Глава 7. «Орион» (1/2)

Глава 7. «Орион»

Послушайте!

Ведь, если звёзды зажигают —

Значит — это кому-нибудь нужно?

Значит — это необходимо,

Чтобы каждый вечер

Над крышами

Загоралась хоть одна звезда?!

</p>

Гермиона с тоской глядела в красивое овальное окно. Перелив отблесков солнечных лучей складывался в красивую радугу, калейдоскопом пастельных тонов освещая комнату. Ее новую комнату, которая очень напоминала ей ту, в которой она провела детские годы. Та же планировка, та же высота потолков и даже запах. Вот только выглядело это, скорее, как карточный домик, что может в любой момент рассыпаться от легкого дуновения ветра.

Грейнджеры жили в небольшом двухэтажном коттедже на Хампстед-Гарден-Саберб в пригороде Лондона с низким заборчиком, напоминающим чьи-то белоснежные зубы, и ярко-зеленым газоном, который ее отец постоянно подстригал. Все дома и лужайки, расположенные на этой улице, были одинаковы на вид. Это внушало маленькой Гермионе, страдающей перфекционизмом, ощущение какой-то гармонии: когда она смотрела из окна своей комнаты на стройные ряды домов и зеленых газонов с автоматическим поливом, она чувствовала покой и умиротворение. Это был район, где проживали похожие друг на друга люди со сливовыми пирогами, остывающими на подоконниках, и сверкающими улыбками. Они всегда приветствовали Грейнджеров и махали им рукой из окна. Газеты аккуратно лежали на каждом придверном коврике с традиционным: «Добро пожаловать».

Идиллия.

Идиллия, которая Гермионе надоела спустя полгода, как они переехали.

Девочка росла, и неконтролируемые выбросы магии давали совершенно неожиданные плоды: газон отрастал за ночь, оплетая оконные рамы лианами, газеты оказывались на крыше, а коврик, который менял цвет в зависимости от ее настроения, однажды и вовсе сгорел. Родители тогда думали, что над ними издеваются соседи или банда хулиганов, даже подумывали о переезде, но однажды всем причудам, происходившим с их домом, нашлось объяснение: сначала в окно постучала сова с письмом из Хогвартса, а затем и профессор Макгонагалл возникла на пороге и рассказала о природе явлений, настигших их уютное жилище. Гермиона улыбнулась и качнула головой, разделяя посеченный волос на две части. О родителях она не хотела вспоминать, но Реддл…

Даже здесь Темный Лорд «благими» намерениями выложил ей дорожку в персональный ад Гермионы Грейнджер; надавил на больное, вытягивая из воспоминаний все те сокровенные моменты семейного счастья, которые она боялась больше никогда не испытать. Вот только от вида этой комнаты становилось несладко на душе, ей не хотелось включить магловскую лампу — она вообще работает? — и взять с книжной полки роман, чтобы погрязнуть в чтении. Гермионе хотелось сжечь здесь все, как чертов коврик когда-то.

Обои голубого цвета с узорами … мама выбирала их для нее, когда она была на четвертом курсе. Родители сделали дочери небольшой сюрприз в виде ремонта и новой мебели, хотели ее порадовать. Девочка тогда расплакалась от счастья, потому что отношения с родными, когда она уехала учиться в Хогвартс, заметно ухудшились. Этот жест с их стороны тогда дал ей короткую передышку от мыслей, что в их общении появилась трещина, но… она все равно не смогла искоренить ее полностью.

Она их не винила. Ни в коем случае. Порой Гермиона замечала, как отец вздрагивал от названий ее книг для школы или косился на палочку, увитую лозами, что она бережно хранила в футляре, приезжая на каникулы. Мама, бывало, пыталась вникнуть в суть ее дисциплин и слушала рассказы о школе, но Гермионе было тяжело что-то изложить так, чтобы мама, во-первых, все поняла, а, во-вторых, не пришла в ужас от странностей, происходивших в Хогвартсе. Многих вещей они не понимали, словно говорили на абсолютно разных языках. Это удручало.

Впервые Грейнджер заметила проблемы в диалогах с родителями летом после первого курса, но в силу возраста и эмоций от такого насыщенного года не придала этому большого значения, откладывая на потом столь желанные разговоры с родными. Она знала, что им не стоит рассказывать про тролля, который ее чуть не убил, и темного волшебника, облюбовавшего себе место на теле их профессора. Гермиона обложилась учебниками, с головой уходя в магический мир, потому что в ней поселилось постоянно чувство опасности.

Хотелось разрыдаться и пару раз шлепнуть себя по щеке: она идиотка, откладывавшая все разговоры на потом, погружаясь в учебу даже летом. Она не могла прижаться к маме и сказать, как сильно любит ее, не могла улыбнуться отцу и поцеловать в щетинистую щеку. У них же столько времени было впереди, как она думала… а теперь они даже не помнят, что у них есть дочь. Вдруг с ними что-то случилось, а она не знает? Гермиона прикусила губу до боли, вытирая скопившиеся в уголках глаз слезы. Воспоминания поглотили ее, заставляя что-то внутри болезненно сжаться.

Они дистанцировались друг от друга за те годы, которые она посвящала магии, обучаясь в школе чародейства и волшебства. Это была уже не та девочка, что мечтала стать врачом и пойти по стопам родителей-дантистов, не их умная Гермиона, а незнакомка. Странная, не такая, как они, будто бы она по договоренности жила у них, просто гостила несколько месяцев летом. Не любимая дочурка, а некая личность, о которой они не знали ничего, кроме как, — она отличница и дружит с Уизли и Поттером. Иногда ей казалось, что они ненавидели магию и то, кем она являлась, но стеснялись сказать. Конечно, родители хотели бы себе обычную дочь… как у всех.

Кресло-качалка с теплым пледом кремового цвета, в котором так любил спать ее кот, манило присесть… Мама всегда ругалась на Живоглота из-за рыжей шерсти, которая клоками оставалась на мебели, но в итоге гладила того по носу и отступала с улыбкой. В углу стоял проектор с подборкой магловских фильмов, вышедших в прокат в течение года, а затем она летом, по приезде домой, устраивала себе сеансы кино-ночей. Иногда даже с отцом, пытавшимся наладить общение с дочкой, но у них не получалось…

Отпустить их в Австралию было легко. Даже слишком легко. Гермиона понимала, что их связь нарушена, что она уже не принадлежит их миру, что она другая, но считала это реальностью для всех маглорожденных. Будущим, какое ее рано или поздно ожидало.

Все это, вся комната, которая обрела форму и цвета с подачи Реддла — а иначе никак, все просто вычлененное насильно из ее мыслей, казалось девушке ненастоящим, пластиковым, как куклы, которыми она играла в детстве. Бутафория. Вряд ли работал проектор или даже лампа. Думалось, что даже книги были с чистыми страницами. Техника просто собирала пыль. Скорее всего, Том хотел, чтобы ей здесь было комфортно… Вот только теперь она ощущала себя куклой и даже кукольный домик ей сделали настоящий.

Зачем он это сделал?

Хотел, чтобы она ощутила себя как дома?

Почувствовала комфорт и уют?

Вряд ли. Теперь она никогда не почувствует хоть где-то нечто похожее на то, которое ощущала рядом с родителями. Но Реддл, что, извините, старался для нее? От этого стало смешно.

Ее тихий смешок разрезал тишину комнаты как скальпель. Все в комнате было красиво, одна Гермиона была в ней явно лишней со своим упадническим настроением и постоянно влажными от слез глазами. К ней пришли лишь один раз: Таддеус Нотт окинул взглядом ее переделанное жилище, как только Реддл покинул их по каким-то важным делам. Губы мужчины, практически старика, скривились, когда он рассматривал то, что стало с интерьером комнаты его поместья, которая превратилась в предмет поклонения магловской культуре. Волшебник посмотрел на электрическую лампу и щелкнул по ней ногтем, вновь переводя взгляд на девушку.

— Добро пожаловать, мисс Грейнджер, — сказал ей мужчина и уставился на нее, пока Гермиона молча смотрела в его лицо, так не похожее на Тео. — Не скажу, что очень рад, но решение Лорда для меня закон.

Они молчали: Гермиона не отвечала, а мистер Нотт ничего более не говорил, но вдруг дернулся, верхняя губа задрожала, и глаза его, серо-зеленые, посмотрели в пол. Таддеуса потряхивало, и Гермиона в непонимании смотрела на него, пока мужчина не взял себя в руки и не покинул женскую спальню в спешке.

Он буквально выбежал из комнаты, прихрамывая. Все тело мужчины до сих пор горело и ныло после Круцио, которым одарил его Реддл. Остатки адреналина от блестяще проведенной уловки уже улеглись. Напала усталость. Таддеус грузно упал в кресло и уставился на соседнее, что еще пару минут назад было занято Томом. Он прошел в его кабинет сразу после разговора, оставив Гермиону с Волан-де-Мортом и Поттером. Реддлу нужно было задать вопросы, которые его очень интересовали. Очень, судя по тому, как в нетерпении сжимались и разжимались его пальцы, а губы то и дело увлажнялись подвижным языком.

— Ты ответишь сам на мой невысказанный вопрос, — начал Реддл, когда Таддеус открыл бутылку любимого вина Темного Лорда и начал разливать то по бокалам, — или мне его все же озвучить, Таддеус?

Нотт постарался не вздрагивать от пронзительного взгляда серых глаз. Он улыбнулся уголками губ:

— О чем вы, Милорд? — рука его не дрогнула.

— О твоем сыне, Нотт, — Реддл опустил указательный палец на ободок бокала и медленно обвел круг подушечкой пальца. — Как так вышло, что он, — палец надавил сильнее, Нотту показалось, что вот-вот бокал треснет, — сдружился с Грейнджер?

Таддеус сделал удивленный вид. Это случилось, как он и предполагал… Кустистые брови сошлись на переносице, он непонимающе взглянул в глаза Реддлу, проникающему в его голову тонкой иголочкой.

— Но вы же сами приказали мне это, еще до вашего возрождения на кладбище… Вы… не помните? — мысли, выдуманные и завернутые в пленку, как десерт от заветривания, вышли на поверхность реальности.

Реддл без эмоций смотрел в его глаза, впиваясь в мысли Нотта клещами и вычленяя ту сцену, которую потерял в воспоминаниях своей более старшей версии, потому что сцены этой на самом-то деле и не существовало.

Нотт сидит на коленях перед маленьким телом Волан-де-Морта и склоняет голову в подчинении:

— Мой Лорд, Теодор, мой сын, начал шпионить за Грейнджер по вашему указу, — говорит Таддеус, пока Хвост дрожит рядом. — Девчонка помогает Поттеру с заданиями на Турнире, это может стать проблемой.

— Пусть он отвлещщет ее, — еле-еле хрипит Лорд, переходя на шипение, — любым спосссобом. Поттер должен быть один. Должен быть в отщщааяньи.

Таддеус кивает, переносясь в своих мыслях на разговор с Тео, когда тот рассказывает ему о Грейнджер:

— Они подозревают Драко в том, что он Пожиратель. Поттер следит за ним, Грейнджер мне так сказала.

— Ты не давал поводов усомниться в себе?

— Нет, отец. Она доверяет мне. Грязнокровка влюблена в меня, — Тео усмехается.

— Молодец, сынок, продолжай…

Реддл вынырнул из головы своего приспешника, переложив бокал в другую руку и разглядывая бордовую жидкость. Он улыбнулся, а затем все же сделал глоток терпкого напитка. Смешок его разнесся по комнате симфонией, но у Таддеуса похолодели пальцы на руках, — усмешки Лорда с юности заканчивались для него плачевно. Для всех.

— Как это мило, — процедил мужчина, — любым способом, значит. Умно, — Реддл сощурился. — И ты одобряешь такие методы? — он смотрел, не моргая. — Хотя… зная твои пристрастия, это неудивительно.

— Мой сын выполнил задание идеально, ни разу Тео не скомпрометировали. Его способы — это его способы. И если такое отвлечение Грейнджер от Поттера работает, то да, я одобряю его методы, мой Лорд, — Таддеус сделал глоток вина. — Вы знаете, что на войне все средства хороши.

— Ты нашел ему невесту? — неожиданно спросил Реддл, и Нотт застыл, потому что, черт-дери-всех-покойных-основателей, нет.

— Тео сказал, что выберет сам, — лучшая ложь, это фраза, на девяносто процентов состоящая из правды. Ведь Тео, действительно, сказал ему, что выберет сам; просто Таддеус не сказал Лорду — кого.

— Славно, — улыбнулся Реддл и допил вино, со звоном ставя бокал на столик. — Умеешь удивлять, как всегда. Но дам совет, Таддеус, не стоит твоему сыну впредь вмешиваться, — он глядит на него испытывающим взглядом, и Таддеус лишь кивает на это.

Несколько Круциатусов, — за ошибки Тео — как сказал Реддл перед уходом, уничтожили в Таддеусе крохи спокойствия, что жили в нем до этого. В его старом теле, хилом после Азкабана, до сих пор ощущались судороги даже после выпитых зелий. Но дело сделано — его шахматная партия, которую он продумал для защиты сына, сработала на ура. Пусть Реддл будет недоверчивым, но он всегда соглашался с мнением Нотта, и в этот раз случилось так же.

Нотт был уверен, что Реддл будет особенно внимательно наблюдать за сыном, поэтому его нужно было предупредить… быть более строгим с мисс Грейнджер, которая теперь являлась их уважаемой гостьей. Нотт сжал пальцами переносицу.

— Тео, что же ты творишь?..

***</p>

Гермиона в этот момент лежала на полу спальни и анализировала происходящие с ней метаморфозы. В горле постоянно пекло.

Она даже не трогала ничего в этой комнате, чаще всего лежа на кровати и размышляя, что ей делать дальше. Гриффиндорке нужна была помощь. Она знала, к сожалению, от Гарри Грейнджер не получит ничего. Он был в таком же безвыходном положении, что и Гермиона, а за его моральное состояние девушка переживала еще сильнее, чем за собственное. Рон бы ей не поверил, да и помощник из него такой себе. Обрекать его на мучения по поводу ее проблемы было уже чересчур.

В мыслях постоянно крутился один человек: умный и находчивый, великий. С ним можно было бы обсудить ситуацию и получить ответы на вопросы; получить хоть какую-то помощь. Она верила, что он бы не стал издеваться и юлить… Но твердой уверенности у нее не было. Грейнджер все растратила, словно выжала из себя существующие идеи, как только попала в лапы к Реддлу. Да и их встреча не могла бы состояться никак... хотя бы потому, что Альбус Дамблдор был мертв. Попасть в кабинет директора и поговорить с портретом не представлялось возможности из-за Снейпа.

Был еще Теодор Нотт, но из всех людей он был последним кандидатом, у которого Грейнджер могла попросить помощи. Да и просить эту самую помощь было слишком боязно. Она не доверяла ему из-за смерти профессора Макгонагалл, но в то же время отчаянно искала его общества, бродя по пустым коридорам особняка. Гермиона подсознательно видела в нем поддержку из-за долгого общения. Она не могла поверить в слова Реддла о том, что их близость была такой же искусственной, как и улыбка самого Темного Лорда, но…

Но смерть Минервы… он был уже не тем человеком, с которым она дружила. Однако, его болезненный взгляд на нее, дрожащие руки, — это навевало Гермионе мысли, что все не так просто. Тео был хорошим, да. Несомненно он был слизеринцем, но с ней он будто бы раскрывался, не надевая маску отчуждения и холодности. Если это было игрой с его стороны, то Гермиона бы больше никогда не верила людям. Она знала, что Нотт в Хогвартсе, что не встретит его совершенно случайно, но образ Теодора, гуляющего по поместью, представал перед ней постоянно. Гермиона понимала, что это его дом, в котором он рос с самого детства, и это внушало ей ощущение спокойствия.

Теплое чувство ожило в девичьей груди, когда она по случайности обнаружила его комнату. Та располагалась на том же этаже, где и ее «спальня», но в другой части коридора. Открыв дверь, — это была первая, что оказалась незапертой — она замерла на месте, а после смело вступила в ярко-освещенную комнату, где пахло… апельсинами.

Кровать с синим одеялом, а не слизеринским зеленым, как можно было представить, несколько полок с книгами и учебниками. Шкаф с одеждой из светлого дерева. Рабочий стол со стопкой пергаментов и красивых перьев. Фигурка фестрала, видимо, сделанная им в детстве из глины, судя по ее неровностям, присущим детской руке, гордо стояла во главе стола. Журналы о квиддиче разложены по датам и выпускам. Вид спорта, в который он не играл, но болел за какую-то команду, от которой приходил в восторг и Рон. Небольшое зеркало в углу, цветы на подоконнике и выход на балкон, откуда открывался потрясающий вид на пруд с лебедями. Она просидела почти шесть часов на открытом воздухе, размышляя и наблюдая за птицами, пока ее не отвлекла еда. Та появилась на столике напротив нее. Есть, правда, совсем не хотелось.

Она приходила в эту спальню каждый день и сидела в ней, потому что в комнате Тео было намного комфортнее, чем в собственной. Это был некий островок безопасности. Как-то она даже уснула на его кровати, позже неловко выбегая за дверь как преступница. Гермиона не шныряла по шкафам, открывая дверцы и выискивая что-то, нет. Девушка просто сидела на балконе и пила чай с медом. Иногда она отвлекалась, записывая клятву и пути обхода, что могут ей помочь разорвать связь с Реддом, но ничего не получалось.

Все идеи казались глупыми и невыполнимыми, пустыми. Такими же, какой она сама себя и ощущала после того, что собственноручно совершила во время ритуала. Была лишь одна мысль о спасении, плотно укоренившаяся в сознании после всех ее размышлений. И для этого ей нужен был Тео и его удивительная способность находить нужную информацию.

Она корила себя за те слова, сказанные ему, когда у них выдался момент, чтобы поговорить. В свое оправдание, Гермиона могла сказать, что ее переполняли боль и обида. Ощущение предательства сжимало ее тисками и пронзало грудь.

Гермиона надеялась, что в следующую их встречу — если та состоится — она не станет вести себя с ним подобным образом. Она постарается, ибо отчаяние, поглотившее после, было несоизмеримо с той болью, что горела в его взгляде. Она сделала ему больно, знала это на сто процентов, но и ей было больно — тоже.

Гермиона даже была рада тому, что Реддл выбрал именно этот дом для ее золотой клетки. А, быть может, это было прямой насмешкой над ее чувствами. Не хотелось думать о Реддле, если честно.

Ей здесь почти нравилось. Грейнджер даже несколько раз стояла около картины женщины, матери Тео, вглядываясь в ее глаза.

В его комнате висел такой же портрет, который девушка видела в гостиной, и она всматривалась в такие знакомо-незнакомые черты лица, словно находилась под гипнозом. Жаль, что картина ничего не отвечала ей, сколько бы Гермиона не спрашивала, по итогу ведя лишь монолог. Но даже это помогало ей не сходить с ума.

Спустя сутки блужданий она поняла, что на этом этаже больше никого нет. Гарри с ней тоже не было, и это пугало. И Реддл не приходил, будто устроил ей мини-отпуск от своего присутствия. За это Гермиона была ему очень благодарна. Его участие в ее жизни до сих пор казалось чем-то нереальным, словно она спит и вот-вот проснется.

Когда-то давно Грейнджер мечтала попасть в это поместье. И теперь девушка ходила по нему, как в музее, подмечая и виноградники, что простирались вдали, видимые за окном, и красивых птиц, плавающих в пруду. Правда… она не могла покинуть свой этаж, что было огромным минусом. Не могла ступить на лестницу и очутиться на первом этаже или третьем и выше, — она не знала, сколько здесь этажей. Ее откидывало назад. Видимо был поставлен какой-то барьер. И нет, боли не было. Гермиона не думала о том, чтобы сбежать, а лишь искала хваленую библиотеку Ноттов.

Тео всегда выделял: книг у его семьи гораздо больше, чем у Малфоев и даже Блэков. Почти все его родственники, особенно покойный Кантанкерус Нотт, который был заядлым коллекционером книг по темной магии, собирали редкие фолианты. История их семьи начиналась с того, что они были хранителями книг в древности, отсюда и такая любовь к рукописям. У Тео симпатия к книгам тоже была, это и помогло им с Гермионой сблизиться когда-то.

Казалось, что прошли десятилетия. Он даже привозил ей пару интересных томов по зельям, которыми она зачитывалась по ночам.

И вот теперь Грейнджер решила все же посмотреть, какие книги лежали в шкафу, раз уж Реддл так «заботился» о ее комфорте. Она уже потянулась к одному тому, когда раздался стук в дверь.

— Гермиона, я могу войти? — услышала она голос Гарри и тут же побежала, открывая дверь настежь так, что та чуть не ударилась о стену.

Она молча схватила его за руку, закрыла дверь и обняла, стиснув со всей силы в своих объятиях. Так сильно, чтобы почувствовать — он еще дышит, еще с ней, рядом. Слезы сами появились на глазах: злые слезы девушки, которая винила себя во всем произошедшем.

— Я так виновата, Гарри, — она всхлипнула и затряслась. — Я не знаю, что мне делать… что… чт…

Гермиона затихла, прижимаясь влажной щекой к его щеке, встала на цыпочки и посмотрела в его глаза, которые блестели похожими слезами отчаяния. Он держался, но стойкость давали сбои.

— Лучше бы я умерла, — сказала она тихо-тихо. — Лучше бы истекла кровью в том сарае. Тогда бы он тебя не поймал. Я никак не могу обойти эту клятву, правда! Я пыталась, но не получается. Это безнадежно!

— Нет, — он сжал ее плечи и встряхнул, — не смей так говорить. Ты такая дурочка, Гермиона, ну, — он погладил ее по волосам. — Мы победим, мы… я обещаю тебе.

— Убей меня, — умоляющий шепот подруги заставил его вздрогнуть, — попроси эльфа отравить еду или…

— Я не могу причинить тебе любой вред. Умышленно или нет, — Гарри сглотнул. — Он навесил на меня столько обетов, что мои мысли теперь не мои. Я не чувствую себя Гарри больше… я всего лишь часть души, что обрела собственную личность. Я такой же, как Реддл. Мерлин, да я и есть Реддл!

— Они врут, они, — Гермиона дернулась в его руках, — ты — это ты. Гарри Поттер, мальчик, который спас меня от тролля, который не любит кашу на завтрак и который мухи не обидит. Я не верю, что ты — часть души Реддла, этого грязного… гниющего мерзавца.

— Правда? — Гарри вытер слезы, градом льющиеся из его глаз; его потряхивало.

— Всегда только правда.

Они смотрели друг на друга, как две изломанные души. Уже не часть Золотого трио, уже не Гарри Поттер и Гермиона Грейнджер, а…

Просто Гарри и просто Гермиона, пока девушка удивлённо не схватилась за его плечи.

— Гарри, я смогла попросить тебя! — воскликнула и сжала руки сильнее, чуть встряхивая его. — И мне не стало больно!

— Потому что на Реддла это не распространяется, а я — часть него. Это еще одно подтверждение, что они не врут, Гермиона…

— Нет, нет. Это только его кусочек, ты не мог умереть тогда, — Гермиона вновь всхлипнула сквозь улыбку и положила ладони на его влажные щеки.

— Гермиона, Волан-де-Морт подписал со мной и Орденом Феникса договор. И я ничего не смог сделать. Ничего никому не смог рассказать, будто мой рот был зашит. Стоило мне лишь подумать о том, чтобы попытаться намекнуть кому-то из них на правду о том, что происходит, как мне становилось больно.

— Ч-что? — Гермиона замерла, распахивая глаза. — Они не могли на это пойти, Мерлин. Да как… они ему поверили? — Гарри кивнул и прижался к ней. — Ты должен взять себя в руки. Мы справимся со всем.

— С чем вы собрались справляться? — заинтересованный голос раздался со стороны двери.

Они даже не заметили, как Реддл открыл ее и неизвестно сколько времени смотрел на них, стоящих в обнимку. И Гарри, и Гермиона молчали, с ужасом глядя на чересчур веселое выражение на красивом лице. Глаза его были неясными. От них отвлекала улыбка, кукольная, как у нарисованной фрески, выделяющаяся на светлом фоне ровными зубами.

Опасная, как акулий оскал. Грейнджер заметила, что он не пытался использовать мимику или улыбку в угоду ей, как прежде. Теперь он напоминал застывший магловский портрет — пыльный и неприступный, отталкивающий. На такой не хочется смотреть и повесить в комнате, даже самой темной и неуютной. Она успела отвыкнуть от него за несколько дней и сейчас видела словно впервые.

Он пугал. Вроде эмоции есть: улыбка, но такая фальшивая. Взгляд светится, однако Реддл будто перестал стараться использовать лицевые нервы по назначению.

Темный Лорд был будто осененный темными миазмами, невидимыми для остальных, летающими вокруг его высокой фигуры. Улыбка придавала ему отпечаток безумия. Грейнджер видела и знала, что его тело — это вместилище самой ужасной души, с которой она была когда-либо знакома. Гермиона испугалась его, как в первый раз. С Реддлом было явно что-то не так: или он был безумно зол или… безумно весел, что тоже влекло за собой проблемы. Казалось, что страх теперь всегда присутствует в ее комнате. В ней самой. Стоило посмотреть на такие ранее любимые вещи из ее настоящего дома, как пробирало дрожью. Он осквернил их все разом лишь одним своим знанием о них. Он осквернил ее своим присутствием.

Гермиона подумала, что так будет выглядеть ее смерть: безобразная в своей красоте, жестокая и спокойная, как колыхание камыша.

— Я повторяю вопрос: с чем вы собрались справляться? — он выделил каждое слово.

От его голоса у Гермионы заложило в ушах, хотя он говорил абсолютно спокойно. Даже беззаботно. Это ее новая реакция на него, практически устоявшаяся, как у антилопы перед гепардом, заставляла ее молчать и лишь обессиленно смотреть в его серые глаза. Почему он пришел? Зачем снова появился перед ней? Она только пришла в себя и начала собирать пазлы своего спокойствия.

И вот теперь… Не могла Гермиона вымолвить ни слова. Язык-глупец отказался работать в паре с разумом. Ей стало так страшно, так стеснённо, словно стены начали сужаться. Она подумала о родителях, о Роне, о любимой спальне Хогвартса, о теплом купе экспресса, о выпечке, о солнце и звездах, сияющих над Черным озером, лебедях в пруду и красивом витражном окне в комнате Тео, но… Ничего не помогало. В комнату вошел дементор, высасывающий из нее все хорошие воспоминания. Чтобы успокоиться, она попыталась еще раз, и еще — тщетно.

Гермиона не смогла бы наколдовать Патронус, находясь в одной комнате с ним. И боггарт теперь точно примет его обличие: с горящими похотью глазами, покрытый черной кровью и с лицом — как сейчас — безмятежно-очаровательным, улыбающимся, мертвым. Тео явно не дотягивал в ее кошмарах до Реддла.

Она вздохнула и жадно повела носом, пытаясь услышать аромат Поттера, такого родного сердцу Гарри. Попыталась отвлечься на что-то, любую мелочь, но Гермиона не ощущала совершенно ничего. Горло словно сжалось, как тогда, на кровати у Малфоев при первом пробуждении, невидимой рукой, но она знала, что он ничего ей не сделал, — пока что. Потому что ощущение опасности, исходящее от Реддла, почувствовал бы любой.

Что его могло так разозлить?

Их разговор?

Объятья?

Слезы?

Пусть он сказал ей не плакать, но она не обязана слушаться его во всем, это ее личное дело — лить слезы или нет.

Теплые руки Гарри на плечах также не помогали справиться. Она не могла… просто не могла взять себя в руки. Ее затрясло, хотя обещала самой себе бояться его только после их встреч, на них же с вызовом глядеть в его глаза и отвечать так, как он этого заслуживал. Однако реальность окатила ее ледяной водой с привкусом железа. Она не могла совладать с собственными эмоциями, потому что такое странное выражение лица Реддла вгоняло ее в кататонический ступор.

Если бы он был чуточку, самую малость, добрее рядом с ней, Гермионе было бы легче его воспринимать, как было сначала, когда он улыбался и шутил, пусть и в своей безумной манере. Эта перемена в нем — пугающая своей улыбкой и неясностью — оставила след на ее сердце в виде червоточины из кошмаров, что закрыться никак не могла.

— Мы просто разговаривали, — ответил Гарри, наконец, за них обоих, сжимая пальцы на ее плечах. — Я рассказывал Гермионе о мирном договоре с Орденом Феникса.

Реддл наклонил голову и оперся плечом о шкаф, сложив руки на груди. Глаза его неотрывно преследовали Гермиону. Она не смотрела на него, но чувствовала это ощущение, будто по лицу щекотливо водит влажным языком змея.

— Выйди, — сказал он Поттеру.

Гарри на секунду дернулся, но тут же, будто его потянули за невидимые глазу нити, отпустил девушку и скрылся за дверью. Хлопок двери напоминал хруст ломающихся костей. Гермиона подняла глаза и уставилась на Тома, сжав кулаки. Она справится, все выдержит. Пусть пот уже смочил ей спину мелкими каплями, Гермиона не прогнется под натиском животного страха.

— Почему ты трясешься? Ты что, боишься меня? — спросил Реддл и подошел ближе.

— Ты похож на мертвеца, — кое-как ответила она, спустя долгую паузу, во время которой перебирала много фраз, которые хотелось ему закричать в лицо. — Ты какой-то не такой…

— А так?

Он рассмеялся: весело и задорно. Морщинки на его лице озарили мимику живостью, будто его окропили живой водой из сказок. Включили кнопку вывода эмоций, которые на самом деле были лишь фальшивкой, как у игрушек, что начинают смеяться, стоит нажать им на живот. Но это помогло. На чуть-чуть, но помогло перестать бояться. Все же не зря человечество так ценит зрение, потому что оно накладывает своеобразный отпечаток на восприятие действительности, часто обманывая. Давая мнимую, но надежду, что с Реддлом все в порядке. Настоящая магия.

Раньше ей не нравились его игры и фальшивые эмоции, но она поняла, что уж пусть так, чем тонуть в болоте страха от одного взгляда на этот пустоцвет его эмоций, цветущий в глазах. Гермиона будет думать, что с ним все в порядке. И желательно на Реддла совсем не смотреть.

— Лучше, — выдохнула девушка, всматриваясь в его губы цвета неестественно яркого кармина, будто он ел гранат. — Только зачем притворяться?

— Притворяться? — брови мужчины взметнулись.

— Да, ты всегда притворяешься, чтобы войти в чужое доверие, — она нахмурилась. — Только при мне тебе не стоит играть, это все равно ничего не изменит. Просто будь… — развела руками, — будь нормальным, как все люди. И вообще… Зачем ты здесь?

— Никогда не понимал, почему так много внимания уделяется лицу, — начал Реддл, обходя ее по кругу и игнорируя вопрос, — а потом я понял: мимика напрямую зависит от сигналов, что отдает мозг телу. Мне пришлось такому учиться. Честно говоря, я раньше не уделял этому много значения, пока…

— Пока не понял, что людей можно использовать? — она грустно усмехнулась. — Если ты улыбнешься, то расположишь собеседника к себе. И когда ты это понял? — она тоже стала обходить его по кругу, чтобы он не заговорил ей зубы и не прижал к стене. — Когда поступил в Хогвартс?

— Раньше, Гермиона, — он выгнул бровь, кружа с ней в странном подобии танца. — Улыбнуться, когда весело, скривить губы, когда больно, закатить глаза или напрячь челюсть. Маленькие детальки того, о чем люди думают, испытывая эмоции. Но… зачем их показывать постоянно? Даже сейчас по твоему лицу я вижу все, о чем ты думаешь.

— Просто ты их не чувствуешь, — ответила Гермиона сквозь зубы; ее кольнуло то, что она даже со сдержанными эмоциями была перед ним, как на ладони.

— Откуда тебе знать, что я чувствую, а что — нет? Ты всего лишь… — он застыл, как изваяние, повернул голову чуть вверх и налево, будто прислушиваясь к чему-то, выдохнул, крылья носа затрепетали, и продолжил: — Ты маленькая, глупая девочка, которая о мире знает только из книг. Все твое окружение было построено из дегенератов-гриффиндорцев и маглов. Ты умнее остальных, бесспорно, сильнее морально и находчивее, но не строй из себя всезнающую леди. Копаться в моих мозгах еще не доросла, — он сказал все это быстро, отрывисто, как скороговорку. — Я пришел по делу, если тебе интересно, — он выпрямился и вытянул руку вперед, предлагая ей ладонь. — Думаю, мы не с того начали. Я предлагаю тебе перемирие, — он смотрел ей в глаза, а она непонимающе сжимала кулаки.

— Ты только что оскорбил меня, несколько раз пытал, перед этим заставил принять клятву, превратив в пленницу, а теперь предлагаешь перемирие? — она усмехнулась. — Браво, мистер Реддл. Вы действительно джентльмен.

Рука его опустилась вниз, превращаясь в кулак, а глаза покраснели в гневе. Она отшатнулась.

— Предлагаю в последний раз, Гермиона. Мне надоело ощущать… — он выдохнул и закатил глаза, — просто веди себя спокойнее, и я не буду тебя, — он замолчал, подбирая слова, — угнетать. Твой страх не помогает.

— Угнетать? Это теперь так называется? — фыркнула она.

— Использовать на тебе Непростительные, заставлять тебя плакать и прочее, — начал он перечислять. — Мы подписали мирный договор с Орденом Феникса. Я подумал, что неплохо было бы решить подобный вопрос и с тобой, раз уж у нас такое тесное сотрудничество. Ты должна была понять, что тебе никуда не деться от моего общества. Так вот, я предлагаю не усугублять ситуацию и принять мое предложение, — он улыбнулся и шагнул ближе, всматриваясь в ее бледное лицо, — мы ведь можем сотрудничать.

Мыслительный процесс Гермионы затягивался, но она понимала, что даже за этой, вроде бы невинной просьбой, стоит нечто большее и глубокое. Каждое его слово и действие несло в себе смысл, который был ясен лишь ему одному, но выбора у нее не было. Получать от него Круцио или слышать насмешки было не очень приятно. Он все равно будет использовать ее в угоду своих желаний, так пусть хотя бы оставит ее в покое по возможности.

— Ладно, — она пожала ему вновь протянутую руку, поражаясь, что ладонь у него теплая, а не холодная, как у мертвеца, — если ты обещаешь не мучить меня, то я… возможно, так будет лучше для нас, — она вырвала свою кисть и прижала к груди.

Он еще секунду внимательно на нее смотрел, вскоре полез в карман пиджака и достал письмо. Оно выглядело необычно: из синей бумаги с красной печатью, которая уже была разрушена. Гермиона непонимающе взглянула на него.

— Я уже прочитал, — ответил он на ее поднятые вверх брови и передал письмо.

Она потянулась за ним, но Том поднял руку вверх, подобно хулиганам, которые издевались над ней раньше в начальной школе, отбирая учебники. И этот человек говорил о перемирии?..

— Реддл, — Гермиона отошла от него на шаг, — тебе что, пять лет?