Глава 10. «Волк» (1/2)

Глава 10. «Волк»

«В конце концов, бедный ягненок не просил его убивать, даже ради того, чтобы стать частью шедевра.</p>

</p>

Ягненок удостоился чести обрести бессмертие в искусстве, а искусство божественно».</p>

</p>

</p>

Реддл проник в ее мысли мгновенно, как только она сделала этот свой жалкий, никому не нужный шаг назад. Это было так же просто, как провести ножом по растаявшему маслу. Даже слишком. Отчего ему подумалось:

«А не научить ли Грейнджер Окклюменции самостоятельно? Забавы ради. Раз уж она так хотела закрыть разум от него… Книги прикупила, как истинный книжный червячок. Вот только даже смешно получалось. Потому что не помогут эти книжки. Ничего тебе не поможет скрыть от меня свои мысли».

И снова захотелось поиграть с ней в кошки-мышки. Сломать хлипкий барьер самостоятельно. Разорвать… да, именно разорвать в данный момент он и подумывал эту сладкую парочку, раздражающую его последние часы.

Ему хотелось раздавить их, как топчут ногами майских жуков. Сначала Нотта, а потом и Гермиону. Вместе. Потому что эмоции, испытываемые Реддлом, кричали ему:

«Убей! Убей обоих, тогда все закончится! Ты вновь станешь свободен! Это она во всем виновата. Она помеха и…»

— Интересно, — произнёс Темный Лорд и улыбнулся, будто бы эти дюймы, разделяющие их тела, могли спасти ее от узнавания правды, что она скрывала.

Книги, что Гермиона купила, на самом-то деле не были ни в чем виноваты. Том, будь он в нормальном состоянии, оценил бы выбор, сделанный Грейнджер. Подсказал девушке, какой автор, представленный из списка, по его мнению, глупец, а кто имел право на прочтение. При других обстоятельствах, конечно. Потому что эти жалкие фолианты, очутившиеся перед ним, стали последней каплей, достигшей вершины его выдержки.

Явились максимальным градусом для закипания крови от гнева.

Словом, натяжение нервов было прервано. И он сорвался.

Какая глупая и наглая девчонка. Все то время, что она проводила с Ноттом, Реддл чувствовал сначала боль: тонкая спица колола где-то под ребрами, как невралгия. Неприятно, но терпимо. Напоминало щекочущее чувство усталости, оседающей сухостью в глазах и горле. Он подумал, что ей плохо из-за неразделенной любви. Усмехнулся: «Бедная девочка!» Возможно, она даже плакала. И все из-за Нотта.

Так как она была далека от него — Том находился в доме Малфоев вместе с Волан-де-Мортом, чтобы сравнить нужные им образцы книг — он не чувствовал этого столь сильно, как если бы находился с Грейнджер в соседней комнате. Или в одном поместье.

Волан-де-Морт не задавал ему никаких вопросов, лишь молчаливо ухмылялся, порицая такую связь с девчонкой. Он считал это грязью, окропившей чистоту крови Слизерина, но Реддл был с ним совершенно не согласен. Его тело, как и тело змеелицего, было плодом Темной магии. От их настоящей крови ничего не осталось. А вот кровь Грейнджер… Это была сила, и если бы не она…

Он не хотел думать о своем «будущем», не обрети он тело. Потому что Великий Тот-Кого-Нельзя-Называть рассыпался на части и сходил с ума. Оболочка его гноилась, он пил зелья, но они не помогали. Однако создавать такое же тело, как у себя, Том ему не стал предлагать. Крестраж не хотел быть снова на втором месте: стать забытым и ненужным придатком.

ОН был моложе и умнее. Лучше.

Реддл понимал: прожить столько лет в одиночестве и боли, переходить из тела в тело, как жалкий призрак. У него изначально было пристанище, где он чувствовал себя спокойно. На Волан-де-Морте же сильно отразились его блуждания. Ему не нравилось общаться с самим собой. Он смотрел на то, во что превратился, и ему становилось мерзко. Даже ритуал прошел совсем не так. Видимо, не нужно было добавлять столько крови Нагайны…

Когда же он вернулся к Нотту по каминной сети, все резко изменилось.

Появились приятные всплески магии. Они мыльными пузырями лопались внутри него, подобно магловской содовой, которую он пробовал в детстве. Том решил проверить, где эта чертова парочка. Однако в поместье их не оказалось. Поспешно выглянув в окно, он увидел, как они стоят вдалеке. Прямо в зоне аппарации, исчезая во вспышке магии.

Опоздал.

Реддл, движимый чужими эмоциями, прошел в ее комнату и сел в кресло. На него нахлынул морской бриз. Мерлин, что с ним было бы, останься она рядом…

Волны, теплые и живые, касались всего тела, начиная от кончиков волос, заканчивая выдохом на влажных губах. Это ощущение было чудесным. Сказочным. Так приятно ему не было никогда.

Том жадно напитывался воздухом, что казался ему сладким, как вино. Воздухом, захватившим его сознание в свои шелковые сети. Реддл задыхался и в то же время впервые в жизни дышал по-настоящему. Необъяснимо. Как пары Амортенции, ранее ничем для него не пахнущие, магия Гермионы заволокла его иллюзией спокойствия и… дома.

Теперь он подозревал, что любовное зелье пахло бы силой Гермионы, а на вкус напоминало Тому ее слезы с поцелуем. И даже горечь от девичьего нежелания сделали бы его только слаще.

Даже нет, пахло бы самой Гермионой, потому что те ощущения, что дарила ему девушка, насыщали его счастьем, эйфорией больше, чем пресловутый Феликс Фелицис.

Им — этим чувством — хотелось наслаждаться вновь и вновь. Ничего не понимающий Том лежал, укрывшись мягким пледом, и смотрел в витражное окно, пока в душе мужчины переплетались сладкие потоки чистой магии Гермионы Грейнджер.

Какая красота, — подумал бы любой, но только не Реддл.

Омерзение тотчас охватило его. Он встал, откинул мешающую ткань на пол и начал измерять шагами спальню Гермионы, не понимая, что с ним такое.

Почему?

Почему раньше он не ощущал эти вкусные, как сливки, магические поцелуи от девушки?

Почему только сейчас?

И оттого еще более невыносимо ощущал себя Реддл в эти часы. Будто запертый в клетке поместья, он не мог найти себе места, потому что Том знал: девушка сидела рядом с человеком, в которого влюблена, о котором она мечтала и по которому так страдала.

Хотелось разрезать грудь Нотту и вытащить его сердце, подарив ей в подарочной коробке, чтобы оно точно принадлежало волшебнице. Еще бьющееся. Том бы сохранил его в стазисе, чтобы Гермиона слышала и понимала: при виде нее сердце Теодора Нотта не заходится в бешеном стуке.

Идиотка, идиотка Грейнджер, страдающая из-за неразделенной любви.

Когда же она была с Реддлом, то напротив — ее магия наполнялась болью. Она покрывалась сторонними примесями и грязью. Словно в мякоти сочной рыбы попалась кость, перекрывающая кислород и разрезающая нежную плоть горла. Гермиона его боялась и ненавидела. И Реддла бы устраивал такой расклад и дальше, не получай он с этого сплошной негатив. Даже во время поцелуев с ним, даже во время собственного оргазма она горчила, как магловский виски на языке.

Подход, который работал с другими, именно с ней дал сбой. Она заставила его вытащить на поверхность всё то страшное и темное, сидящее в душе, что Реддл успешно пытался скрывать от других. Его перекрыло яростью, и он разбил почти все вещи в ее комнате, а хотелось чье-то лицо. Вся любовь Гермионы обратилась для Реддла в ненависть.

Хотелось пролить крови. Сначала по-магловски, как дикарь, до сбитых кулаков. Он не дрался с семнадцати лет, как только покинул приют, но помнил это удовольствие от чужой боли. Мужчина мог сделать больно не только словами или магией, но и чистыми руками. И сейчас ему хотелось повторить все то, что он сделал на прощание с Билли Стаббсом перед отъездом. Выбитые зубы, перелом челюсти, носа и руки звучали неплохо. Он бы разукрасил лицо Теодора Нотта, уничтожил его личину — не такую уж и красивую оболочку. Замучил бы Круциатусом до состояния Лонгботтомов, а после приводил бы страдающую по нему Гермиону в Мунго, чтобы та посмотрела на пускающего сопли и слюни любимого.

И, может быть, тогда бы Гермиона поняла, что нет и не было в нем ничего особенного. Но он знал: она, заучка Грейнджер, обращала внимание на внешность в последнюю очередь. Лицо Нотта, покрытое звездами из крови и туманностями из синяков, не стало бы для нее менее мило сердцу, а потеря рассудка — причиной не любить.

Он накажет его, а потом и ее. Так он решил. И видеться они впредь не будут.

Том не понимал, почему он так раздражается. Почему ему претило то, что она выбрала Нотта из всех? Он никого и никогда не ревновал. Всегда было плевать на романтику и чувства. Даже если его пассия после находила себе другого, — было все равно.

Так почему он готов отказаться от всполохов этой счастливой магии внутри себя, только бы она сидела взаперти и не была близка к этому мальчишке? Реддл знал, что было плохой идеей идти у нее на поводу и разрешать ей выходить. Точнее, в выходах на улицу не было ничего странного, но вот сопровождающий…

Все так бесило, будто у Реддла снова гормональный бунт.

Зачем он, как идиот, сидел все это время в комнате Грейнджер и чувствовал радость от близости к парню, когда хотелось разорвать их обоих на кусочки? Чтобы ее глаза смотрели только на него одного.

Жажда убийства уже так давно его не посещала, что теперь даже переполняла, выливаясь наружу, как протекает кипящий котел. Он аппарировал в отдаленную часть Лондона и убил троих мужчин на пустыре: быстро и без промедления, но и это не помогло.

Совсем.

Его разрывало на части, на атомы… еще сильнее! Сильнее с каждой секундой! Его коробило от счастья, но не собственного. Чужого. Притупленное удовольствие от убийства с заменой на удовлетворение Грейнджер. Такая прелесть.

Он пытался помочь себе Окклюменцией, но почему-то она работала так плохо, что Реддл задрожал. Сама его магия противилась тому, чтобы отодвинуть от себя энергию волшебницы. Столкновение двух сил уступало девушке место в голове и теле Тома. Впервые мужчина не понимал себя и свои желания. Он метался от одной мысли к другой, утешал себя, ругал, злился, но ничего не мог сделать, ибо то самое летящее чувство от ее магии ласкало его так приятно и страстно, что не хотелось этого лишаться.

А что, если бы она чувствовала это рядом с Томом?

Было бы это ощущение всегда?

А если ярче?

Если бы он целовал Гермиону и гладил по волосам?

Если бы он был причиной ее гулко бьющегося сердца?

Она бы искрилась этим теплом сильнее для него?

Из-за него?

Если бы он любил…

Реддл поморщился.

Нет. Не будет такого.

Он никогда не ощущал подобного. Да и не сможет.

Но ничего не могло его отвлечь от эмоций Грейнджер, будто она летает без метлы, и он с ней за компанию. Это было вкусно, но сама мысль о том, с кем она и как все это прочувствовала — претила и заставляла проигрывать в голове раз за разом то, как он убивает причину радости волшебницы. Лишает после и ее, и себя этого удовольствия.

Наверное, это бы принесло ему радость, в отличие от убийства грязных маглов, которых он закинул в пещеру, где когда-то сам обитал в виде медальона.

Однако радость была недолгой.

Волны показывали силу, ударяясь о берег, но, глядя на них, Том ничего не чувствовал. Ничего. Эта стихия меркла перед другими волнами, что омывали его изнутри. У него было личное море. Море Гермионы Грейнджер. Он назвал это чувство именно так, разрываясь между желанием утонуть в нем или иссушить полностью.

В гроте он словно успокоился на несколько минут. Окклюменция начала все же работать. Инферналы застонали в страхе, когда он прибыл, сбиваясь в темные кучи, напоминающие тени. Нужно было сделать новых существ. Они бы не помешали ему в будущем для устрашения боязливых маглов. Многие из них были сожжены год назад, когда старик Дамблдор и Поттер наведывались сюда в поиске его крестража. Они искали его, но не нашли. Хорошо, что предатель забрал медальон и спрятал.

Регулус Блэк, запертый на самом дне, был все еще здесь. Том знал это. Громкий смех разразил пещеру:

— Видишь, Регулус! Я жив! Я живее всех живых, — инферналы вторили ему своими стонами и хрипами, и Реддл немного успокоился, отправляя тела в воду. — У тебя ничего не вышло, Блэк. Ни у кого не выйдет.

И тут же новые трупы поглотили остальные инферни, утаскивая к себе на дно и делясь с ними Темной магией, обитающей в этом месте. Том еще долго стоял, обожая и ненавидя свои новые ощущения, пока не успокоился, направляя мысли в сторону. Мужчина построил мысленную дамбу, но знал, что это все равно не поможет. Гермиона распарывала его тугие стежки на броне, не напрягаясь, пока он страдал от новизны ощущений.

Он аппарировал обратно в поместье и снова вошел в ее комнату, вдыхая аромат шампуня, витающий здесь. Ему нравилась эта спальня. Даже с магловскими предметами она выглядела строго, но со вкусом. Было заметно, что девочка здесь жила любознательная. И книги для нее Реддл отбирал самостоятельно, пусть она и не подозревала об этом.

Домовик Ноттов убрала весь бардак, что он сотворил, но взгляд зацепился за новую башенку из фолиантов, аккуратно лежащих на краю стола. В этот же момент его вновь поразило током. Дамба прорвалась. Внутренности скрутились в клубок удовольствия. Почти предоргазменное состояние, будто ее ладошка вновь гладит возбуждение скользящими движениями.

В носу защипало от эмоций: такая теплота и сладость, луч искристого света в темный день коснулись его души настолько, что ему стало страшно. Он камнем полетел в кресло, держась за подлокотники и царапая их ногтями. Хотелось разорвать себе грудную клетку и вычленить из нутра это море, достать оттуда Гермиону, впившуюся в него. Выхаркать ее магию из легких и выплакать истеричными слезами. Ему было и боязно, и вкусно. Том не понимал этой двойственности ощущений. А если он чего-то не понимал, чаще всего он это уничтожал.

Пресловутые чувства, что вызывал в Гермионе Нотт, как лианы опоясывали мышцы Реддла. Сладкой ватой ощущения взрывались на языке, мешая вдохнуть. Грязнокровка была счастлива. Прямо сейчас. Реддл подавился ревностью, которую не хотел признавать ни в коем случае.

Что они делали?

Целовались?

Или она разрешила ему забраться между своих широко разведенных бедер?

Она будет стонать ему в рот так же сладко и надрывно, как и ему?

Том схватился за переносицу. Он ревновал Грейнджер к нему? К этому мальчишке? Он не знал ответ на свой вопрос, но надеялся в скором времени избавиться от влияния ее крови и магии на собственный разум.

Это гадость и зараза, о которых Том не хотел знать. Не просто море. Море самого вкусного яда, отравляющее его сознание.

Он стал мягким из-за нее, как глина, а еще Том начал бояться. Он впервые испугался, что у него может что-то не получиться, что он просто…

Для него это было ново.

Все ново. И оттого еще страшнее становилось ему.

Ах, любовь… Кажется, Поттер только и делал, что кричал Волан-де-Морту о любви. Дамблдор говорил мальчишке, что с ее помощью Гарри победит его. И каков итог?

Он победил. Он, а не Поттер. И вот теперь сам страдал из-за того, что слишком чистая магия вливалась в него, заполняя эмоциями, которые были незнакомы. Любовными эмоциями.

— Мне убить его? — спросил Реддл тихо, будто у самого себя. Гермиона помотала головой. — Но тогда магия может горчить все время, не давая мне полной силы…

Девушка во все глаза смотрела на него, пахнущего безумием, и не могла поверить в то, что слышала. Дыхание ее замерло, а сердце грохотало так, что почти все остальные звуки сливались какофонией во что-то невнятное. Будто по ушам били барабаном. Она не могла понять, как из-за этих громких ударов, могла вообще слышать его страшные слова. Грейнджер понимала, о ком он говорит. К сожалению, понимала.

Она же просто…

— Но зачем? Он так хорошо служит мне, — Реддл закрыл глаза и сделал шаг навстречу, разговаривая, словно сам с собой. — Может, мне легче убить тебя и закончить все это? Точно. Все из-за тебя, — его шепот отдавал безумием, — ты это начала — ты это и закончишь.

Он открыл глаза. Радужки горели алым. Серость вновь превратилась в киноварь, как у Волан-де-Морта. Девушка так наивно забывала, что он и есть Темный Лорд, обращая внимание на его красивую внешность, которая отвлекала от его внутренностей падальщика. Она вскинула подбородок в вызове. Если он убьет ее сейчас, это будет его лучшим поступком за всю жизнь. Потому что он подарил бы ей свободу. Он моргнул, и краснота в глазах посветлела. Гермиона нервно сглотнула слюну.

— Не-е-ет, — протянул он, — нет, нет, нет, не надейся, — его плечи расправились; он сделал еще один шаг, между ними почти не осталось места. Холл был и без того узким, а Том занимал все пространство, как гора. — Скажи, что мне сделать, чтобы ты перестала так меня раздражать?

Она дернулась и прижалась к входной двери. Плечи гриффиндорки тряслись, а зрачки от страха превратились в точки. Гермиона не могла взять в толк, что вообще произошло. Неужели он разозлился из-за книг? Нет же, он говорил о Тео, о Нотте и его убийстве. И ее убийстве — тоже. На секунду ей хотелось кивнуть ему и сказать, — валяй, убей меня быстрее. Я уже заждалась. Она открыла рот, но он прервал:

— Я не убью тебя, милая. Конечно же, нет. Как я могу! — он рассмеялся, а она поджала губы. — Просто не могу понять, как тебе это удаётся…

— Я просто… Я не знаю, что тебя так разозлило, — Гермиона говорила абсолютно честно, но аккуратно, как с раненым хищником.

— Ты, — он усмехнулся, — правда не понимаешь? Твоя кровь заразила меня. Она действительно грязная, как тебе и говорили, — он источал угрозу, а его голос напоминал раскаты грома.

— Я этого не хотела! — она вскрикнула от испуга, когда Том подошел к ней ближе и сжал за горло, сдавливая так, что она захрипела. — Ты сам это сотворил! Отойди от меня!

Всегда горло. Самое хрупкое, что есть в теле. Он почти сломал ей шею, еще чуть-чуть, — и она не жилец. Реддл моргнул. Глаза его снова стали светло-серыми, как погода в проливной дождь.

— Почему он тебе так нравится? — спросил он внезапно, отпуская. Его губы почти касались ее губ. Снова курил. — Твоя магия пульсировала счастьем все время, что тебя здесь не было. Так ответь мне, Грейнджер. Почему он тебе нравится? — его отрывистый громкий голос поразил гриффиндорку, в ушах заложило.

— Я не могу ответить, — она сделала желанный вдох и закашлялась, — я правда не знаю, что ты хочешь от меня услышать.

Он посмотрел ей в глаза и начал смотреть все воспоминания о прогулке снова и снова, вплоть до момента, когда Нотт пообещал видеться раз в неделю. Еще раз, и еще. Простое общение, простые взгляды.

Скука…

Смертная скука!

Мерлин, да парень на нее даже не смотрел. Делился сухими фактами об учебе, а Грейнджер краснела, как молодая роза, из-за его присутствия. Реддл сжал зубы.

— Ты же понимаешь, что он все это делает, потому что я ему приказал? — она сомкнула губы в тонкую полоску. Побледнела. — Ему абсолютно плевать на тебя, — он наклонился к ее уху. — Пле-е-ва-а-ть, — произнёс, растягивая по слогам и потирая девичье плечо, — на твои чувства. Ты ему противна. Знаешь это?

— Я знаю, — она всхлипнула, дрожа всем телом.

— Он никогда не захочет тебя, — покачал головой. — Ты же знаешь, это правда, — продолжал Том шепотом, лаская косточки ключиц сквозь ткань. — Он просто выполнял свою работу. Ты забыла, кто ты на самом деле?

— Я знаю, кто я!

Гермиона дернулась. Слова так сильно ранили ее, потому что это было той самой правдой, о которой девушка часто думала. Правдой, в которую верить не хотелось, но она плавала на самой поверхности. Жалила изо дня в день.

— Очень хорошо, потому что ты начинаешь забывать свое место, — Реддл глядел на нее глазами, сияющими, как мертвые звезды.

— Зачем ты это говоришь? — она покачала головой и зажмурилась. — Зачем?

— Что бы ты помнила, Грейнджер. И никогда не забывала, — он улыбнулся. — Кто ты? — губы коснулись виска.

Дыхание осело на ее коже мурашками, пока холодный пот лизал затылок. В животе скрутило. Она сжала бедра, вспоминая, чем кончилось их последнее рандеву.