Часть 14 (2/2)

— Чем могу помочь?

— Это нужно передать боссу, — Дазай протягивает отчёт.

Сотрудница Мафии (как любой из них) не задаёт вопросов и принимает бумаги.

— Будет сделано.

***</p>

Возвращаться в квартиру, где нет Одасаку — тоскливо. Даже кажется, что температура воздуха ощутимо ниже. Осаму, не изменяя себе, в одежде заваливается на кровать лицом вниз и устало стонет в матрас. Но несмотря на усталость, минут через десять сползает и, забрав оставленный на комоде телефон, неприкаянным призраком направляется бродить по комнатам. За время его отсутствия в квартире незваных гостей не было.

Посверлив недолго беспристрастным взглядом оставленную им на кухонном столе черт знает сколько дней назад использованную вилку, Дазай сунул руку в карман пиджака и достал мобильный.

— Алло, Одасаку? Твоё приглашение ещё в силе?

Из динамика доносятся неразборчивые радостные детские возгласы, затем простое и понятное:

— Конечно.

***</p>

В квартирку Одасаку они все возвращаются затемно. Вернее сказать, дети во главе с Осаму кубарем вваливаются в прихожую, создавая столько шума, сколько, Оде кажется, создавать невозможно. Он, глядя на всё это с искренней теплой улыбкой и перешагивая длинными ногами всех рассыпавшихся по полу, заносит огромные пакеты на кухню, а потом осторожно из-за угла выглядывает. Дазай беспричинно заходится в приступе хохота, пытаясь сквозь выступившие слёзы и дрожащими пальцами помочь малышке Сакуре справиться с ботинками. Та, обнимая его голову, тычется носом в копну нелепо торчащих в разные стороны волн. Юу шуточно колотит его в плечо, потому что ещё днем Дазай уделал его в игровом автомате. Кацуми, насупившись в приступе ревности, предъявляет Осаму претензии, потому что обычно именно он помогает сестричке. Коскэ завороженно вертит в руках гильзу от патрона — подарок Дазая (Ода делает мысленную пометку, что стоит провести ещё одну лекцию о том, что такое хорошо, и что такое плохо. И возможно, не только для Коскэ). А Шинджи (спасибо, милый Шинджи), аккуратно оставив снятую одежду, спешит в ванную вымыть руки. Через три минуты кутерьма в прихожей наконец тает — Дазай таки справился с ботинками Сакуры. Дети последовали примеру Шинджи, а обессиленный юноша уселся на полу напротив входной двери. Щеки и живот болят от смеха, грудная клетка рвано вздымается. Он делает пару глубоких вдохов, затем поднимается на ноги, немного качнувшись. Их с Одой взгляды пересекаются. Застывшая влага в глазах Дазая подсвечивает глубокую вязкую грусть, внезапно накрывшую его мгновение назад. Ода, совершенно не давая себе времени на подумать, молча подходит к нему. Одной рукой за плечи, совершенно неожиданно для обоих, не сильно притягивает к себе, вторую ладонь кладёт на голову, едва приминая непослушные тёмные волосы. Объятия — хорошее средство для выражения поддержки, порой намного более действенное, чем слова. Они не длятся больше, чем это допустимо между друзьями. Ода отстраняется, собирается вернуться на кухню, но ловит почти что впивающийся в него взгляд ученика. В нём сложно разгадать эмоции, вместе с тем сложно нащупать его причину. Ода ожидает, последует ли за этим какая-то фраза, но Дазай молчит, часто моргает, приоткрывает и смыкает губы, пока на них наконец-то не расцветает улыбка.

Успокоенный этой улыбкой, мужчина возвращается на кухню, а юноша спешит за ним. Они молча принимаются доставать из пакетов продукты, как раз когда дети один за одним с пахнущими душистым мылом ручками покидают ванну.

Затерявшееся Дазаево «спасибо» нашлось где-то между второй пачкой риса и замороженной овощной смесью. На маленькой кухне снова становится шумно, но теперь в разумных пределах.

Когда все купленное разложено по местам, Ода приступает к приготовлению ужина. Коскэ напрашивается в помощники, а на Дазае остаётся развлечение неугомонной четверки. Сейчас, видя рядом становящегося самостоятельным старшего воспитанника и слыша остальных за столом, Сакуноске думает, что у него большая семья. Однако, если с сиротами всё вполне однозначно, какую позицию в ней занимает Дазай? Как там в нормальных семьях — отец, мать и дети? Осаму, очевидно, ни отцом, ни матерью быть не может, однако, и ребёнка Ода в нём больше не видит.

Если так подумать, их отношения уже давно ни под какие рамки подогнать невозможно. Дважды в будни — ученик с учителем, в остальные дни — друзья. Неправильно. Человеческая природа нуждается в определенности, а здесь ей даже не пахнет. Но Дазай подросток, пусть неординарный, и ответственность за правильное построение отношений целиком и полностью лежит на Сакуноске. Стоит признать, что литературой на дополнительных занятиях они практически не занимаются. В основном разговаривают о чём придется, пока Ода выполняет учительскую рутину или, что случается редко, Дазай пересдает контрольные работы. Сакуноске корит себя в том, что никакой он не профессионал, не педагог, раз такая ситуация сложилась. Но мог ли вообще он, наёмный убийца, им по-настоящему стать? «Слишком поздно, чтобы задаваться этим вопросом, » — думает он, в глубине души надеясь, что ему удалось научить Осаму может не литературе, но хоть чему-то хорошему.

Сейчас уже февраль, через каких-то полтора месяца закончится учебный год. Останутся ли они друзьями? Смогут ли быть учеником и учителем в следующем учебном году? Обычному человеческому сознанию недоступно предвидение, а он может заглянуть в будущее лишь на коротких шесть секунд. Поэтому всё это откроется ему, безупречному, как и самому обычному человеку, лишь потом. А сейчас…

— Дазай, прочитаешь нам сказку перед сном? — упрашивают дети.