~24~ (2/2)

— Ты что, следил за мной? — с искренним удивлением в глазах спрашивает Смит.

— Какое-то время я надеялся, что смогу до тебя достучаться, а потом мне нужно было лишь одно — знать, что ты находишься подальше от Мэй, но тебя она, как оказалось, и не заботила. Как я недавно понял, ты просто каталась по ближайшим штатам, а затем уехала в Иллинойс. Это там тебя нашёл твой бойфренд и забрал?

— Не твоего ума дело.

— Ты очень сильно ошибаешься, — говорит Тэхён, а затем как-то устрашающе и хрипло смеётся. — Это именно моё дело, потому что Мэй и Чимин — моя семья. Ты полезла на территорию, где я тебя сожру со всем твоим дерьмом. Так ты поэтому привыкла к тому, что тебе платят за внимание? Работая в баре симпатичным лицом, наверное, проще простого начать воспринимать это как должное.

— Я не делала того, на что ты намекаешь.

— Намекаю? Я прямо говорю о том, что ты занималась консумацией, а ты о чём это подумала? Твой основной удел — делать деньги на своей способности заинтересовать мужчин.

— Да, я действительно этим зарабатывала, но не спала ни с кем за деньги.

— Ты занимаешься этим прямо сейчас. Он же просто покупает тебя. Ты так всегда мечтала о роскошной жизни, и сейчас наконец-то её получаешь, только расплачиваясь за неё телом, душой, сердцем, достоинством, совестью и человеческими качествами. Ты предала себя ради него.

— Нет, — говорит она дрогнувшим голосом.

— Что, неприятно слышать правду?

— Он меня любит. Ты совсем не знаешь наши отношения.

— Нет, Хизер Смит, он тебя откровенно и нагло использует, как ручное оружие, чтобы получить его, — говорит Ким, указывая пальцем в сторону Пака. — Зачем он ему? В чём причина такой заинтересованности?

— Я не знаю этого, — отвечает девушка, отрицательно качнув головой. — Он не посвящает меня в такие вещи.

— Не лги. Ты знаешь больше всех нас. Говори, что тебе известно, — настаивает Тэхён, легко встряхивая её за руки. — Зачем ему Чимин?

— Я не знаю, — повторяет Хизер, и на её глаза наворачиваются слёзы. — Чтобы выбраться из тюрьмы, он так говорит мне.

— Какая же ты двуличная стерва. Выйди из роли жертвы, ты не в зале заседания. Перед нами играть необязательно. Я поражён, так лгать в угоду своих личных целей уметь нужно, но со мной это не сработает. Лучше расскажи мне, как ты себя чувствуешь? Нет, например, ощущения неприятной пустоты в груди? — с наигранным любопытством спрашивает Ким, небрежно пожимая плечами.

— Нет, — шепчет девушка, недоумённо хмурясь.

— Странно. А должно бы, у тебя же там ни черта нет: ни души, ни сердца, — с отвращением произносит он.

— Хватит, — говорит Смит, намереваясь уйти. — Я не буду это слушать.

— Нет, ты послушай, девочка моя, — злобно говорит Тэхён, хватая её за запястье и удерживая на месте. — Я — не Чимин, мне терять абсолютно нечего. Так что я не буду с тобой любезным ни одной секунды после всего, что увидел на суде. Ты сегодня изрядно меня выбесила своим поведением вместе с Айронсом, и если вы думаете, что победили, то очень сильно заблуждаетесь. Мэй — его дочь, и ты её не получишь никогда. Даже решение суда на станет помехой для них. Из-за тебя у неё выдался паршивый день, и если ты ещё раз попытаешься навредить ей, если ты хоть раз ещё подойдёшь к ней без ведома её отца, если она снова будет плакать из-за тебя или если ты попытаешься и дальше ломать её жизнь, то готовься к тому, что я безжалостно сломаю тебя. Я многое могу стерпеть, но трогать этого ребёнка не позволю никому и никогда, и клеветать на её отца тоже. Мне наплевать на последствия этого разговора и будут ли они. Хочешь и на меня натравить полицию? Действуй. Воспринимай каждое моё слово как угрозу, понятно тебе?

— Отпусти меня, больно же, — отвечает она, робко глядя на него.

— Я не слышу ответ, — шепчет он, заглядывая в её глаза с вызовом.

— Тэхён, — говорит настороженно Чимин, качая головой. — Остынь, пожалуйста.

— Ты поняла, Хизер? — не унимается парень, пока Чонгук пытается мягко увести его в сторону.

— Поняла я, — смиренно произносит она, выдёргивая кисть из его крепкой хватки. — Ты делаешь мне больно.

— Больно? — усмехается Тэхён и злорадно смеётся. — Ну что ты? Это же, наверное, не так сильно больно, как те твои липовые побои. Стерпишь. Знаешь, что меня больше всего злит во всём этом дерьме, кроме того, что ты не считаешься с чувствами Мэй? То, что у тебя хватает наглости порочить имя её отца. Он никогда бы не причинил тебе вреда и пальцем бы не тронул, и это твоя благодарность ему за то, что он практически одиннадцать лет воспитывает твоего ребёнка?

— Хватит, — жалостливо просит Хизер, бегая испуганным взглядом из стороны в сторону и морщась. — Прекрати.

— Вот именно, прекрати это всё, если в тебе есть хоть капля любви к дочери и уважения к нему.

— Я не могу. Ты ничего не понимаешь. Уже нет дороги назад, — шепчет девушка дрожащим от слёз голосом.

— Бил он тебя, да?! Грёбаная ты лгунья! Давай, покажи мне эти побои, что ты представила в суде! — яростно кричит парень, вновь хватая её за руки и с любопытством разглядывая их. — Где они?! Когда ты уезжала на тебе не было ни царапины! Это видела Мэй! Как ты смеешь обвинять его в подобном?!

— Отстань от меня! — выкрикивает в ответ девушка, когда Ким находит на её коже настоящие следы от чужих пальцев.

— Что это? — спрашивает ошарашенно он, бросая на неё удивлённый взгляд, а затем приподнимает рукав платья ближе к её плечу, где находит ещё несколько синяков уже гораздо крупнее и темнее. — Хиз, что это?

— Оставь меня в покое, — отвечает она и отталкивает его от себя.

— Постой, снимки из больницы что, подлинные? — не унимается Ким, досконально разглядывая её с головы до ног. — Ты действительно была избита? Кем?

— Это тебя не касается.

— Была, — встревает Пак, задумчиво глядя на неё. — Кроме этого есть и другие следы. Я видел синяки на лодыжке, когда мы разговаривали в её квартире. Так выходит, что-то из этого правда.

— Чимин ведь не трогал тебя. Это что, Тай так обращается с тобой? Ты поэтому его боишься? — спрашивает уже мягко Тэ, бросая быстрый взгляд на друзей, а затем вновь на неё. — Как часто? Насколько сильно? Это происходит регулярно? <span class="footnote" id="fn_31402729_9"></span>

Девушка смотрит в пол стеклянным взглядом несколько долгих секунд и сражается с предательскими слезами. В какой-то момент она перестаёт испуганно дрожать, как маленький зверёк, а мягко распрямляет плечи, потому что Тэхён обращается к ней гораздо спокойнее и без агрессии, но всё же игнорирует все его вопросы. Смит молчит, но эта тишина до безумия многословна. На её лице написана откровенная борьба с самой собой, которую она ведёт сейчас внутри, ведь явно решает, стоит ли что-то говорить об этом именно им троим. Парни напряжённо ждут её ответ, но его в итоге так и не следует. Хизер с заметным усилием пересиливает себя, делает глубокий вдох и в конце концов отрицательно качает головой, пресекая дальнейшие разговоры об этом.

Ким, осознавая, что попал своей логичной догадкой в самое яблочко, делает к ней маленький шаг, но девушка резко выставляет ладонь перед собой, вынуждая его тут же замереть. Она дёргает вниз рукав своего платья, настороженно глядя на него, и после переводит затравленные глаза на Пака. Несколько мгновений она сканирует его пронзительным и вопрошающим взглядом, а затем болезненно морщится, но медленно приподнимает голову, принимая свою привычную гордую позу.

— Ты должен пойти на эти условия. Поверь, так будет лучше. Так или иначе, ты будешь вынужден это сделать, — наконец-то произносит она, сглотнув свою слабость в виде слёз.

— И позволить себя сломать? — спрашивает он, отрицательно качая головой. — Ты просишь о невозможном. В конце концов, да почему я?

— Пожалуйста, Чимин. Я не знаю, есть ли здесь... другие мотивы, но ты ему нужен.

— Ты просишь об этом только для него? Я не могу пойти на это, — отвечает парень и с досадой рычит, запуская пальцы в волосы. — Да я бы даже тебе помог, если бы ты была в беде, но не ему. Он же конченый ублюдок, преступник. Господи, неужели ты его так сильно любишь, что готова лишиться всякого достоинства?

— Любовь никогда не позволяет выбрать нам время, место, человека и обстоятельства. Любовь есть любовь, — печально говорит Хизер, словно приговор для самой себя, и горько усмехается.

— Он выиграет суд, поняла? — угрожающе говорит Тэхён, сверля её недовольным взглядом. — Выиграет, и вы оба со своим бойфрендом останетесь ни с чем.

— Нет, — шепчет она, равнодушно взглянув на него. — Не выиграет.

— Что это значит? — спрашивает Чон, недоумённо хмурясь. — Откуда эта уверенность? Ты знаешь что-то, чего не знаем мы, так?

— Этим процессом Тай просто даёт тебе время принять правильное решение самостоятельно, — поясняет Смит, медленно переводя глаза на Пака и пожимает плечами.

— Единственное правильное решение — бороться, — уверенно отвечает он, начиная вновь на неё злиться.

— Или же… — продолжает девушка, игнорируя его слова и глубоко вздохнув, — если ты продолжишь так сопротивляться, он применит меры намного серьёзнее судебного разбирательства.

— Что? — спрашивает адвокат, оторопело глядя на неё.

— Что ты имеешь в виду? — одновременно с ним удивляется Чонгук.

— Ты сам придёшь к нему, поэтому лучше сделай это именно сейчас.

— Ты что, угрожаешь, или мне показалось? — спрашивает Тэ и нервно смеётся. — Ну и дрянь же ты, а я практически готов был пожалеть тебя.

— Я рассказываю ему правду, недоумок. Это не угроза, а предупреждение. Я и этого не должна делать, — говорит Смит, а затем делает робкий шаг к Чимину и с огромной надеждой смотрит на него снизу вверх. — Пожалуйста, услышь меня. Если ты продолжишь отказывать, то…

— Нет, — шепчет Пак, пронзая её враждебным взглядом. — Не говори мне этого.

— Я боюсь за Мэй, — едва слышно произносит девушка, медленно моргая. — Следующий его шаг может быть совершенно непредсказуем.

— Да что ты несёшь?! — кричит Тэхён, делая уверенный шаг к ней, но Чонгук сразу же удерживает его. — Что ты, твою мать, опять несёшь?! Пусть он только тронет её, слышишь?! Я его и тебя своими же руками прикончу! Так и передай ему!

— Если моя дочь каким-то образом пострадает, я найду вас. Вы оба мне ответите за неё, ясно? — ледяным шёпотом произносит Чимин, едва держа себя в руках. — Я не допущу того, чтобы она была средством манипуляции снова.

— Тогда сдайся, — говорит Хизер, продолжая спокойно смотреть перед собой несколько секунд, а затем вдруг вздрагивает, будто о чём-то вспоминает. Она наспех ищет блокнот и ручку в своей сумочке, достаёт их и что-то пишет, а потом протягивает маленький лист. — Это пригодится.

Девушка настойчиво смотрит на Пака, и он в ней впервые видит такое искреннее сожаление и яркое желание что-то изменить в сложившейся ситуации. Весьма странный способ исправлять свои ошибки после того, что она уже успела натворить, но Смит никогда прежде не делала подобные шаги ему навстречу. Возможно, она вообще впервые оказывает сейчас смелое сопротивление собственным страхам, потому что делает это немного неуверенно и как-то неловко. Пак не понимает, за что именно она молча извиняется перед ним только одними своими большими глазами, ведь поводов у неё более чем предостаточно для этого, но всё же берёт записку, немного помедлив, а Хизер после этого, не сказав больше ни слова, уходит. Она оставляет их всех в раздумьях и с ощущением угнетающего страха.

Чимину в эту минуту необходимо было как следует прокричаться, но точно не здесь, потому что он не готов был проявить слабость перед всеми снова. Это уже стало для него огромной ошибкой в зале суда, дважды этого случиться не должно. У него в голове стояла неимоверно пугающая тишина, и только лишь отрывистые и оглушающие удары его неспокойного сердца словно говорили о том, что прямо сейчас начался обратный отсчёт до чего-то по-настоящему ужасного. Он как будто только что своими же руками открыл дверь в один из самых страшных поворотов в своей жизни.

***</p>

«Суд по семейным делам города Нью-Йорка принял решение полностью удовлетворить иск Хизер Смит в отношении её несовершеннолетней дочери Пак Мэй и утверждает её законное право односторонней опеки над ней с возможностью для отца девочки Пак Чимина посещения по согласованному графику»

После этих слов каждый вдох отзывается непрекращающейся и невыразимой болью в груди, словно они там ломают всё на мелкие куски. <span class="footnote" id="fn_31402729_10"></span> Они буквально пронзают Пака насквозь, стремительно поселяя жгучий холод в каждой клетке тела. Он моментально цепенеет и не может произнести ни звука, хотя ему нестерпимо хочется орать во всё горло от отчаяния. Не верится. Его сознание никак не может до конца принять тот факт, что официальное право быть законным представителем Мэй так просто ускользает из его власти. С лёгкой руки Коллинза он становится в эти секунды формально «воскресным папой». Парень бросает уничтожительный взгляд в сторону Хизер, только она вновь не смотрит на него в ответ, но и не ликует. Вместо того, чтобы радоваться своей победе, она смотрит перед собой и учащённо дышит, ожидая конца речи судьи.

Эту девушку он так, наверное, никогда и не поймёт. Она ради любви готова предать всё на этом свете, включая саму себя и самое неприкосновенное — дочь. Ему никогда не вынудить себя принять её желания жестоко сломать собственного ребёнка ради другого человека. Иронично, ведь только что она подписала приговор точно вовсе не ему, а своим отношениям с Мэй. Этими действиями она оттолкнула её от себя окончательно, а их результат навсегда перечеркнул её последний возможный шанс получить прощение за все эти долгие годы отсутствия. Когда малышка узнает, что родная мать через суд грязно и нагло забрала у неё, то без сожалений возненавидит даже больше его самого. Хизер выбрала совсем не правильную сторону, и хоть этот результат несомненно порадует её покровителя, он станет её вечной расплатой за самую страшную ошибку.

Чимин медленно моргает, глядя куда-то сквозь неё, а затем с разочарованием качает головой и с неприязнью морщится. Ему совершенно не верится в то, что эта некогда улыбчивая девчонка с серыми, как летняя гроза глазами, которая когда-то была его одноклассницей, сидела с ним за одним столом в школьной столовой и за соседней партой на уроках, ходила с ним на одни вечеринки, родила ему дочь, в итоге безжалостно ломает его прямо сейчас. Его тошнит от неё и от её присутствия рядом настолько сильно, что даже находиться в одном помещении с ней просто отвратительно до колючей дрожи. Боже мой, она же своими ушами слышала слова малышки в этом помещении некоторое время назад, которая попросила оставить её с отцом, и несмотря даже на это всё равно идёт до конца, уничтожая именно её в большей степени, чем кого-либо. Она бессердечно навсегда наносит огромную рану её душе, которая никогда уже не затянется.

Парень, едва дыша, отворачивается и продолжает слушать дальше слова Коллинза, но в сознании у него бесконечно вертится первая часть решения снова и снова, как заевший участок плёнки, а он из-за этого просто стремительно рушится до состояния руин. Эта адская и всепоглощающая боль смешивается с каким-то абсолютно животным страхом за собственное будущее, в котором с этой минуты всё будет совсем иначе. У него срабатывает только естественный инстинкт защиты, который силой вынуждает его схватить Мэй и бежать с ней на край света без оглядки. В данный миг это кажется лучшим решением из возможных. Если он не способен защитить её законным путём, может, тогда стоит просто взять и убежать? Чёрт, это очень глупо и небезопасно. Если он совершит нечто подобное, то легко может лишиться вообще навсегда права быть её отцом, ведь рассматриваться такое поведение будет как умышленное похищение. С этой минуты, хочет он это признавать или нет, Хизер с ним в равных позициях со стороны закона, а в чём-то она его даже превосходит.

Это всё в его голове звучит словно чья-то ужасная шутка, но нет. К сожалению, происходящий апокалипсис в этот миг является кошмарной явью, но он всё равно не верит в то, что слышит. Вот так просто судья, несмотря на его хорошо выстроенную линию защиты и высокопрофессиональную работу Адама, принимает решение абсолютно отрицательное для него и становится на сторону Смит, тем самым подтверждая все их догадки о себе — он продажный предатель. Своей финальной речью, зачитываемой из папки с решением, Трэй спокойно отдаёт в её руки всё, чем Пак так сильно дорожит. С той секунды, как они все покинут этот зал, Хиз будет иметь возможность в любую секунду забрать его ребёнка, и он даже не сможет запретить ей этого сделать. Полиция теперь не имеет полномочий ограничить её действия, а он не смеет ей этого запрещать, любое сопротивление будет оцениваться как нарушение по исполнению судебного решения. Именно от этого положения парень так стремился убежать всё это время, но в итоге оказался здесь. Только нужно быть полной идиоткой, чтобы полагать, что он позволит этому случиться. Ни за что на свете он не отдаст ей свою малышку.

«Дни посещения должны быть в обязательном порядке согласованы с отцом и их количество должно быть не менее сорока восьми часов в неделю»

От этой простой фразы Чимин резко зажмуривается со всей болью, ведь это ощущение внутри равносильно тому, чтобы наживую отрывать куски плоти от себя. Кто вообще придумал подобные формулировки, правила и ограничения для отцов? Это несправедливо. То есть он должен видеть дочь минимум два дня из семи или же эти часы будут попросту разбросаны в течение недели? Этого просто ничтожно мало для того, кто буквально дышит этой девочкой. Парень слышит, как за его спиной с трудом сдерживает свои накалённые эмоции Тэхён, который тихо ругается и возмущается. Его лучший друг явно готов с кулаками наброситься на Хизер и на её адвоката за это всё, но его удерживает Чонгук от этой глупости, призывая к благоразумию и прикладывая значительные усилия.

Коллинз продолжает что-то монотонно говорить, зачитывая судьбоносное решение словно страшный смертный приговор, а Пак внезапно начинает задыхаться от нехватки кислорода в лёгких, на одну секунду представляя, что будет с ним, если он согласится на эти условия суда. В сознании проносится единственная мысль — никогда. Даже от этой попытки нарисовать подобное положение вещей у него сердце в груди разбивается вдребезги, а внутренности с силой сжимаются по инерции, как будто просто отказываются функционировать. Он отчаянно старается держать себя на ногах, совсем не чувствуя их и уже стремительно теряя ориентацию в пространстве, пока низкий и спокойный голос заканчивает свою речь. Он эхом отдаётся в голове Чимина, но в ней помимо него лишь сплошной туман. Бездонная пустота и мучительная боль — именно эти два чувства в крепких дружеских объятиях медленно начинают властвовать в его плачущей от бессилия душе. Он абсолютно не понимает, что ему делать дальше, но и не находит в себе ресурсов, чтобы протестовать тому, к чему его окончательно приговаривают. Парень лишь отчуждённо смотрит перед собой невидящим взглядом, ощущая, как выгорает его жизнь. Свет в его глазах неумолимо быстро гаснет, пока его бессовестно лишают самого главного — дочери. И кем бы ни был этот человек, принявший окончательное решение начать глупую войну, он очень хорошо знает, на что нужно давить, чтобы заставить его окончательно сломаться.

Выходит, Хизер не лгала. Он действительно проиграл, и шанса на победу не было изначально. Она, чёрт возьми, на самом деле предупреждала, но он не хотел её слышать. Наверное, основная его ошибка заключалась в том, что он отказывался верить в свою слабость перед ней и перед тем, кто стоял за её спиной всё это время. Кажется, впервые он был излишне уверен в себе и в своей победе, а это единственный принцип, который никогда не стоило недооценивать в правосудии. Но был ли у него вообще шанс выйти победителем в этой битве? Теперь он очень сильно в этом сомневался. Судя по всему, всё продумано было от начала и до этого самого момента. Весь суд слишком сырой и грязный, а Пак их много повидал за всю профессиональную деятельность. Не ведутся подобным образом слушания по опеке над детьми. Всё было быстро, скомкано и так странно, будто только для общей видимости. Но это уже не имело совершенно никакого значения, ведь главный кошмар Чимина стал реальностью. Слишком поздно поднимать кулаки, потому что сражение окончено.

«Суд по семейным делам не обладает необходимой юрисдикцией в отношении вопроса нанесения средней степени тяжести вреда здоровью мисс Смит, а соответственно решение не вынесено и прошение истца по данному вопросу отклонено»

Слушая это, Пак чувствует, как бешено колотится его сердце где-то в области горла. В ушах стоит протяжный гул, а в глазах отчего-то темнеет. Он словно наконец-то преодолевает бесконечный марафон в соперниках со своим самым главным врагом и добегает до финиша, но не победителем. Его подташнивает от нервов, поэтому он аккуратно наощупь хватается за край стола перед собой и зажмуривается на несколько секунд, делая глубокие и тихие вдохи носом. Это в лёгкой степени приносит нужное ему облегчение, и он медленно осознаёт, что данное вынесенное решение говорит о том, что его не станут обвинять в том, что он якобы избил Хизер. Хотя бы в этом он услышан, или так оно и было задуманно изначально — просто выбить его из равновесия возможным вторым судом. Только даже эта хорошая новость не спасает его надолго, потому что тот факт, что у него забирают ребёнка, осознавать намного страшнее и тяжелее любой самой чудовищной боли, что он способен вынести.

Всё внезапно плывёт перед глазами от физической слабости и моральной усталости, и он медленно закрывает их снова, с трудом цепляясь за глухие слова, которые эхом раздаются по всему помещению. Он ощущает, как Адам мягко и аккуратно кладёт руку ему на плечо и легко сжимает в знак поддержки и волнения за него. Несмотря на то, что его сочувствие совершенно искреннее, оно абсолютно не помогает. Вряд ли Чимина вообще способно хоть что-то спасти в эту минуту. Ему становится ужасно не по себе от того, как отвратительно душно в зале суда, в этом мире, в его собственном теле, и в какой-то миг ему кажется что он сейчас просто потеряет сознание. Он до побелевших костяшек сжимает край стола и усиленно пытается равномерно дышать, легко приоткрывая губы, но тягучая и такая щемящая боль в солнечном сплетении разрывает всё внутри на части, как какой-то непредвиденный атомный взрыв. Парень вдруг как-то отдалённо несколько раз слышит своё имя, и даже не сразу понимает, что зовут именно его. Он не реагирует на этот зов, а лишь пытается заставить себя хоть немного адекватно функционировать, чтобы не упасть на пол от этого мощного удара под дых.

— Мистер Пак? — спрашивает вновь Коллинз встревоженно, но очень настойчиво.

— Да, — с трудом отвечает он спустя несколько секунд, легко вздрагивая. — Простите.

— Вы в порядке? Можем закончить? — интересуется мужчина, внимательно глядя на него.

— Да, — говорит Чимин, неуверенно кивнув.

— Тогда я повторю вопрос. Вам понятно принятое решение? — интересуется судья.

— Нет, Боже. Ни черта мне не понятно, — шепчет Чимин, разглядывая пустым взглядом стол.

— Могли бы ответить немного громче?

— Да, — говорит парень, прочищая горло и медленно поднимая голову. — Понятно.

— Мисс Смит, а вам понятно принятое решение? — спрашивает он, переводя взгляд на девушку.

— Да, Ваша честь, — тихо отвечает Хизер, робко кивая.

— В таком случае дело объявляю закрытым, — произносит Коллинз и громко ударяет молотком.

Этот звук слышится и ощущается как раскат страшного грома в ясный день. Такой же оглушающий, трещащий и пробирающий до костей. В зале на несколько мгновений повисает страшная и тоскливая тишина, а Пак как будто погибает постепенно каждой клеткой тела с этой секунды. У него возникает устойчивое чувство, что он не дышит и не живёт отныне, словно этот удар атрибута правосудия забил последний гвоздь в крышку его гроба. Впервые в жизни поражение по-настоящему ломает его и бесцеремонно ставит на колени. Он медленно оседает на стул, как можно скорее пытаясь найти опору, и неотрывно смотрит в одну точку, стремительно теряя связь с реальностью. Люди неспешно начинают расходиться и покидать помещение, а он так и сидит, обречённо принимая ситуацию. Для него мир в самом деле будто рушится, ведь только что он пережил не беспристрастный суд, а от начала и до последнего мгновения предубеждённый произвол. Беспощадное самоуправство — вот что было уготовано ему с того момента, как Хизер Смит вернулась в его жизнь.

Кэффри говорит ему какие-то успокаивающие речи, тепло гладя по плечу, но Чимин ничего не слышит, а лишь безразлично кивает. Он знает, что его защитник просто пытается подбодрить и вселить в него веру в то, что они ещё обязательно обжалуют это решение и победят. Нет, на самом деле это просто слова. Одержать победу в этой холодной войне можно очевидно лишь тем, чтобы повиноваться противнику, а он, чёрт побери, так не привык.

— Она забрала мою дочь, — болезненным тоном шепчет парень, медленно моргая. — Забрала.

Его плечи мягко приподнимаются и затем опускаются в небрежном жесте, но лицо при этом искажает просто непередаваемая и невысказанная мука. Громкий и такой совершенно нездоровый смех парня раздаётся по помещению, эхом отдаваясь от холодных стен, и потом он перерастает в лёгкую истерику. Чонгук глубоко вздыхает с сочувствием, неотрывно глядя на него, а потом медленно подходит и заботливо обнимает со спины за плечи, крепко зажмуриваясь. Ему становится так дико страшно за моральное состояние Чимина, ведь он понимает, насколько важна для него Мэй. Но у него нет желания остановить его маленький нервный срыв, потому что ему наоборот нужно позволить себе выпустить это всё напряжение из каждой клетки тела, иначе оно разорвёт его, и случится что-нибудь гораздо хуже этого.

— Ты не один, слышишь? — шепчет Чон, а после заботливо целует его в волосы на макушке.

— Мы не оставим это всё просто так. Я посмотрю, что формально могу сделать и на какие пути выйти, — говорит Адам, озадачено хмурясь. — Очевидно, что никакого правосудия здесь не было.

— Я не думал, что всё зайдёт так далеко. Разве так может быть? Где же беспристрастие? Справедливость? Правдивость? Где же честный суд, который должен на первое место ставить интересы несовершеннолетнего ребёнка? — спрашивает Пак, медленно поворачиваясь к нему. — Где всё это?

— Не отчаивайся раньше времени. Мы имеем право обжаловать решение и непременно это сделаем. Не поддавайся панике, хорошо?

— Ты тупой или действительно ничего не понимаешь?! — выкрикивает он, резко вскакивая с места, и хватает его за грудки. — У меня забрали дочь! Ты осознаешь эти слова?! И это всё твоя вина! Я же доверился именно тебе, а ты не смог ничего сделать!

— Тише, тише, — сразу же встревает Чон, мягко оттягивая его от Адама. — Не говори так и не заводись.

— Нет, я правда очень облажался. В этом он прав, мог бы гораздо лучше, — виновато бормочет Кэффри и с искренним сочувствием хмурится. — Мне очень жаль, прости.

— Она должна теперь жить с ней! Как я скажу Мэй об этом?! Может, ты сделаешь это за меня, а?! Давай, поставь ребёнка перед фактом того, что она вынуждена будет жить с человеком, которого не знает! Как я отдам её в руки этой девушки, которой она к чёрту не сдалась?! Как я объясню ей, что не имею права быть рядом двадцать четыре часа в сутки?! Я не смогу этого сделать! — яростно кричит парень, сжимая крепче края его пиджака, а затем его крик резко срывается, перерастая в хриплый вздох, и он так же внезапно затихает.

Он остервенелым от злости взглядом долго смотрит на Кэффри, будто хочет его ударить, но после неспешно опускает глаза на свои напряжённые руки и глубоко выдыхает, с досадой качнув головой, словно приходит в чувства и сразу же начинает сожалеть о том, что опять сорвался.

— Не смогу, — продолжает он уже едва слышно и мягко разглаживает ткань на его груди в знак извинения. — Прости. Да что же со мной происходит? Прости, пожалуйста, Адам.

— Всё в порядке. Я понимаю, нервы сдают. Это был трудный суд.

— Да. Просто... поверить не могу, что должен отдать дочь Хизер.

— Мы этого не допустим, понятно? — мягко спрашивает квотербек и с осторожностью берёт его лицо в ладони, поворачивая к себе. — Эй, взгляни на меня. Никто не отдаст ей её. Найдём какой-то способ исправить эту ситуацию.

— Обещай, — шепчет он, глядя на него с хрупкой надеждой.

— Обещаю, — отвечает Чонгук и легко кивает. — Я понятия пока не имею, как это сделать, но что-то придумаем. Не может быть такого, что на них нет никакой управы.

— Я совсем не хочу помогать этому Таю и не хочу никуда бежать от безысходности. Почему я должен это делать? Я только начал свою жизнь в этом городе. Здесь моя работа, хорошее будущее для Мэй и именно здесь я могу быть рядом с тобой, — говорит Пак, кладя руки сверху на его ладони. — Я не хочу всего этого лишиться из-за чьей-то прихоти опять.

— Значит, найдём другой вариант действий, — уверенно говорит Чонгук и робко улыбается уголком губ. — Не бойся, ты не один на этот раз. Сейчас тебе просто необходимо успокоиться. Не самое лучшее время и ситуация, чтобы принимать вот так сразу какие-то решения, согласен?

— Согласен, — шепчет Чимин и тяжело вздыхает.

— Пойдём отсюда, — говорит квотербек и нежно гладит его по щеке подушечкой большого пальца. — Нужно для начала прийти в чувства. Хочешь прокричаться? Хорошо. Хочешь помолчать? Я согласен на всё. Каким образом тебе лучше выплеснуть всё это дерьмо из себя?

— Я не знаю. Но, наверное, мне это необходимо.

— Но только не здесь. Если кто-то даже случайно увидит тебя вот таким, то это не будет хорошо для нас всех. Идём со мной. Тебе нужно на воздух как минимум.

— Но Мэй, — хрипло произносит Пак, делая глубокие вдохи. — Ей не стоит смотреть на меня в таком виде.

— Её заберёт Тэ, да? — спрашивает Чон, глядя на друга.

— Да, конечно. Ты не волнуйся об этом. Я никого к ней не подпущу и оторву голову любому, кто попытается к ней приблизиться. Да и мне тоже нужно сейчас успокоиться, но я легко это сделаю рядом с ней, — отвечает Тэхён, согласно кивая.

— Ладно, — смиренно шепчет Чимин и протягивает ему кулак. — Только отвезти её сразу же домой и не говори ничего о решении суда. Я скоро вернусь.

— С этим я справлюсь. С ней всё будет хорошо, — говорит Ким и мягко ударяет по его костяшкам своими в привычном жесте.

— Я сам с ней поговорю, но пока ей вообще не нужно ничего знать.

— Бро, только давай без глупостей. Умоляю, не делай ничего из того, о чём очень сильно пожалеешь. Её никто не заберёт вот так сразу из соображений её эмоционального состояния.

— А я и не отдам её ни сегодня, ни завтра, никогда, — сурово произносит Пак.

— Не беспокойся, он сначала возьмёт себя в руки, а потом будет принимать важные решения, да? — мягко спрашивает Чон, заглядывая в его злые глаза.

— Да, — говорит он и тяжело вздыхает.

— Вот и хорошо. Пойдём, тебе нужно на воздух. <span class="footnote" id="fn_31402729_11"></span>

Они максимально быстро выходят из здания, пересекая лестницу и длинный холл, а Чимин сразу же направляется в сторону подальше от всех людей, оказавшись на улице за тяжёлой дверью. Он старается спокойно дышать, но получается с большим трудом. Ему паршиво до тошноты от каждого болезненного вдоха и спешного шага, поэтому он опирается на первую попавшуюся на пути каменную колонну ладонями, и устало закрывает глаза. Это всё словно страшный сон, от которого хочется поскорее проснуться. Как только он оказывается вне гнетущих стен суда, то вся эта разрушительная правда беспощадно обрушивается на него как будто с новой и необузданной силой. Подобно гребню огромной страшной волны эти эмоции накрывают его с головой и душат своим чрезмерным избытком. Его начинает неслыханно до этой секунды штормить, а весь мир в радиусе метра вокруг кружится, как заведённый волчок. Он испытывает невыносимое желание с силой ущипнуть себя или ударить по голове чем-то тяжёлым, только бы наконец-то вырваться из этого личного ада. Его совсем не успокаивает даже самый ласковый на свете и до ужаса взволнованный голос Чонгука, который нежно шепчет необходимые слова. Квотербек бережно обнимает его и осторожно гладит по волосам, стараясь хоть как-то унять эту боль и минимизировать возможную катастрофу. Но ничего, кажется, не способно в данный момент утихомирить разочарование Пака в Хизер и в самом себе. Ничто не заткнёт это мерзкое ноющее чувство в груди от несправедливой потери и горькой обиды из-за собственного унизительного поражения.

Он находится в безвыходном положении и хорошо это понимает, но так и не решается сказать об этом вслух. Эта жуткая несправедливость по отношению к нему и к Мэй действительно поражает до немого шока. Он какое-то время просто не может произнести ни слова от беспомощной растерянности и, до конца осознавая каждой клеткой тела и струной души, что на самом деле с ним только что случилось. Все невысказанные слова по странным причинам застревают отвратительным комом в глотке, и её ощутимо жжёт от этого. Ему так хочется выплеснуть весь этот праведный гнев на Смит, но он не может себе этого позволить. По правде говоря, у него уже на сегодня даже нет сил для подобных действий, потому что этот проклятый суд выжал из него всё, что только возможно.

Парень, едва переставляя ноги, плетётся подальше от входа в здание, и затем начинает задыхаться от разрастающегося отчаяния и запоздало вспыхнувшей паники. Эти эмоции, как вредоносный вирус, вдруг слишком стремительно набирают обороты и уничтожают остатки его здравомыслия. Сквозь мутный от гнева взгляд Чимин замечает вдалеке, как Хизер направляется в машину у чёрного хода, и он резко срывается с места, теряя над собой контроль и не думая ни секунды. Вся эта адская какофония из смеси самых сильных разрушительных чувств взрывается внутри него под сопроводительный аккомпанемент его чокнутого сердцебиения. Прямо сейчас ему необходимо что-то сделать с этим: вырвать из себя или же позволить овладеть, иначе он сгорит в гневной агонии до тла. Этот суд слишком сильно, чёрт возьми, ударил по нему, что он сам не ожидал от себя подобной слабости. Меньше всего он был готов к тому, что его так хитро и расчётливо обыграет глупая девчонка, действующая под чужим руководством.

— Не надо, прошу тебя, — раздаётся звонкий голос Чонгука в этом жутком хаосе, и парень с силой удерживает его за руку, вынуждая замереть. — Пожалуйста, ты же понимаешь, что это не спасёт ситуацию, а лишь ухудшит. Она заслуживает весь твой гнев, это полностью оправдано, но сейчас Хиз в сопровождении. Сам взгляни, ты только наживёшь себе ещё больше проблем.

Пак медленно фокусирует взгляд, и замечает, как девушку у машины поджидают несколько людей в деловых костюмах, держа руки за спиной. Они встречают её, как какой-то ценный и для кого-то важный груз, похоже, её любовник тот ещё диктатор, который привык держать всё под контролем даже из тюрьмы. Один из охранников о чём-то быстро и сдержанно переговаривается со Смит, и она недовольно смотрит на него, услышав какую-то информацию. Ей очевидно не нравится характер этого разговора, но она обеспокоенно смотрит по сторонам и послушно садится на заднее сиденье дорогой машины, а затем её увозят в неизвестном направлении.

— Дерьмо, — шепчет Чимин, досадно выдохнув и качая головой. — Грёбаное дерьмо! Ненавижу это всё! Его ненавижу! И её я так сильно ненавижу! Чёрт!

— Эй, иди ко мне, — нежно говорит квотербек и мягко обнимает его со спины.

— Ненавижу! Так ненавижу их! Какое право они имеют так поступать?!

— Давай, покричи. Тебе обязательно полегчает. Ты очень давно не позволял себе быть слабым, хватит быть таким стойким. Позволь себе минуту слабости, — спокойным и успокаивающим голосом говорит Чон, поглаживая его по груди.

— Она жизнь мне сломала однажды и позволяет себе это снова из-за него! Что я делаю не так?! Почему я всё это должен проходить?!

— Иногда судьба к нам несправедлива, но нам не посылают испытаний, которые мы не способны преодолеть. Так, вроде бы, говорят, да?

— Хватит с меня испытаний! Я больше не могу! Я так устал от... всего, — срывается на надрывный шёпот Чимин и прерывисто вздыхает, прикрывая веки. — Я устал. У меня нет сил сражаться уже сейчас, а что ещё мне предстоит вынести?

— Что бы там ни было, я пройду это с тобой. Я рядом и никогда больше не исчезну, — уверяет его парень и мягко целует в плечо, легко зажмуриваясь. — Каждый раз именно ты спасал меня, но сейчас тебе нужна моя помощь.

— Мне будет достаточно даже того, что ты будешь просто стоять рядом и вот так крепко обнимать. Ты не представляешь, насколько сильно мне нужен.

— Поэтому позволь мне быть твоей луной сегодня и всегда. Я буду следовать за тобой, куда бы этот путь не завёл нас на этот раз, — повторяет сказанные им однажды слова Чонгук.

От них внутри Пака что-то внезапно перевернулось, а по коже поползли мурашки приятной вереницей. Это то, что он меньше всего ожидал услышать, но подобная поддержка его в самом деле спасала в эту секунду. Он чувствовал надёжную опору в чужом плече, и оказалось, что это до ужаса приятное чувство — иметь возможность на кого-то спокойно положиться. На самом деле, впервые за много лет Чимин просто искренне хотел быть слабым человеком, потому что все эти адские пляски на его костях — уже что-то выше его сил. Невозможно было выносить это эмоциональное потрясение, находясь в полном согласии с самим собой. Он едва ли не лишался рассудка, думая о том, что проиграл Хизер. Раньше он никогда не позволил бы себе быть уязвимым, подобное желание неоспоримо было под запретом, потому что у него никогда не хватало времени для таких вещей. Он каждый день и каждую минуту вынужден был быстро и эффективно принимать решения, делать что-то, спасать свою собственную задницу, думать о благополучии маленького ребёнка, приспосабливаться к жизненным трудностям, да что угодно, но только не сочувствовать себе и не жалеть себя. Он не мог подобного позволить себе, но сейчас ему почему-то так хотелось это сделать хотя бы ненадолго в самых родных руках, потому что его, похоже, окончательно сломали обстоятельства.

В этот миг мысленного признания себе у него просто бесповоротно сдают нервы, и он громко выкрикивает из себя всё, что сидит внутри чужеродным монстром где-то там под рёбрами в самых глубинах, а этот крик легко растворяется в городском шуме и оседает на серых стенах зданий. Его совершенно не смущают ни проходящие люди поблизости, ни белый день, он просто от всей души выплёскивает из себя накопившееся отчаяние и ядерную злость, потому что устал быть сильным. Лучше кого-либо Пак понимает, что всё случившееся сегодня означает для него одно — кромешную безысходность. Его ломает на осколки от факта того, что в случае крайней необходимости ему придётся наступить на собственные принципы и лишиться всего того, чего он с таким упорством добивался многие годы, или же он будет вынужден всё бросить и бежать из города с Мэй на руках, но всё это так или иначе будет совершено ради безопасности и благополучия дочери. Независимо от формы это будет самое верное решение, ведь он никогда не отдаст её по своей воле кому-либо.

Очевидно, что ему так просто не победить в этой битве, и на этот раз он очень сильно недооценил соперника. Его жестоко били со всех сторон, а он просто не знал как справиться с этим, потому что не ждал атаки со всех сторон от лиц правосудия. Но если собрать волю в кулак и хорошо об этом всём подумать без бешеных лишних эмоций, то можно прийти к логичному выводу, что собственная мечта и успешная карьера за мирную жизнь без нервотрёпки — не такая уж большая цена, как кажется на первый взгляд. Да, возможно. Но для него она была действительно весомая, точнее — несоразмерная, ведь он уже знает не понаслышке, что такое терять то, к чему отчаянно стремишься не один год. Раньше он бы во всём этом винил всевозможные обстоятельства, но теперь слишком хорошо понимал, что часть ответственности за невозможность спасти ситуацию без жертв лежала только на его плечах.

Чимин понимает, что если Хизер продолжит грязную игру с ним и будет беспрекословно слушать своего чокнутого бойфренда и дальше, то он будет вынужден сломать себя и в итоге помочь им. Он пойдёт на всё ради того, чтобы спасти дочь, и они это прекрасно знают. К сожалению, если сейчас они на остановятся, то даже несмотря на все его отчаянные попытки спастись он всё-таки вынужден будет добровольно превратить свою жизнь в кладбище мёртвых надежд ради такого важного и нужного шанса вернуть им с Мэй спокойную жизнь, ведь в его руках больше нет никакой власти.

***</p>

Нью-Йорк поистине каждый раз был волшебен в момент, когда на него медленно опускалась тёмная вуаль приближающейся ночи. <span class="footnote" id="fn_31402729_12"></span> Это своего рода особенная привилегия — использовать возможность любоваться им и искать истинную красоту в таких простых вещах. Вечером, когда на фоне тёмного горизонта загорались сотни тысяч искусственных огней, напоминающих крошечные звёзды, он становился совершенно другим. Превращался в невероятно живописную картинку, как с почтовой открытки. И лучше привычного всем делового мегаполиса могло быть лишь эстетическое сочетание «рельефа» яркого Театрального квартала с видом на спокойный залив Аппер Бей вдалеке. Смотреть на их тандем — эффективная психологическая терапия. Ты понимаешь, что лишь на этом острове существует такая большая концентрация небоскрёбов и они кажутся чем-то таким величественным и непокорённым. Массивные, блестящие и высокие здания, сотканные из камня и стали, перед которыми обычно все терялись и робели от восхищения, на самом деле были просто ничем по сравнению с тем, насколько же был силён и глубок Атлантический океан, на берегах которого стоял весь этот город.

Восхитительный пейзаж, подаренный однажды Чимину Чонгуком с видом на закатный горизонт, был сегодня просто непередаваемо и сказочно красив, как и всегда, и на удивление стал единственным, что смогло хотя бы временно привести парня в чувства. Он смог унять свирепую бурю в его душе лишь своим существованием. Пак уже несколько часов сидел по-турецки перед большим окном в пустой и одинокой танцевальной студии, любуясь красотой вечерних огней на фоне уходящего солнца. Он мечтательно с грустью размышлял о том, как много потерял уже однажды. Так глупо из-за собственной ошибки он выпустил из рук огромную мечту, на которой строил грандиозные планы, а ведь когда-то этот квартал был пределом его грёз. И сейчас он вновь находился в одном шаге от того, чтобы лишить себя того, что ему так дорого, и это невыносимо больно, чёрт возьми. Размеренно дыша, он разглядывал верхушки соседних величественных зданий, бескрайнюю линию горизонта, сливающуюся воедино с границей зеркальных вод, и наслаждался тем, что спрятался от всего мира в своём крошечном и спокойном убежище в нескольких сотнях метров над землёй.

Он попросил Чона оставить его одного ненадолго, чтобы дать ему возможность разобраться в мыслях самостоятельно, но получалось это, откровенно говоря, очень паршиво. Вместо того, чтобы разложить их все по полочкам и собраться с последними силами, он ощущал лишь глубокое угнетение и упадок остатка жизненных ресурсов. Отчаяние и уныние всё сильнее брали его в свои крепкие объятия когда он думал о дочери, и из-за этого Чимин совсем не понимал, как вытащить себя из этого мерзкого состояния. Он мысленно всем сердцем проклинал этот день и мечтал лишь о том, чтобы каким-то чудом остановить ход времени хотя бы на несколько минут. Нет, ему вовсе не хотелось задержаться в этом кошмаре. Но чем быстрее шли секунды, тем скорее приближался час, когда за Мэй должна явиться её мать. Пак так сильно этого боялся, что у него заметно дрожали руки, хотя признаться в этом даже самому себе было трудно и жутко стыдно, а сказать вслух — невозможно. До последнего мгновения ему так хотелось оставаться сильным и непоколебимым никакими сложностями человеком, но он уже на глазах у всех сдался в плен своей разрушительной слабости.

В глубине его истерзанной ужасными событиями души пылал страшный по своей силе огонь непримиримой ненависти и звериной ярости, который стремился вырваться на свободу и сжечь дотла всё, что встанет на его пути, но печальные глаза парня смотрели то на буйство красочных билбордов внизу, то на безмятежность волн вдалеке, и это по странным причинам не позволяло произойти его внутреннему апокалипсису. Как будто этот потрясающий баланс каким-то чудесным образом душил его приступ агрессии. С огромнейшим усилием он держал себя на крепкой цепи, чтобы не устроить какой-то необдуманный саботаж и не испортить то, что и так находилось в ужасном положении. Все эти паршивые эмоции прочно сидели в нём, как будто какой-то чудовищный, кровожадный монстр и жрали изнутри, а от этого его беспощадно бросало из стороны в сторону. Он понимал, что их необходимо либо подавить, либо каким-то образом вытащить из себя, но не знал как это сделать.

Чимин сейчас стоял на очень важном распутье и думал о том, какое же решение будет абсолютно правильным? На одной чаше весов лежала безопасность и спокойная жизнь Мэй, а на другой, пожалуй, всё остальное. Если рассматривать всю ситуацию, не вдаваясь в глубокие размышления, и не принимать близко его внутреннюю философию, то решение всех проблем вроде бы находится на поверхности. Так всё просто, он ведь отец, который должен пойти на все уступки, но ни за что не отдать своего ребёнка добровольно в руки той, кто этого совсем не заслуживает. И для достижения этой цели достаточно лишь добровольно согласиться на условия, которые ему предлагают, только в его голове шла отчаянная борьба разума и чувств.

Разве он должен смиренно сдаться? Это рационально. Самый простой вариант развития событий в данной ситуации, но совсем не надёжный. Есть ли хоть какая-то гарантия того, что его вновь не будут шантажировать при любой удобной возможности? Ни одной. Пока Смит находится рядом с Таем, то у них всегда будет рычаг сильнейшего давления, а Чимин не знает его настоящих мотивов. Но что ему уже известно, так это то, что эти люди, похоже, не остановятся ни перед чем ни сейчас, ни когда-либо ещё, чтобы достигнуть своих целей. А значит, стоит только однажды пойти на их условия, проявив слабость, и это станет коротким поводком на его шее навсегда. Сама Хизер явный и печальный пример того, что потакать подобному типу личностей равносильно ментальной и физической гибели.

Во втором случае Пак может, разумеется, послушать Криста и продолжить идти напролом. Это эмоционально. Подобный вариант наиболее сложный и очень небезопасный. Такой ход сохранит его карьеру, но определённо понесёт не самые лучшие последствия в отношении Мэй, а готов ли он к ним? Он, если честно, понятия не имеет, а эта неизвестность пугает ещё больше. Впервые в жизни Чимину действительно так страшно перед будущим, а под ногами он совсем не ощущает никакой опоры. Даже в то время, почти одиннадцать лет назад, ему не внушал страх так сильно завтрашний день. Тогда было жутко, но он знал, что просто необходимо двигать вперёд, чтобы в итоге выбраться. Сейчас же такое чувство, что он просто бродит по лабиринту, который полон тупиков и не имеет выхода.

— Вот ты где, — раздаётся тихий и родной голос, от которого адвокат легко вздрагивает всем телом от неожиданности. — Чёрт, я столько мест объездил в твоих поисках. Тэхён уже тоже начинал волновался, хотя сначала говорил мне, что я зря паникую.

— Прости, — говорит Чимин, искренне сожалея, что заставил их переживать. — Я не следил за временем.

— Я звонил тебе по меньшей мере раз пятьдесят, — говорит Чонгук, подходя ближе к нему и садится рядом на пол. — Думал, уже что-то случилось.

— Кажется, у меня сел телефон.

— Болван, — шепчет квотербек, недовольно хмурясь. — Я же испугался за тебя. Не делай так больше, пожалуйста.

— Мне правда нужно было побыть одному, — оправдывается Пак, ложась на спину и глядя в потолок, где мерцают красивые лучи света. — Знаю, плохой поступок. Нужно было уже вернуться домой, но я никак не мог собраться с силами. Прости за это.

— Даже злиться на тебя не могу, потому что знаю, что у тебя был просто ужасный день, — сочувственно говорит Чонгук.

— Не то слово. В аду лучше, чем в моей жизни в данный момент.

— Как ты сейчас? — спрашивает парень, внимательно глядя на него.

— Паршиво, если честно, — признаётся Чимин, устало закрывая глаза и едва слышно вздыхает. — Кажется, что меня сейчас разорвёт от количества эмоций, и я никак не могу их заткнуть. Я жутко раздражённо, дьявольски взбешён, невозможно озадачен и чудовищно растерян. Мне так больно и я в ужасном отчаянии. Боже, я одновременно хочу уничтожить всё, что вижу, но не могу этого сделать из-за какого-то внутреннего бессилия. Этот суд… что-то сломалось глубоко во мне, и я не знаю как с этим справиться.

— Тебе очень страшно?

Пак медленно и задумчиво кивает, притихнув на несколько секунд.

— Как никогда раньше. Я много с чем сталкивался, ко многим вещам был абсолютно готов, но это сильнее меня. Никогда ещё я не ощущал такую внутреннюю слабость. Как будто земля ушла из-под ног в буквальном смысле. Мне не за что держаться, не в чем и не в ком искать опоры, я словно падаю в бездну и не могу остановить этот процесс.

— Знаешь, мне очень знакомо это чувство, — говорит Чон, ложась рядом с ним.

— Вряд ли, ведь у тебя не забирали ребёнка.

— Да, но у меня забирали то, чем я тоже больше всего дорожил. Это разные вещи, знаю, но для меня это было слишком. Ты прав, похоже на неконтролируемое падение, — говорит Чонгук и тягостно вздыхает, осторожно касаясь его пальцев своими. Он хмуро сводит брови и отрешённо смотрит в потолок, задумываясь о своём личном и глубоком. — То, что отведено судьбой, достанется тебе, вопреки всему. А то, что не твоё — ты не обретёшь даже силой.

— Это что, вдохновляющая цитата какого-нибудь Уинстона Черчилля из книги по его автобиографии или типа того?

— Нет, это сказал мой отец в тот день перед последней игрой в Конкорде, и он так чертовски был прав. Мне казалось, что это невозможно, но то, что было написано мне судьбой, я получил вопреки всему, — тихо говорит Чон и уверенно берёт его за руку.

Чимин удивлённо хмыкает и легко улыбается уголком губ.

— Хочешь сказать, тогда и мне бояться нечего? Мэй всегда будет со мной несмотря ни на что, раз подарена мне судьбой.

— Слушай, когда в один день я лишился своей мечты и тебя, то чувствовал, что это начало конца. Ничего хуже в этой жизни я не испытывал, чем то, что меня разрывало в тот день, когда я сел на самолёт до Оксфорда. Я так сильно ошибался, полагая, что если выстрою всё по чужому сценарию, то стану счастливым рано или поздно. Не стал. Поставленные цели матери достигались, моё время безвозвратно шло мимо, а я лишь сильнее задыхался от безысходности. Мне не хватало кислорода, чтобы делать полноценные вдохи, как взрослому человеку, а всё потому что мне перекрывали все возможности к этому. И вот я здесь, только в двадцать восемь лет начинаю жить. К счастью, пройдя этот долгий путь и наделав множество ошибок, я понял, что планы, выстроенные кем-то другим для тебя, никогда не принесут ничего хорошего. Только мы сами должны прокладывать свой путь. Но увы, мне потребовалось очень много времени, чтобы это осознать. Так много, что я успел создать между нами целый океан безмолвия и недосказанностей. Но только вдали от тебя я понял как... — квотербек внезапно запинается, а затем глубоко выдыхает и шёпотом продолжает, — нуждаюсь в тебе.

— Почему ты мне это всё говоришь? — удивляется Пак, медленно открывая глаза и поглаживая большим пальцем тыльную сторону его ладони.

— Потому что мой неправильный выбор стоил мне слишком многого. Не хочу, чтобы ты чувствовал то, что однажды прошёл я. Ты должен сейчас принять сложное решение, и если пойдёшь на уступки Хизер, то проблема с опекой Мэй должна вроде бы наконец-то устраниться, но тем самым ты автоматически уничтожишь свою карьеру. А если ты не послушаешь её, то она заберёт у тебя самое важное и всё равно вынудит пойти на то, что противоречит твоим принципам. Со стороны кажется, что всё очень просто, но в тоже время это невероятно трудно для тебя. Я тот самый человек, который месяцами смотрел на твой личный ад, когда ты лишился мечты в юности, и история вновь повторяется, но уже с другими условиями. Поэтому я знаю, почему ты не можешь легко решиться ни на то, ни на другое. Это нормально, что тебя терзают сомнения, Чимин. Не думай, что эта невозможность принять однозначное решение делает тебя плохим отцом. Ты думаешь о её будущем и о себе.

— Я совсем не понимаю как мне быть, — шепчет адвокат, болезненно морщась и качая головой с сомнением. — Меня что-то с силой держит от того, чтобы пойти к ней и сказать, что я на всё согласен. Гордость? Наверное, отчасти да. Не хочу признавать это поражение, отдавать ей дочь, поддаваться манипуляциям, потакать Таю, лишиться работы и предавать собственные принципы. Не хочу. Я даже не знаю, что больше меня останавливает, ведь он открыто угрожает мне через неё. Глупое упрямство, что ли. Очевидно, что их ресурсы больше моих, и этот суд тому очевидное доказательство, но почему мне так тяжело сделать этот выбор? Я понимаю, что она действует под руководством своего бойфренда, а Крист сказал мне, что он способен на многое, но даже это не вынуждает меня поступать так, как поступил бы любой здравый человек.

— Ты имеешь в виду просто спокойно и беспрекословно пойти на её условия?

— Да. Это же ради моей дочери.

— Верно, но это не в твоём характере. Сдаваться легко — это совсем не о тебе.

— Мне так не даёт покоя мысль о том, что при всём этом выходит, Тай идёт в обход прямых угроз и давит на меня лишь с юридической стороны. Но зачем ему такой странный ход? Разве люди вроде него действуют вот так аккуратно?

— Что ты хочешь сказать этим?

— Не знаю, — задумчиво отвечает Пак и проводит руками по лицу, сокрушённо выдохнув. — У меня слишком много мыслей, но ничего из этого не помогает сделать какой-то верный вывод. Мне только хуже, потому что я пытаюсь искать оправдания своей беспомощности, но их нет. Я пытаюсь до конца понять, что происходит и что делать с этим, но совсем ничего не понимаю.

— Ты винишь себя в том, что допустил всё это, — заключает квотербек, расстроено хмуря брови.

— Да, виню. Я даже в суде облажался, хотя это моё, понимаешь? Это моя среда, я был уверен, что хотя бы здесь хорошо справлюсь, — говорит Чимин с явным отвращением в голосе. — Как я мог допустить такую большую ошибку?

— Ты же уже знаешь, что тебя вывели намеренно. Этот говнюк Айронс играл на твоих эмоциях, чтобы показать тебя в худшем свете.

— Да, а я ему прекрасно помог. Тем самым я и доказал им, что являюсь неадекватным психом, как итог — Мэй забрали. Он отлично справился со своей задачей. Но а что, если бы я повёл себя примерно? Что, если бы при таких условиях суд принял бы другое решение?

— Я думаю, мы оба понимаем, что заседание было просто формальностью для тебя. Хизер, как и остальные, знали, что ты не победишь. Откуда в ней было столько уверенности с самого начала, если нет оснований? Причина только одна — решение принято ещё до заседания.

— А Коллинз работает на них, — печально заключает Пак и с сожалением хмыкает. — И это значит, что я ещё глубже застрял в полной заднице, чем полагал.

— Я знаю, что тебе нужно услышать от меня сейчас, — говорит Чонгук, медленно поворачиваясь на бок, и проницательно смотрит на него. — Ты ведь хочешь сопротивляться до конца, несмотря на всю опасность ситуации, да?

— Да, — робко отвечает он и нервно покусывает губу.

— Но тебе необходимо, чтобы кто-то сказал, что это верное решение, — озвучивает квотербек логичный вывод, чем ставит парня в лёгкий ступор.

— Наверное... да, не знаю.

— Это правильно, Чимин, — произносит Чон, не сводя с него глаз, а адвокат облегчённо и едва слышно выдыхает. — Ты имеешь право бороться. Никто не знает, будет от этого хуже или лучше, но и идти против своей личности и совести ты никому не обязан. Ты невероятно сильный человек, но даже несмотря на это они нашли единственное твоё уязвимое место и давят на него, чтобы обезоружить. И если невозможно уже изменить этого, то в таком случае не позволяй никому собой манипулировать. Защищайся.

— Но...

— Никаких «но», забудь о них сейчас. Прежде чем произнести какие-то условности, взгляни на меня и на мою жизнь, что ты видишь?

— Заложника собственной слабости, — говорит Пак, плавно переводя внимательный и сочувственный взгляд на него. — От этого у тебя все проблемы.

— Именно. Не повторяй мою ошибку, пожалуйста, — ласково просит Чонгук и аккуратно убирает с его лба непослушную прядь волос. — Тебе страшно, знаю, что очень страшно. Ты можешь даже не признаваться насколько сильно, я просто сердцем чувствую. Но это вполне объяснимо, ведь это очень опасно. Подобное действие может послужить толчком к чему-то более серьёзному.

— Я не прощу себя, если снова облажаюсь.

— Не только ты ошибаешься, так что не терзай себя, а верь в лучшее. Мэй будет в порядке.

— У тебя что, есть идеи как обезопасить её?

— Пока нет, но мы что-то обязательно придумаем.

— Мы, — задумчиво повторяет Чимин, словно какое-то новое слово для себя, и настойчиво смотрит в его прекрасные глаза.

— Да, мы. Вместе у нас получится найти способ разобраться с ними. В этот раз ты борешься не один, — уверяет его квотербек.

— Но я не чувствую этого, — тихо говорит Чимин и отворачивается. <span class="footnote" id="fn_31402729_13"></span>

Чонгук изучающе смотрит на его профиль и глубоко вздыхает, понимая, что на самом деле парень не ощущает уверенности в том, что ему придётся сражаться с очередным испытанием с кем-то бок о бок. У него нет необходимой веры в это. Он настолько сильно привык проходить все жизненные трудности самостоятельно, что даже не пытается положиться на него в трудной ситуации. Ему вообще невероятно тяжело поверить в то, что возможно другое положение вещей. В очередной раз Пак просто пытается сам разобраться со всем, что на него свалилось, не давая никому подставить своё плечо, и не хватает протянутую руку поддержки. И во всём этом есть, к сожалению, большая вина того, что произошло между ними много лет назад, ведь их дружбу когда-то разрушил именно квотербек, и он так отчётливо сейчас видит всё это в таком отчуждённом поведении. Однажды он безжалостно растоптал и уничтожил его безусловное доверие, слепо пойдя на поводу у матери, а отголоски этого проявляются именно сейчас. Это ярое желание сбежать от всех и самостоятельно выбираться из возникших проблем — следствие той самой глубокой раны, которую он ему нанёс однажды своими же руками. И в сложившихся обстоятельствах Чон понимал только то, что должен каким-то образом убедить его в обратном, чтобы подарить ощущение защищённости и надёжности.

— Ты не уверен, что можешь положиться полностью на кого-то, а особенно — на меня, — тихо говорит Чон, пристально разглядывая его аккуратный нос и полные губы.

— Что? — удивляется парень и озадаченно хмурится, а затем резко переводит на него растерянный взгляд. — Ох, нет. Ты не так всё...

— Не пытайся меня обмануть. Я понимаю, что это оправданно.

— Я верю тебе, просто…

— Не до конца, — заканчивает за него квотербек и как-то горько улыбается, а его большие глаза наполняются печалью. — Но это не плохо, просто необходимо время. У нас всё не может быть идеально после того, что произошло. Я абсолютно понимаю твою неуверенность во мне.

— Чонгук, — нежно шепчет адвокат и тяжело вздыхает, задумываясь о его словах.

— Знаешь, это ведь правда нормально на самом деле, поэтому мне совсем не обидно это осознавать. Да, я многое делаю для тебя сейчас, но я так же многим и обидел твоё сердце в прошлом. Ты до сих пор боишься, что я вновь уйду, да? Что пожалею о чём-то? — интересуется квотербек, ласково проводя костяшками пальцев по его линии челюсти.

— Возможно, — тихо признаётся Чимин, с наслаждением прикрывая веки на несколько секунд. — Для тебя это всё… я не знаю. Да, наверное, я очень боюсь, что ты просто пожалеешь. Мне уже приходилось сталкиваться с тем, что ты отступаешь.

— Нет, — шепчет Чон, глядя на него с самой огромной нежностью на этом свете. — Не в этот раз. Для меня это не менее важно, чем для тебя.

— Знаю, но просто... забудь. Прости, всё в порядке.

— Я причинил тебе большую боль, не оправдал твоих надежд, разбил твоё сердце и когда ты всецело доверял мне, то я был вынужден уйти. Думаешь, я не понимаю, что заслужил это недоверие и сомнения? Но этого больше не повторится, обещаю, — говорит Чонгук и осторожно забирается на него сверху, а затем наклоняется и ласково целует. Так мягко, но настойчиво, будто закрепляя прикосновением своих губ каждое сказанное слово целой тонной нежности. — Я выбрал тебя, понимаешь? Тебя. На этот раз я правильно расставил приоритеты, и об этом решении точно не стану жалеть никогда. Знаю, что сложности между нами не могут пройти бесследно, но мне так наплевать на то, что возможно не будет всё легко.

— Поверить не могу, что слышу это всё от тебя, — поражённо говорит Чимин, влюблённо улыбаясь.

— Впервые я там, где должен быть. И мне так сильно хочется, чтобы ты мог спокойно положиться на меня в трудные моменты, как сейчас, и облегчённо выдохнуть в моих объятиях, так же, как и я в твоих. Я не подведу тебя. Теперь действительное есть «мы», а не только ты и я. Доверься мне, пожалуйста.

— Я уже это сделал, — говорит адвокат, аккуратно беря его лицо в ладони. — Ведь я уже отдал тебе своё сердце снова.

— Снова? — едва слышно спрашивает Чон, опускаясь ниже к его губам. — Оно же всегда принадлежало мне.

— Да, потому что ты — моя первая и последняя любовь, — впервые так легко вслух признаётся Чимин, заглядывая в бездонную глубину его неземных глаз.

— Долгое время я был так чертовски слеп, когда ты был со мной рядом, — говорит квотербек, нервно выдыхая и робко гладя его по щеке. — Я наблюдал за тем, как ты растёшь и меняешься вместе со мной. Ты буквально на моих глазах влюблялся в меня, но я этого совсем не видел или же просто не хотел видеть. У меня было столько шансов спросить тебя о том, что с тобой происходит, но я этого не сделал. Только начав разбираться в собственных чувствах, я стал понимать твои. И мне так ужасно жаль, что лишь потеряв тебя, я кое-что ясно осознал.

— Что же?

— Что абсолютно каждый, даже крошечный момент моей жизни состоял из тебя. Я уже тогда дышал тобой, и когда я этого лишился, то не смог больше существовать. Секунды, дни, месяцы и годы, находясь за сотни тысяч миль от тебя, я какого-то чёрта продолжал жить тобой. Всё это время я так бережно хранил тебя внутри себя, и только это меня спасало, понимаешь? Я гадал, почему так происходит? А ответ поразительно прост — не только ты принадлежал мне, но и я тебе.

— С ума сойти, — изумлённо шепчет Пак, а затем мягко притягивает к себе его лицо и коротко целует самые любимые и чувственные губы.

— Мне так нравится быть смелым для тебя. Я больше могу не скрывать то, что хранил годами в своём сердце, поэтому хочу, чтобы ты всё знал. Сейчас я смотрю на себя в прошлом с другой стороны и понимаю, что у меня совсем не было шансов не влюбиться в моего лучшего друга, — говорит Чонгук с такой восхитительной мальчишеской улыбкой.

— Тебе потребовалось столько лет, чтобы это наконец-то понять, — тихо говорит адвокат и низко смеётся.

— Да, но мне было нужно гораздо меньше времени, чем ты думаешь, для того, чтобы это случилось.

— Что ты имеешь в виду?

— Хочешь, покажу кое-что? Ты всё поймёшь сам, — предлагает он, уверенно глядя ему в глаза.

— Конечно, хочу, — отвечает Пак, нежно поглаживая его скулу подушечкой большого пальца.

Квотербек загадочно улыбается, а затем медленно поднимается на ноги и приглашающе протягивает ему ладонь. Пак легко приподнимается на локтях, озадаченно смотрит на него, а затем на тускло освещённое помещение и совершенно не понимает, что этот парень задумал. Чон заметно нервничает, но всё же так настороженно замирает в терпеливом ожидании, что это невозможно умиляет. Волнуется, словно влюблённый школьник. Этим простым жестом, протягивая ему руку, он очевидно просит намного больше, чем произносит вслух. Ему явно есть что сказать и прямо сейчас он очень сильно хочет это сделать. Чимин абсолютно не знает, может ли быть уверен в нём целиком и полностью вновь, потому что однажды это доверие стоило ему разбитого сердца, но разве есть уже возможность отступить, когда они оба перешли позволенную грань дружбы? Точно нет. Чонгук доверяет ему свою жизнь, рискнув всем, что у него было, значит, в этот момент наступает его очередь сделать шаг навстречу в правильном направлении для развития их чувств. Он очень хочет его услышать, поэтому уверенно хватается за тёплые пальцы и встаёт.

Чон неторопливо снимает обувь и жестом просит сделать его то же самое. Чимин удивлённо и с любопытным подозрением смотрит на него, но всё же повинуется. Спустя несколько секунд он остаётся босиком, мило перебирает пальцами, отчего тот тихо смеётся. <span class="footnote" id="fn_31402729_14"></span> Квотербек благодарно кивает в ответ на его послушание, неспешно и плавно делает небольшой круг, обходя его, и останавливается за его спиной, с тихим восхищением бросая блуждающий взгляд на безупречный вид за окном. Затем какое-то время он просто молча наблюдает за красивым преломлением света, рассеянные лучи которого освещают их в полумраке, ведь это создаёт впечатление того, будто они находятся на маленькой и совсем пустой сцене. Именно то, что нужно прямо сейчас.

Он замечает, что Пак начинает учащённо и нервно дышать, совсем не понимая, как себя вести, поэтому разворачивается и подходит к нему ближе. Чонгук мягко, но с таким блаженным наслаждением на лице зажмуривается, ласково утыкаясь носом в его затылок, а после бережно обнимает за талию одной рукой, словно драгоценное создание. Ему так хорошо знакомо это ощущение, но сейчас всё чувствуется совсем иначе. Он так легко и свободно, без каких-либо предрассудков держит то, что по-настоящему для него бесценно, и огромнейшая разница в том, что именно в этот хрупкий момент его бешено колотящееся сердце это по-взрослому понимает. Другой ладонью парень нежно скользит тёплыми пальцами по мягкой ткани рубашки Пака вдоль напряжённого предплечья, и от этого у них обоих вдруг пробегают предательские мурашки с головы до ног.

В их памяти ещё слишком свежи те восхитительные и одновременно болезненные воспоминания о том, как однажды в этой же студии Чонгук испугался своих необъятных и неумолимо нарастающих чувств, сделав никому ненужный шаг назад. Но сейчас он в самом деле готов смело выразить их через танец, чтобы наконец-то показать Чимину, что после всех пройденных испытаний они теперь всегда будут достигать идеального слияния, которое так необходимо. Пройдя этот долгий и непростой путь самопринятия, Чон не намерен больше бегать от себя и от него, потому что это — неимоверная глупость.

Все прежние страхи, что держали его под контролем, окончательно растворились в тот же миг, когда он позволил впервые своему сердцу вольно чувствовать. Он готов был бороться за них, сколько бы их не пытались разделить обстоятельства или люди снова, потому что слишком ярко понимал, что не испытывал ничего прекраснее того, что сейчас наполняло его быстро вздымающуюся от частого дыхания грудь. Его любовь к этому человеку зародилась давным-давно, но он столько лет насильно всевозможными силами вынуждал её заткнуться, что сейчас она больше не просила разрешения кричать о себе во всеуслышание. Ей было безбожно тесно внутри его огромного сердца, она мечтала окутать весь мир. В эту минуту квотербек держал в объятиях то, что имело самое важное значение для него, и ему так немыслимо хотелось говорить на языке любви Пака, потому что они оба молчали об этом непростительно долго.

Чонгук тихо вздыхает, а потом решительно берёт его руку и, аккуратно держа в своей, отводит в сторону изящным движением. Чимин не понимает, что именно он желает ему показать, но без размышлений просто слепо и послушно поддаётся и следует за ним, ведь просто хочет полностью доверять. Парень с несказанной нежностью обхватывает другую его ладонь и подносит её к его лицу, закрывая ему на несколько секунд глаза словно широкой повязкой. Он и сам мягко прикрывает веки, чтобы получше представлять всё в своей голове, а затем ласково обнимает его, делает маленький шаг назад, и адвокат спокойно отклоняется следом, опираясь на его грудь своей спиной. Они так идеально дополняют друг друга, как будто единое целое, и создают один крошечный элемент за другим, рисуя вместе танец их расцветающей любви. И именно в этот изумительный момент так легко Пак находит в его плече надёжную поддержку и непробиваемую защиту, абсолютно не боясь действовать вслепую, а полностью полагаясь только на него, ведь в глубине души знает, что он ни за что не позволит ему упасть или оступиться.

Без всяких сложностей Чон так спокойно управляет его телом, осторожно подталкивая к определённым движениям, и Пак в какой-то момент начинает медленно вспоминать, откуда же ему всё это так хорошо знакомо. Это точно не импровизация, как ему показалось изначально, а призрачное воспоминание из его прошлого. Каждый точный шаг, элегантный взмах руки, умелый поворот или пластичный наклон, соединяясь воедино, практически в точности повторяют тот самый танец, подготовленный им для вступительного экзамена в юности. От осознания того, что парень до сих пор помнит его до мельчайших деталей, у Чимина безвольно подгибаются колени и по коже от макушки до пяток проносится миллиард сладких мурашек.

В голове тут же сияющими вспышками, начинали всплывать сами собой такие тёплые и ностальгические картинки о том, как несколько раз они танцевали его вместе в школьном актовом зале, когда он ещё мечтал о будущем на сцене. Тогда квотербек таким образом хотел поддержать его наивные грёзы и творческие стремления, зная, насколько всё это важно для него. Чонгук неизменно приходил на его репетиции после своих тренировок, изрядно уставший и мокрый после наспех принятого душа. Он нескрываемо восхищался его мастерством и упорством. Отвлекал его от маленьких неудач, когда Пак оступался или забывал движения. Дурачился с ним в перерывах и шутливо пытался воссоздать то, что его лучший друг старательно творил своим телом. Всё это время на самом деле он не просто бездумно смотрел, а любовался им. <span class="footnote" id="fn_31402729_15"></span>

Сейчас, спустя долгие годы, каждый его шаг был совсем другой. Пак не так уверенно уже это делал из-за длительного перерыва, но ощущалось всё как-то по-особенному фантастически. Этот танец теперь глубоко переосмыслен. Тогда он искал ответы на невысказанные вопросы внутри себя и выкрикивал эмоции через него, которые не мог ещё понять до конца. А сейчас Чимин вкладывал даже в незначительный элемент самые чистые и искренние чувства, рассказывая историю уже о себе взрослом и уверенно опираясь на крепкое плечо того, кому безоговорочно верил. Но что прежде, что в этот удивительный миг это было проявлением его индивидуальности и дыхание свободы. Когда он был юн, то лишь мысленно или тихо самому себе признавался в своих чувствах, даже ещё не осознавая до конца их власти и силы над собой, а сейчас открыто кричал о них, и они находили долгожданный отклик. Взаимность — вот, в чём главное отличие с разницей в столько лет. Прямо сейчас он любил и был любим в ответ, а тогда пытался полюбить себя таким, какой он есть в одиночестве.

Его вдруг наполняет такое потрясающее умиротворение и удовлетворение моментом, что он не может сдержать безмятежной улыбки. Парень закрывает глаза, разворачиваясь лицом к своему партнёру и медленно отклоняется назад всем корпусом, откидывая голову. Он умело создаёт иллюзию падения, изысканно раскидывая руки в стороны, словно крылья, и делает отрывистые шаги назад. Чон тут же следует за ним, мягко хватает его за заднюю часть шеи и на ходу легко тянет к себе. Изящество линий его тела во время исполнения бескрайне восхищает и поражает до мелкой россыпи мурашек. Оно — неоспоримый плод любви, таланта и искусства, и квотербек не мог в этот удивительный момент сдержать порыва собственных чувств. Он вскользь и практически невесомо касается его губ своими, а затем помогает ему выполнить красивый разворот. Никто не способен так чарующе завораживать собой, как умеет это делать Чимин. Он — восхитительное олицетворение силы и гибкости одновременно, выраженных в искусной и такой тонкой элегантности. Как жаль, что он так и не смог покорить сцену.

Они так гармонично и полноценно сливаются в этом чарующем и упоительном танце, что в какой-то миг Чонгук замечает, как адвокат совершенно избавляется от негативных эмоций и всех своих глубинных сомнений. Он просто отключает разум, начиная в полную силу душой и сердцем наслаждаться собой и этими возродившимися из пепла ощущениями. Благодаря его простой и такой необходимой поддержке он вновь наконец-то достиг безупречной гармонии с самим собой и со своим вдохновением, а это именно то, что так мечтал получить Чон однажды. Парень крепко и бережно держит его за талию, помогая исполнить изумительный и широкий взмах ногой, а после отпускает из своих объятий, позволяя ему сиять и творить самостоятельно, и Пак не останавливается. Он продолжает с энтузиазмом и, легко улыбаясь, танцевать, где-то в точности повторяя старый танец, а где-то добавляя новые движения.

Удивительно, что он делает это даже без музыки, лишь воссоздавая её в своей памяти. Чимин просто чувствует её телом. Без труда и так невообразимо красиво он постепенно увеличивает диапазон и амплитуду, словно самозабвенно рисуя в воздухе размашистыми мазками картину собственной жизни, а Чонгук просто восхищённо наблюдает за ним со стороны. В какой-то момент у него непроизвольно сердце сжимается и замирает дыхание от того, насколько же великолепен и эстетичен Пак в момент совершенной отдачи тому, что любил когда-то так неимоверно сильно. После нескольких отточенных и замысловатых связок он плавно опускается на пол и легко делает подводящий элемент. Он сгибает правую руку и подводит её к корпусу, а затем перекатывается на бок, описывая другой рукой полукруг над своей головой. Одновременно с этим он ведёт вытянутой ногой вверх навстречу своим движениям, и после, отталкиваясь левой стопой, приподнимает центр корпуса наверх, как будто его тело ничего не весит вовсе. Так непринуждённо и просто, словно тренировался каждый день все эти годы.

Следом за этим он сразу же выходит на другое движение и делает абсолютно совершенный «облёт». Пак медленно и практически невесомо скользит ребром ладони по полу, постепенно опускается на предплечье и затем на плечо. Его рука аккуратно и пластично двигается вверх над головой и за ней следует вытянутая нога. Он выходит на лопатки, легко приподнимаясь, а после рисует уже двумя ногами полукруг, едва касаясь пола кончиками пальцев. Перевернувшись на левый бок и используя инерцию своего тела, парень без усилий садится и погибает под себя ноги. Он ловко и с элегантностью поднимается с двух стоп, отчего квотербек поражённо резко вздыхает, качнув головой с нескрываем восхищением, а этот потрясающий танец продолжается в комбинации лёгких и динамичных прыжков. Но когда один из них Чимин совершает рывком с места, сделав несколько резких разворотов своим телом, то Чон понимает, что он достиг момента, из-за которого не смог однажды больше танцевать.

На одну секунду адвокат грязнет в явных сомнениях, замедляясь и останавливаясь в углу студии напротив квотербека, словно боится вновь необдуманно рискнуть. Он, тяжело дыша, проводит руками по растрёпанным волосам и о чём-то напряжённо думает, как будто взвешивает своё уже мысленно принятое решение. Его останавливает в этот момент только предательская боязнь, которая однажды напрочь уничтожила его желание что-то изменить в себе. Но сейчас впервые за эти годы он чувствует себя так, как и прежде — не одиноким. Источник его подлинного и неистового вдохновения прямо здесь, в растерянности, но с благоговейным изумлением смотрит на него, а значит — все эти глупые страхи не имеют больше никакого значения. Даже если он не способен больше творить на сцене, то обрёл намного большее. Теперь у него есть тот, с кем он может танцевать всю свою жизнь.

Чимин вздыхает полной грудью, на мгновение замерев и закрыв глаза, но всё же делает лёгкую пробежку из другого конца зала, а после решительный шаг вперёд и наскок на две ноги. Правую он сгибает в колене, которое отзывается слабой тянущей болью, и поднимает её вверх, а левая следует за ней, но в прямом положении. Он делает всё это одновременно и настолько быстро, что квотербек застывает в замешательстве и легко приоткрывает губы с тихим вздохом восторга и непередаваемой гордости, глядя на его маленькую победу над собой. Пак приземляется уверенно и без сложностей, больше не чувствуя боли и сомнений в себе, поэтому делает завершающий поворот и становится в элегантную позу. Чонгук подходит к нему ровно в этот же момент и как вначале этого танца, осторожно берёт его руку и скользящим движением отводит её в сторону, а затем ей же обнимает его, прижимая ближе к себе. Другую свою ладонь он кладёт на его талию, и на этом восхитительном моменте оба замирают.

Около минуты они оба просто стоят в нежных объятиях и молчат, осознавая произошедшее. Пак пытается успокоить неровное дыхание, а квотербек просто наслаждается его близостью и этим потрясающим единением их тел и душ. Он довольно и так очаровательно улыбается, потому что наконец-то не только ему удалось победить свои глупые и самые глубокие страхи, но и человеку, который бесконечно дорог его сердцу. Чимин действительно танцевал, впервые за это время абсолютно не думая о том, что может упасть. Он совершил сложный для него прыжок, который не поддавался ему без поддержки. С ума сойти, это просто непередаваемое чувство, когда ты способен быть искренне счастлив из-за чьей-то радостной улыбки. Он был очень горд собой и тем, что помог ему, хоть и ненадолго, но забыть обо всём на свете и отдаться сполна ещё одному только их личному моменту.

— Поверить не могу, что ты помнишь, — шепчет адвокат, тяжело дыша.

— Никогда не забывал, — отвечает Чонгук, крепче обнимая его, и легко целует в плечо.

— Почему?

— Ты показывал мне его шаг за шагом, пока я дурачился.

— Да, но почему ты не забыл его? Ты же помнишь почти всё до маленьких деталей.

— Как я и сказал, мне потребовалось намного меньше времени, чем мы оба думали, но я слишком долго не хотел этого признавать. Вот что я хотел показать тебе этим.

— Это что, такой способ признаться мне в любви? — спрашивает Чимин и мягко улыбается, бросая любопытный взгляд на их отражение в зеркале.

— Я просто… мне очень хотелось, чтобы ты понял меня, — отвечает Чонгук, ласково утыкаясь носом в его шею, и слегка щекочет его кожу тёплым дыханием. — Мои чувства к тебе прошли долгий путь. Они распускались так медленно именно по моей вине и пережили адскую мясорубку из-за разных обстоятельств. Но они никогда не замолкали и момент их рождения произошёл не сейчас и не здесь. Не в Нью-Йорке, не в Оксфорде и совсем не в это время. Мне так жаль, что я не понимал этого раньше.

— Кому-то требуется секунда, чтобы влюбиться на всю жизнь, а кому-то не хватает и жизни, чтобы забыть всего одну секунду рядом со своей любовью.

— Моя секунда длится одиннадцать лет. Я возвращался в любые воспоминания из юности снова и снова, потому что память — единственное место, где я мог побыть с тобой. И теперь, сотни тысяч раз пережив и обдумав их от начала и до конца, я точно знаю, что именно тогда это началось со мной. Иначе зачем хранить даже этот танец в себе до сих пор? В те дни я ведь смотрел на тебя и осознавал, что не видел никого красивее. Тогда я наивно полагал, что влюблялся в твоё умение, чувственность, изящество и талант, но выходит, что в тебя. Вместо того, чтобы поговорить об этом с тобой, я отчаянно убивал это в себе. Я идиот, да?

— Самый настоящий, — говорит Пак, усмехаясь, и резко разворачивается, а затем порывисто его целует.

Парень с жадностью обхватывает его лицо ладонями и так сильно впивается в его губы своими, что на несколько мгновений квотербек теряется и задерживает дыхание от этого необузданного напора. Он такой внезапный и дикий, что практически сбивает его с ног, поэтому Чонгук делает маленький и робкий шаг назад, но вновь крепко обнимает Чимина за талию, привлекая к себе ближе. Он понимает, что этот порыв происходит из-за того, что Пак поражён всем происходящим. Это неожиданное откровение наверняка коснулось самой глубины его сердца, ведь для них обоих эти слова значат слишком многое. Он действительно очень медленно влюблялся в него изо дня в день так много лет, и наконец-то мог им обоим в этом признаться с лёгким сердцем. Чон довольно улыбается в поцелуй от этих мыслей, а затем с таким же диким желанием отвечает. Ему так необходимо сейчас упиться вдоволь абсолютно всем, что ему сейчас отдаёт этот потрясающий парень, ведь столько времени он запрещал себе это делать. Теперь каждая крупица его любви и внимания нужна как чистый воздух, ведь он одержим им.

Чимин настойчиво и мягко углубляет поцелуй, проникая языком в его рот, и с нескрываемым наслаждением глухо стонет, с силой зажмуриваясь. Поверить трудно, ещё несколько минут назад его разрывала на части и испепеляла до костей жгучая ненависть и неконтролируемая злость, а прямо сейчас в этот миг он сгорает от любви. Каждую клетку тела постепенно и до самых краёв наполняет искреннее и самое чистое счастье от осознания того, что в его руках всё, о чём он так долго мечтал. Чонгук действительно больше не хочет отступать, потому что наконец-то принимает себя и то, что испытывает к нему. Боже, буквально только ради этого дня Пак жил столько времени, грезя о полной власти над его сердцем, и сейчас просто никак не мог поверить своему счастью, продолжая нетерпеливо целовать его, как будто сорвавшись с цепи. И впервые за одиннадцать лет благодаря этому танцу он ощущает себя так невероятно уверенно и спокойно, понимая, что его крепко держит за руку тот, кто никогда не позволит упасть. Он теперь точно знает, что может быть слабым, и всё равно иметь неземную силу, ведь у него надёжный тыл, и это самая приятная истина, чёрт возьми.

Адвокат нехотя отрывается от самых родных и желанных губ, а после несколько раз коротко целует их снова, нежно улыбаясь. Чон тоже не может сдержать застенчивой улыбки в ответ и смотрит на него своими огромными, полными чувств глазами, а у Пака от этого все внутренности делают чокнутые кульбиты. Вот именно за этот взгляд он бы отдал всё на свете, продал бы душу дьяволу без раздумий, перевернул бы весь мир, свернул бы горы, да что угодно, только бы эти самые красивые глаза на свете смотрели на него так всегда. Каждый проклятый день. Всё, о чём он теперь мечтает, чтобы в них не погас этот яркий и столь драгоценный огонёк любви к нему. Теперь Чонгук пылает им изнутри и больше не боится собственного света, а Чимин умирает от желания в нём сгореть без остатка и ему совершенно наплевать на возможные последствия.

— Я знаю, что нам предстоит ещё долго…

— Тише, — ласково шепчет Пак, закрывая ему рот поцелуем.

— Доверяй мне, пожалуйста.

— Я доверяю, а ты постоянно укрепляешь это чувство, — уверяет парень, вновь завладевая его губами.

— Постой, я просто хотел, чтобы ты знал…

— Ш-ш-ш, замолчи, — произносит он, несколько раз настойчиво его целуя. — Я всё знаю.

— Но ты должен услышать это от меня. Больше никаких шагов назад, никаких сомнений, никаких сожалений. Мне не страшно больше. Я позволил тебе изменить наш мир, потому что мне нужен ты для того, чтобы быть счастливым человеком, — не унимается Чонгук. — Поверь мне.

— Верю, — отвечает Чимин и легко касается губами кончика его носа, а затем — щеки и скулы, оставляя цепочку хрупких поцелуев. — Хоть я и влюбился в тебя первый, но ты, кажется, умудрился сделать это сильнее.

— Я совсем не мастер в признаниях, но если сегодня мы говорим на твоём языке, то… просто ты должен знать, что я хочу быть тем, с кем ты будешь танцевать всю оставшуюся жизнь. То есть… ты говорил тогда… значит, должен понять, — тихо говорит Чон, робко глядя на него своими огромными глазами. — Помнишь? Неспешно, плавно, спокойно и грациозно, совершая домашние хлопоты или услышав где-то приятную мелодию. Я хочу быть тем, кто дарит тебе эту гармонию. Никогда не хотел так сильно этого, как сейчас.

— Долго же ты шёл к этому, — отвечает Пак, тихо усмехнувшись.

— Да, ты прав. Но теперь я знаю, что значит потерять тебя и цену каждому мгновению рядом с тобой. Больше не хочу упускать ни одно из них.

— Скажи это, ну давай же, — просит он, хитро улыбаясь.

— Я хочу быть с тобой… по-настоящему, — шепчет Чонгук взволнованно, и его щёки покрывает лёгкий румянец.

— По-настоящему?

— Как... партнёр.

— Предлагаешь мне деловые отношения? — с сомнением уточняет адвокат, нагло выгнув бровь.

— Прекрати издеваться. Ты же понимаешь, что я имею в виду, — говорит парень и очаровательно морщит свой нос. — Я хочу принадлежать тебе.

— Даже не знаю, — задумчиво протягивает Пак и мягко хмурится. — Любовь всей моей жизни вдруг предлагает мне вступить с ним в настоящие отношения, о которых я мечтал последние лет одиннадцать, насколько же нужно быть идиотом, чтобы отказаться?

— Ну… — смущённо мнётся Чонгук и улыбается самой счастливой улыбкой, — хорошо, что ты не идиот, да?

Парень раскатисто смеётся, а этот потрясающий звук чудесным образом заставляет всё внутри у квотербека приятно трепетать. Так он рад его слышать после всего кошмара, что сегодня им пришлось вынести. Этот тихий перезвон среди всей жуткой темноты словно голос непоколебимой надежды на то, что всё обязательно будет хорошо, ведь теперь они есть друг у друга. Чимин крепко, но со всей любовью обхватывает его талию и прижимает его ближе к себе так отчаянно, как будто в любой миг возможность это делать может ускользнуть из его рук.

— Боже, так долго я ждал этого. Так долго мечтал о тебе. Так долго скучал по тебе. Так долго пытался тебя отпустить, но так и не смог этого сделать. Я так невообразимо слаб из-за тебя, — говорит Чимин и оставляет на его губах тягучий поцелуй, тем самым давая свой ответ на все его просьбы. Он прислоняется своим лбом к чужому и с невыносимым облегчением вздыхает, чувствуя себя самым счастливым человеком в этот момент. — Только больше не оставляй меня одного.

— Никогда, мой лузер, — уверенно шепчет в ответ он.