался от кого-то в туалете? — Джейсон подносит зажигалку к фитилю сигареты, пламя вспыхивает по щелчку, и Билли, наконец, позволяет себе глубокую затяжку до горького привкуса на языке и выдыхает в потолок серебрянные нити дыма, — Выглядишь херово.

Билли ничего не слышал, отдав предпочтение самокопанию, но по словам Джейсона, звонок уже минуты две как оттарахател и все разбредаются по домам, кабинеты пустеют, но из коридоров ещё доносится эхо жизни — смех, разговоры, выкрики, топот ног и хлопанья дверей, значит, совсем скоро ему придётся вновь столкнуться с Чарли на отработке.

— Ощущаю себя также. Я не прятался, — Билли приседает на край столешницы, стряхивая пепел в раковину, — просто надоело там сидеть.

— Ты ж с английского свалил? — Билли утвердительно кивает, Джейсон хмыкает, отмахиваясь от колец дыма, — Смело, конечно, табель так портить, она тебе все мозги потом выебет.

Билли тушит остатки сигареты и кидает их в маленькое отверстие в сливе раковины, прячет неработающую зажигалку в карман и включает воду, смывая пепел, избавляясь от улик. Последнее, что волнует его сейчас, так это недостаток баллов и дополнительные задания. Возможно, протрезвев от наплыва чувств и болючих дежавю, выспавшись, он позволит переживаниям об учебе взять над собой верх и начнёт хвостиком бегать за учителями, вымаливая дать ему доклад или задачи, но сейчас его голова забита откровенно другим, если быть точнее — другой.

— Чаки тебя искала, кстати, — невзначай бросает Джейсон, поправляя перед зеркалом причёску.

Билли спрыгивает со столешницы, направляясь к выходу из туалета, но слова друга вынуждают остановиться, обернуться и вопросительно выгнуть бровь. Во-первых, он слегка удивлён забавному прозвищу, о котором Чарли предпочла умолчать, а Джейсон никогда не упоминал, во-вторых, искать его смысла нет — ещё рано утром, перед первым уроком, его поймал очередной учитель с этой их долбанной планшеткой и свистком на шее, переспросил имя, уточнил фамилию, сделав все возможные ошибки в произношении, и предупредил об отработке в библиотеке. Напрашивается вопрос. Отвечать самостоятельно Билли себе запрещает и вслух задаёт Джейсону.

— Хрен знает, после второго урока спросила, не видел ли я тебя, потому что она не видела. Так это ты от неё прячешься?

— Нет, — немного грубо отрезает Билли, но не врёт. Он здесь, потому что курить захотелось, потому что это дурная привычка, перетекшая в зависимость, он здесь, потому что не хотел словить розовой листок с замечанием, потому что достало всё и жизненно необходимо было отдышаться.

Никакой лжи, но красные пятна стыдливо проступают на шее, с потрохами выдавая его притворное спокойствие. Он не смог остаться сегодня дома из-за выходного отца, но от Чарли продолжил скрываться, стоило заслышать в потоке учеников ее голос, прятался за дверцами чужих шкафчиков, за открытыми учебниками и в пустых кабинетах, наивно полагая, что с окончанием уроков по звонку и чувства изнемогут. Чуда не случилось, думает Билли, упираясь ладонью в дверь, и толкает её вперед, нос к носу сталкиваясь в проёме с Чарли, ухватившейся за дверную ручку мужской уборной.

— Вот ты где! — она широко улыбается и утягивает Билли в невзаимные объятия. Он истуканом стоит, опустив руку, не смея коснуться Чарли в ответ, исчезает в секундах, чувствуя тепло её тела, слушая лёгкий запах лаванды и ровное дыхание, но пробуждается порыв оттолкнуть, опомниться, сбежать, эмоции меняются за мгновения, он окончательно путается в них, а Чарли отстраняется первой и с любопытством в глаза заглядывает. Объятия были ничем иным, как обычным дружеским приветствием, она так со всеми поступает, о ком знает чуть больше имени — напоминает себе Билли и усмехается. Уже второй раз металлические сети необузданных страхов и чувств, сплетенные сладким послевкусием после проведённого с Чарли времени, распадаются на мелкую крошку, стоит ему вновь увидеть её, ведь когда она рядом, под боком, несёт всякую беззаботную чушь, делится последним собранием сплетен и возмущается о холодной пицце в кафетерии, Билли накрывает спокойствием — бабочки не дохнут в животе и сердце бешено не колотится. Может иммунитет всё же выработался. Может он, изголодавшийся по душевной близости, вцепился в Чарли, как в первую, кто проявил заботу. Может зря он мучал сознание бессонными ночами, разрывая нервы на кусочки, придумывая объяснение каждому её действию и поступку. Может в этот раз он не упал и удержал равновесие.

Чарли прерывает его размышления, задав вопрос, который он не расслышал, и останавливается у окна, кивком призывая Билли взглянуть и сама устремляет взгляд. День в Хокинсе заканчивается непростительно рано и обычно Билли успевал застать уже серость вечера, но не сегодня. Он неисчисляемое количество раз проходил по этому коридору, мимо этих окон, и впервые остановился. Замерев вполоборота и приоткрыв рот на обрывке несказанного слова, он наблюдает за уходящим за горизонт солнцем и чувствует, как ладонью Чарли аккуратно касается сгиба его локтя. На пляжах Калифорнии Билли встречал множество закатов в сотни раз красивее — переливающие радугой, алые, переходящим в нежно-розовый, фиолетовые, окрашивающие воду, сверкающую в прощающихся лучах, но сегодняшний закат по-своему особен. Сегодня Билли встречает его в отражении карих глаз, ставших на минуты янтарно-золотыми. И пусть сейчас он падает, перед ним стоит и улыбается прячущемуся солнцу надежда на спасение, и в груди трепетать начинает.

Ему и правда пиздец.