Часть I. Глава 1. «Жертвенник» (1/2)

Глава 1. «Жертвенник»

«Когда ты свободен, недостаточно просто радоваться. Свободу нужно ценить, беречь и использовать».</p>

Гермиона думала, что ей снился очередной кошмар. Девушка давно подметила, что это было явлением довольно повторяющимся из-за постоянных переживаний по поводу Гарри. К сожалению, оказалось, что кошмар был наяву. Ее разбудили крики с улицы и яркие всполохи заклинаний, искрящиеся в окне вместе с Темной меткой. Череп и змея подобно любовникам создавали пару. Словно их застали в интимный момент, отчего тотчас хотелось отвернуться. Метка, зеленью прорезающая звездное небо, сияла, как кожа инферни, вызывая тошноту и страх. Гермиона вздрогнула. Она ощущала похожее отвращение во время Чемпионата мира по квиддичу, когда впервые рассматривала в небе эту гадость и думала о том, насколько сильно раньше это пугало людей.

Быстро накинув халат, Гермиона не медля повела таких же испуганных Лаванду и Парвати в гостиную. Все ждали, когда декан придет и объяснит им всем в чем же дело и откуда Пожиратели смерти в Хогвартсе.

Немыслимо. Но вот оно — есть, и ничего с этим не сделать.

Спотыкаясь, девушка быстро спустилась по лестнице в ярко освещенную комнату, где к ней сразу кинулся жутко бледный и потрёпанный Гарри, покрытый потом и грязью. От него пахло ужасом.

— Гермиона! Он… — Поттер еле слышно всхлипнул, пряча лицо в волосах Гермионы. — Снейп убил Дамблдора, — прошептал на ухо. Кожа губ его была мертвенно хладной, но обожгла мочку. Тихий шепот, казалось, услышали все. — Выстрелил в него авадой и скрылся. Я все видел и не смог… Понимаешь? Я ничего не смог сделать.

Гермиона задрожала: то ли от холодного тела друга, то ли от осознания, что теперь они остались без поддержки.

Совсем.

Дамблдор мертв, и теперь на их хрупкие плечи легла полная ответственность за то, чтобы Тот-Кого-Нельзя-Называть проиграл эту войну.

— Этот сальный ублюдок, — прорычал Рон, отвлекая Гермиону от шока своим голосом и кладя руку Поттеру на спину, — я всегда знал, что он предатель. Это было так очевидно!

”Нет. Не очевидно,” - хотелось сказать Гермионе. Все ученики Гриффиндора собрались в гостиной и в смятении тихо переговаривались, дрожа и прижимаясь друг к другу. В воздухе пахло унынием и вопросами. Страхом.

— Это еще не все, — Гарри поднял пустые зелёные глаза на Гермиону, — Макгонагалл тоже.

— Что? — Гриффиндорка будто застыла во времени, в горле появился спазм. — Что ты сказал? — голос задрожал.

— Макгонагалл мертва, Гермиона, она тоже мертва! — Гарри встрепенулся в ее руках и стиснул девичьи ребра в тиски до боли, но даже та не привела замершую девушку в чувство. — Он убил ее! Убил…

— Кто? Тоже Снейп? — на фоне снова прозвучал резкий голос Уизли.

Гермиона погладила ледяные щеки друга, пытаясь успокоить и себя и его, но боль от потери любимого профессора уже застилала глаза слезами. Она упрямо вытерла их — плакать будет позже, сейчас нужна свежая и ясная голова. Хотя бы у нее.

— Нет, — Гарри смотрел ей прямо в глаза, — нет. Снейп сам был удивлен, когда она упала. Ее убил… Гермиона, сядь, я прошу тебя, — он положил руки ей на плечи, чтобы девушка опустилась на край дивана.

— Тогда кто? — Рон посмотрел на Гермиону в немом вопросе.

— Теодор Нотт, — сказал Гарри и отвернулся; это было худшее предательство, чем Снейп, потому что Тео был…

Слеза все же упала, очертив бледную, как воск кожу. Только вчера она смотрела в его искрящиеся глаза, когда он украл ее первый поцелуй на патрулировании и признался ей в своих чувствах, обещая сделать счастливой, а сегодня убил ее любимого профессора. Видимо, понятие «счастье» для них абсолютно разное.

Это было началом конца. Гермиона впервые за год плакала.

***</p>

Они прятались в палатке уже третий месяц — Гермиона считала каждый прожитый в бегах день — и по очереди надевали на себя сверкающий медальон Салазара Слизерина. Гермиона задрожала, принимая холодный — всегда холодный — металл из рук Гарри, и ободряюще ему улыбнулась. Попыталась. Маска, сотканная из внутренней боли и въевшейся в тело усталости искажала ее улыбку, делая похожей на волчий оскал.

Рон ушел две недели назад, и на сердце стало на один шрам больше. Как истинный гриффиндорец — три раза ха-ха — бросил их, заботясь лишь о собственном благополучии и комфорте. Поддался негативным эмоциям и сбежал, как только Гарри накричал на него. Будто выжидал, когда это случится, чтобы найти причину для ухода.

Теперь они были только вдвоем с Гарри: одинокие и надломленные. Но не до конца. Как поврежденные тарелочки на самой верхней полке кухонного шкафа. Вчера Гермиона решила, что они должны отвлечься, по глупости распив бутылку огневиски ночью. Они заснули лишь под утро. Пьяные и довольные, по-детски клянясь на крови из порезанных ладоней друг другу, что будут вместе до конца — что бы ни произошло. Вот только и без того гнетущая атмосфера палатки превратилась в полный крах, — Гермиона знала, что на них влиял крестраж: диктовал свои условия, даже не озвучивая их. Одним своим присутствием тот поражал их разум день за днем, заставлял чувствовать агрессию и тревогу, будто паразит поселился в их головах и внушал самые негативные мысли.

Это утро было особенно ужасным. Все как не кстати напоминало о Роне, весенний холод забирался под кожу иглами, похмелье головной болью разрывало виски, а ее ноющие плечи от ежедневной неудобной позы на пружинной раскладушке не прибавляли этому только начавшемуся дню ни капли радости.

Гермиона поежилась от лёгкого дискомфорта в теле и в сотый раз осмотрела медальон на предмет каких-либо изменений или повреждений — ан нет, все та же сияющая красота золота и драгоценных камней в эффектной букве «S».

Грейнджер поморщилась от яркости изумрудов — «Какая безвкусица», — подумалось ей — отвела взгляд от крестража и провела пальцем по свежему розовому шраму на ладони вдоль линии жизни. Медальон будто обводил своей формой ночной порез — почему-то захотелось закинуть его куда подальше и больше никогда не брать в руки.

Воспоминания о Реддле заставили прикусить губу до вкуса крови. Щеки до сих пор иногда вспыхивали румянцем после тех снов, что показывал ей крестраж. Он создавал их, как паук-шелкопряд, с каждым разом накидывая больше и больше петель на ее горло, сжимая в своих руках, как паучьих лапах.

Умный, прекрасный в своей молодости и уверенности, Реддл был настоящим садистом, раскрывающим ее тайные фантазии. Или Гермиона была такой же ненормальной, раз именно ей он подсовывал картинки столь… страстного содержания с ее и его непосредственным участием. То, что он шептал ей по ночам, как невесомо трогал курчавые волосы и острые плечи без мантии в классе Хогвартса в заботливом жесте учителя, показывая интереснейшие фолианты по темной магии, и хвалил ее знания, будто она самая лучшая его ученица из всех, а затем опрокидывал ее безвольное тело на стол, заваленный пергаментами и перьями, и срывал с нее юбку, пальцами двигаясь внутри ее горячей… Ей не давало все это покоя настолько, что даже днем она с содроганием вспоминала эти сны.

Было лучше, когда он превращался в Тео и снова целовал ее на Астрономической башне — целомудренно и нежно, как она всегда хотела. От стыда Гермиона после не могла смотреть Гарри в глаза, ведь теперь Нотт тоже враг. Знал бы Поттер, чем она занималась ночью с Реддлом, то не снимал бы с себя медальон сутками, лишь бы она не страдала.

Гермиона бы никогда такой не была с кем-либо, какой показывал ее Темный Лорд во сне: нет, и еще раз нет. Это лишь образы, чтобы смутить ее, и все. Его рычаг давления на разум гриффиндорки, дабы ослабить морально. Надломить окончательно, чтобы тарелочка все же разбилась. Она не могла сопротивляться, половину времени из сна, даже не понимая, кто он, пока его глаза не вспыхивали алым, и она будто просыпалась в собственном сне, жалобно пытаясь позвать на помощь. Вот только помощи не было. Был лишь Реддл и его пальцы, — всегда только пальцы, будто он брезговал ею даже во сне — движущиеся по телу и заставляющие ее кричать от страха и… постыдного удовольствия. Он будто бы специально «оживлял» ее сознание именно в такие моменты, что не могло не натолкнуть Гермиону на мысль, что он издевался над ней, заставляя понимать, кому она отдается, от чьих пальцев стонет и после кончает с тихим скулежом.

Это было страшно, но с ужасом на подкорке сознания, которое объективно смотрело на вещи, Гермиона понимала: из него действительно получился бы отличный учитель. Знания, что она получала во сне, будто отпечатывались в ее памяти, хотя Гермиона даже не понимала изначально, чем они занимались, откуда эти знания, сидящие в ее голове, как столпы. Пока до нее не дошло — он показывал ей то, что было спрятано как раз в тех книгах, что лежали на дне ее сумочки, собранные из библиотеки семьи Блэк. Конечно же, этот… их читал, если Регулус Блэк был Пожирателем смерти, а, возможно, и раньше, в свои студенческие годы. Это напрягало Гермиону, потому что знания были драгоценны, но зачем он ее обучал? И если он пытался таким образом ей как-то помочь, то это была очень странная помощь.

Нацепив на себя длинную цепочку и спрятав медальон под свитер, девушка вздрогнула от могильного холодка металла на теплой коже и уткнулась в пергамент, где описывала ярое опровержение политике Министерства — считай Темного Лорда — о «Комиссии по учету магловских выродков».

Одно только название звучало, как неудачная шутка. Магловские выродки были иной раз сильнее чистокровных снобов, которые палочку-то кое-как в руках держали. Своей же работе Грейнджер дала говорящее название: «Грязнокровки или новая кровь волшебного мира».

Гермиона уже который месяц корпела над огромным, разбивающим всю деятельность оккупированого Пожирателями Министерства магии, доводом, причем подкреплённым многочисленными и точными источниками, такими как: ритуалы, зелья и магловские исследования генов. Все ее примеры уничтожали в пух и прах все чистокровные устои, которыми дышали нынешние Лорды и Леди. Магловская медицина вкупе с ритуалами давала интереснейший результат, который девушка кропотливо записывала, чтобы когда-нибудь — если они победят — выставить в свет и заткнуть рот всем тем, кто пренебрегал ею из-за ее происхождения.

Гермиона победно ухмыльнулась, — Драко Малфой бы точно плевался ядом, читая ее труд, и все равно обозвал бы грязнокровкой по итогу. Темный Лорд — хотя это вряд ли — заинтересованно прочел все от корки до корки и вступил бы с ней в затяжные дебаты относительно использования ритуалов и определенных зелий для определения рода, а Теодор Нотт улыбнулся бы и сказал, что…

Нет, Гермиона, прекрати. Ничего бы он не сказал. О нем она старалась думать как можно меньше: было слишком больно понимать, как она ошиблась в человеке, поверив в его доброту и честность. Тогда, на Астрономической башне, она доверилась ему, слизеринцу, и открыла свое сердце, впустив его. Чтобы на следующий день он убил… человека, которого она уважала и любила. Она равнялась на Макгонагалл, считала ее второй по силе после Дамблдора, но теперь этого прекрасного дуэта нет.

Гермиона снова наклонилась к пергаменту и спрятала непослушную прядь волос за ухо. Безумно хотелось принять ванну, и она решила, что обязательно вечером предложит Гарри остановиться на ночь в отеле, ради разнообразия. Поспать денек можно было и на мягких кроватях. Оборотное для таких случаев у нее еще было. У них в палатке, конечно, был маленький душевой отсек с баком, но это не шло ни в какое сравнение с теплой, наполненной пеной ванной.

Тяжело вздохнув, она подумала, что Рональд уж точно прямо в эту самую минуту нежится в утренних мыльных пузырях и ест мамину еду на завтрак, запихивая ее в рот, как попало. Он бросил их ради таких низменных вещей, наговорил Гарри гадостей и ушел, — Гермиона в жизни бы не оставила друга здесь, ради теплого ужина, да ради него она стерла память родителям, чтобы без сожалений последовать за ним.

И вот теперь они остались вдвоем, как на четвертом курсе, когда Поттера оклеветали из-за участия в Турнире, и на пятом, когда они оба бесились от Лаванды Браун и Бон-Бона.

Опустив взгляд на книгу, Гермиона нахмурилась. Кантанкерус Нотт и его «Справочник чистокровных волшебников», книга, которую она с разрешения Гарри забрала из библиотеки Сириуса, будто подмигивала ей, прося открыть и пролистать в сотый раз.

«Бесполезная вещь».

Гермиона задрожала, прогоняя от себя морок чужого голоса.

Она провела глубокие исследования еще в библиотеке на Гриммо и пришла к выводу, что грязнокровки — это или пробудившиеся маги через несколько поколений, новая кровь, созданная от браков между сквибами, которых изгнали из чистокровных семей, и маглами. Или, если говорить прямо — бастарды от чистокровных гулянок.

По внешности и характеру мама Гарри уж совсем не была похожа на родную сестру Петунью и своих родителей, но Гермиона решила лишний раз не ранить друга такими выводами. Вопрос с семьёй всегда был для него очень болезненным, и она решила забыть про это, анализируя другие семьи.

Ещё не давали покоя примеры того, что у них на курсе двое маглорожденных брата Криви — Колин и Деннис были одарены магией оба, а в семье Эванс только Лили. Но это были пока лишь рассуждения, Грейнджер необходимы были данные о семьях, которые сейчас она получить, к сожалению, не могла.

Маглорожденный сокурсник Дин Томас, как и Гермиона, был единственным ребенком и точной копией своих родителей, — Гермиона видела фото счастливой семьи. Поэтому ни его, ни себя к бастардам не причисляла. Одна мысль, что какой-то Люциус Малфой мог оплодотворить ее мать, приводила в бешенство.

Но браки в Магическом мире были не такие, как в магловском. Понятия, как «развод» — не существовало, только если кто-то из супругов умрет, ведь именно так делала госпожа Забини, каждую пятилетку меняя мужа.