84. Эванс (1/2)

Бывают дни дерьмовые с ног до головы.

В смысле с утра до вечера.

Этот вторник несомненно был таким.

Для начала я чуть было не опоздала на завтрак, потому что Марлин никак не желала освобождать уборную.

— Сколько морду не рисуй, все равно останешься страшной, — без обиняков заявила Шмэри через закрытую дверь, и мы с ней свалили на пятый этаж, в ванную. — Эванс, у тебя сиськи вымахали, — заявила она, когда я разделась.

— Я знаю. Профессиональный спорт мне теперь не светит. Да и старая я уже.

— А ты собиралась? — Шмэри тоже скинула одежду. Все-таки давно я не рассматривала ее полностью голую.

— Ну, если все-таки придется свалить из этого мира, нужно будет как-то зарабатывать. Дирк прав: мы среди своих ни на что не годимся. Слушай, Шмэри, с тобой все в порядке? Ты очень сильно похудела.

Я не стала говорить вслух про смачную бордовую отметину на ее левой груди.

— Столько открытий, а, — заржала та. — Тебе стоит иногда выбираться в люди, Эванс. Ну, в общий душ, например. Кромвелл, например, еще больше разжирела. А у Грант писька заросла. — Я скорчила брезгливую физиономию, и Шмэри уже серьезно добавила: — Да нормально со мной все. Тренировки же. Семь потов сходит за вечер. Мне так больше нравится.

— Да, так лучше, — улыбнулась я, — хотя ты и раньше отлично смотрелась. Словом, я бы тебя трахнула, будь у меня член.

— Аналогично, — захохотала Шмэри. — Может, ну их, этих парней? Пусть сами друг у друга сосут. Хотя нет, — она пошарила языком за щекой, будто хотела вспомнить ощущение, — мне самой слишком нравится, чтобы отдавать это право им.

Я подумала, как было бы просто в мире, где остались только девки. Уж мы бы друг друга точно поняли. Или поубивали друг друга прежде, чем понять.

За столом Фоули громко рассказывала, как восхитительно прошло ее вчерашнее собеседование с инспектором. Еще бы, будь у меня такой длинный и проворный язык, и мне не пришлось бы проходить эту дерьмовую процедуру макания башкой в унитаз.

Со мной такого ни разу не случалось — до сегодняшнего дня — но я видела, как девчонки в младшей школе издевались над кем-то из одноклассниц. Кажется, им не понравились ее ботинки. Старые, местами порванные.

Мы с Оливером — так звали мальчишку, с которым я дружила совсем мелкой — попытались их остановить и получили по паре царапин на нос.

Поттер взял меня за руку под столом и быстро сказал:

— Все нормально? Я могу пойти с тобой.

Его пальцы были холодными, но мне нравилось, как Джеймс гладит тыльную сторону моей ладони. Правда собрать в кучу мысли это никак не помогало. Скорее, наоборот.

— Я предпочитаю позориться без свидетелей, — я постаралась улыбнуться, взглянула ему в глаза и подавила желание рассказать, как сильно хочу, чтобы Джеймс пошел и не позволил этой дуре копаться в куче моих грязных трусов.

Я догадывалась, каким таким мастерством он ее когда-то поразил.

Может, Поттер и после вечеринки Горация с ней трахался, раз Шонненфилд так настойчиво лезла к нему в гостиной, даже Фоули не постеснялась. Сейчас-то он наверняка еще лучше, чем в прошлом году.

Похоже, у мужчин всегда так — влюбляются в одну, а трахают сразу нескольких.

Феб тоже так делает.

И Блэк, кажется. Хотя он вроде никем всерьез не увлечен.

У папы точно есть какая-то. Не мама.

И Шмэри такая же, хоть и не мужчина.

Да все вокруг.

Даже я сама. Феб говорит такие откровенные вещи, что невозможно опомниться.

Сложно не ответить тому, кто так упрямо любит.

Любить Фабиан умеет. Существуй на свете Омут любви, можно было бы уткнуть ему в сердце палочку и вытащить оттуда алую невесомую прядь длинною в бесконечность.

Но это умение не передается через поцелуи.

Он сказал, я не представляю, что с ним происходит.

Это правда.

Не представляю.

Как он живет с этим, ума не приложу.

Я думаю о Шонненфилд, которую возможно трахнул Поттер, о том, что совсем скоро она подаст Джеймсу знак, и он свалит подальше, лишь бы не оказаться в дерьме вместе с нами, и меня тошнит от безысходности.

Меня разорвет, если я буду испытывать к Фебу то же, что к Поттеру. На двоих меня точно не хватит.

Я так привязана к Фебу, что не могу отвернуться за секунду до поцелуя, а еще мне самой иногда хочется почувствовать его жар, но я вряд ли чувствую то же, что он.

— Наверное, совет говорить что в голову придет в этом случае не совсем к месту, да? — прищурился Джеймс. — Хотя я всегда так делаю.

— Я каждые каникулы проводила в одном доме с Петунией, — я скорчила таинственную рожу. — Я найду что ответить очередной девице, которая меня терпеть не может.

Поттер встревоженно кивнул.

Он еще сильнее оброс: волосы обязательно лезли бы в глаза, если б не топорщились, будто он уложил их специальным средством, как Дирк перед выступлением. Хотелось запустить в них руку — Джеймс обязательно обнял бы меня — и никуда не ходить.

Парни в последнее время совсем перестали бриться. Мода, что ли, какая-то пошла. Я даже догадывалась, откуда у этой моды ноги растут. Так или иначе, Джеймсу это было к лицу. Он, кажется, из тех мужчин, кому пошла бы борода.

После завтрака я поперлась в кабинет Шонненфилд. Ну, зато в теплицы тащиться не пришлось. Слабое утешение, конечно.

Я глянула на часы, подаренные Шмэри, дождалась, пока минутная стрелка сравняется с цифрой шесть — и постучала.

Получив разрешение войти, толкнула дверь и оказалась в кабинете, который вчерашней студентке точно не полагался. Пожалуй, даже у Минервы был меньше. А может, Минерве было насрать на размеры; ее авторитет и так непоколебим.

Огромное окно с видом прямо на квиддичное поле занимало почти всю стену — пожалуй, Шонненфилд могла наблюдать за игроками, не выходя из замка.

Слева стоял узкий шкаф с какими-то папками и высокий столик на изящных ножках, на нем — почти кукольный сервиз. У нас с Туни был похожий в детстве.

Сама Шонненфилд расположилась за просторным столом. У ее правой руки услужливо пританцовывала чернильница — не из тех, которыми пользовались мы, а отвратительно смахивающая на коллекционную. Такая имелась у Горация.

Шонненфилд молча указала мне на стул, а сама взмахнула палочкой, создавая новый чистый свиток.

У меня появилась возможность как следует ее рассмотреть.

А она пялилась на меня.

Пришлось признать, что у Шонненфилд есть все основания считать себя красивой.

Такие лица называют породистыми — что бы это ни значило. Карие глаза, пухлые губы, аккуратный нос, кожа без веснушек и родинок — возможно результат косметических чар. Или подарок природы.

Мои четыре веснушки постоянно заявляли о себе, особенно весной.

Я смотрела на ее волосы и склонялась к тому, что Шонненфилд все-таки сперла оттенок у меня. Многие девчонки так считали в прошлом году.

Понятно, почему она не упускает шанса пнуть меня языком; девки ненавидят, когда у них одинаковые туфли или сумочки.

Но вообще-то я первая занимала за этим цветом.

Школьные мантии и уродливые форменные юбки для Шонненфилд остались в прошлом. Накидки она меняла каждый день, и я сначала удивилась, не обнаружив в кабинете огромного гардероба. Но потом сообразила, что за неприметной дверью наверняка скрывается еще одна комната. Спальня или что-то такое.

«Либо она может ночевать в чужой спальне», — издевательски протянула паскудная Шмэри.

Сейчас очередная мантия, на этот раз светло-голубая, была расстегнута, я видела вырез платья и сиськи в этом вырезе.

— Что ж, мисс… — Шонненфилд демонстративно заглянула в бумаги, хотя прекрасно знала мою фамилию, — Эванс, начнем. Министерство поручило мне провести беседу с каждым из студентов, дабы составить представление о текущем состоянии дел в школе. События прошлой пятницы вынудили министра Экройда сомневаться в том, что администрация Хогвартса в состоянии самостоятельно справиться с проблемами, которые без всякого сомнения существуют.

Курсы они какие-то специальные заканчивают, что ли, чтобы научиться говорить так витиевато. Я почему-то вспомнила заседание Визенгамота и манеру общения судей.

— Я попрошу вас отвечать на мои вопросы без лишних деталей и предисловий. Мы, девушки, часто этим грешим. С молодыми людьми гораздо проще, — она самодовольно ухмыльнулась и примолкла, видимо ожидая от меня реакции.

— Хорошо, инспектор.

Раз уж я вспомнила суд, стоило вспомнить и способ, который помог обойти острые углы тогда. Представить, что это обычное выступление. Мне снова десять, и впереди очередное спортивное состязание.

— В каком возрасте у вас впервые обнаружились магические способности?

А вот и тот самый вопрос, о котором говорил Дирк. Уверена, что для чистокровных он звучал в другой формулировке. Что-то типа «когда вы порадовали ваших родителей первым стихийным выбросом магии?»

— Если не ошибаюсь, мне было шесть.

— При каких обстоятельствах?

На самом деле, о том дне я предпочитала молчать.

Туни закатила истерику папе в магазине, когда он отказался покупать ей куклу.

Пока папа с продавцом ее успокаивали, я прижалась носом к витрине, чтобы рассмотреть игрушку получше — и обнаружила, что никакой преграды нет. Только руку протяни. Ну я и протянула.

Короче, это был первый и единственный случай воровства в моей жизни.

— Я уничтожила мамину любимую чашку. — Я заранее придумала этот невинный ответ. — Она сокрушалась целых пять лет, но после разговора с профессором Макгонагалл простила меня.

Шонненфилд подняла брови и сделала пометку в пергаменте.

— Расскажите о своей семье, мисс. Чем занимаются ваши родители? Братья или сестры имеются?

Я машинально отвечала на тупые однообразные вопросы, стараясь, где это возможно, умалчивать детали, и все ждала, когда она уже подберется к сути.

Часов в кабинете не было, но по моим ощущениям прошло минут десять из отведенных тридцати.

— В какой из школьных дисциплин вы можете считать себя наиболее успешной?

Представляю, как ответил на этот вопрос Блэк.

Наверняка заявил, что он хорош в любой дисциплине, даже в нумерологии, на которую никогда не ходил. Мне бы его уверенность.

Впрочем, что у него, что у Поттера есть все основания считать себя сраными гениями.

— Зельеварение.

Шонненфилд пригрозила, что обязательно пообщается со Слагхорном, чтобы получить подтверждение моих слов.

Удачи, дура. Гораций готов трепаться о моих талантах до самого ужина. Иногда даже вместо него.

Дальше пришлось рассказать о результатах СОВ, достижениях типа статуса старосты и планах на будущее.

— То есть вы еще не определились с профессией? Насколько мне известно, к началу шестого курса большинство студентов точно знают, какое место хотят занять в магическом мире, — презрительно скривилась Шонненфилд, всем своим видом давая понять, что для меня в их сраном мире место вовсе не предусмотрено.

— А вы в каком возрасте узнали, что будете занимать свою должность? Когда ваш отец все устроил или чуть раньше?

Шмэри сказала бы, что я просто завидую. Похоже на то. А еще меня бесят надменные идиотки.

Шонненфилд ощетинилась:

— Я бы на твоем месте была аккуратнее со словами.

Ее лицо исказила гримаса отвращения, будто я наблевала на стол.

Хотелось, кстати, но я не умела искусственно вызывать рвоту.

Шонненфилд даже выпала из образа благовоспитанной служащей министерства, но довольно быстро взяла себя в руки:

— В вашем личном деле есть пометка о временном лишении значка старосты, — она отрывисто продолжила допрос. — При каких обстоятельствах это случилось?

«Удачно потрахалась с Поттером», — чуть не ляпнула я, но прикусила язык.

Все-таки значка меня лишили за полчаса до того, как я под него легла. А еще я не хотела нажить Джеймсу проблем. Хотя, учитывая благосклонность инспектора, у него их и так не будет.

— Что ж, мы почти закончили, — она мстительно строчила в своем пергаменте, записывая мой нудный пересказ событий того дня. — Где вы находились, когда случился инцидент двадцать восьмого января?

Значит, в министерстве нападение Пожирателей дипломатично обозвали инцидентом. Миленько.

Наверное, ради этого вопроса и затевались собеседования с инспектором.

— Я была в уборной. Справляла физиологическую нужду.

— Вы контактировали с нападавшими?

— Двое из них пытались меня убить. Это считается? — я вспомнила, как они гнались за мной, пытаясь достать, как я наткнулась на брата Феба, как боялась за Шмэри — и вытерла ладони о мантию.

Шонненфилд снисходительно хмыкнула и сделала очередную пометку в пергаменте.

— Как вы избежали этого? — уточнила она с такой физиономией, словно читала интересную книгу, но очередной сюжетный поворот встал ей поперек горла.

В башке быстро вспыхнула мысль, что мистер Долиш привел стажеров на свой страх и риск, поэтому я извернулась как могла:

— Я быстро бегаю.

— Вы хотите сказать, что нападавшие не смогли вас догнать? — язвительно поддела Шонненфилд. — Или… — она выдержала драматическую паузу, — быть может, они не собирались причинять вам вред? Или вы смогли… с ними договориться?

— Их намерения были довольно очевидными.

Я чуяла, что Шонненфилд пытается вытянуть из меня нужный ей ответ, но не понимала, зачем все это.