6. Финдэ (1/2)

— А это правда, что у тэлери девушки сами выбирают себе мужа?

Финдэ замедлил шаг, опуская взгляд на макушку ребенка.

— А не у тэлери? — поинтересовался с любопытством, которое отличалось от совсем искреннего, конечно, но едва ли это услышит кто-то, кто не знает его, Финдарато, достаточно хорошо. Продолжил страшным шепотом: — У нолдо тот, кто вознамерился стать мужем, выходит на прогулку и просто похищает ту, кто ему понравится? Запирает дома, изредка выпуская в сад, и снисходительно глядит, как родственники бедняжки орошают слезами его порог?

— Да ну что ты такое говоришь!

— Птицы уживаются в небе, и орлы не думают, что чайки чем-то плохи, а ласточки не скажут орлам, что крылья у них некрасивые, а носы — горбатые, и вообще нечего вить гнезда так высоко, — заметил Финдэ, и сразу подумалось, что из этого вышла бы красивая успокаивающая душу песня. Для тех, кто наслушался глупых ласточек.

— Угу, — не впечатлился Тьелкормо. Потрепал Хуана по холке. Хуан шел рядом, игнорируя их обоих. — Вот и Кано сказал, что обычаи каждого народа хороши и интересны, и что не моё дело, как там кто живёт. А чего вы друг в друге-то застряли, а?

— А не знаю. Мы хотели ненадолго, а потом выяснилось, что назад не получается, а Ирмо сказал — веселитесь, это загадка не для вас. Нет, ну когда еще, скажи, Майтимо потанцевал бы у огня босиком!

Он кивнул в сторону, где на широкой, залитой светом поляне босая девушка — о, Финдэ ее помнил, это же он обещал ей этот танец! — кружила за руки Майтимо.

— Он что, — Тьелко встал как вкопанный и дёрнул Финдэ за рукав, — он женится на ней и уйдёт, да? И мы останемся одни?

— Постой, постой. Чего?

— Я не хочу один воспитывать Курво! Хотя если они даже друг другу понравятся, это же ты на ней женишься, не Майтимо же? А если он её полюбит, что тогда? — И глаза у него немедленно наполнились влагой. Тьелкормо дернул головой и сердито добавил: — Я не понял, что ты там говорил про ласточек. Они ужасные лгуньи.

Тихо рассмеявшись, Финдэ не стал объяснять, что танец — это действительно только танец, и если бы они женились на всех, с кем потанцевали, у них бы уже давно было по десятку жен, а жен — по десятку мужей, и как бы это было возможно?

— Почему же лгуньи? Они-то думают, они строят самые лучшие гнезда, где их детям тепло и безопасно, и летают они красивее всех, и вовсе нет нужды подниматься высоко, как орлы, чтобы всем было видно, кто тут летает выше всех других. И им правда не нравятся, какие у орлов носы! У ласточек вот острые и аккуратные, а клюв орла — это ужас один! Только орлы тоже могут думать, что ласточки — лентяйки, если не летают высоко, и гнезда у них тесные, потому что они не умеют строить других, и как им не стыдно!

— Да нет же, они вечно говорят... Что видят то, чего не может быть. Вообще никогда не верь ласточкам, у них в одно… в одно ухо влетело, а в другое вылетело... Да нет, у ласточек же нет ушей. В общем, они не помнят, или перевирают, и если нужно точное — спрашивай дрозда. Или меня проси, чтоб я спросил, я сделаю. А орлы вообще совсем отдельно, они же Манвэ птицы, что он скажет — то и делают. Птицы все разные, их и сравнивать-то глупо.

— Как ты хорошо рассказываешь! — искренне восхитился Финдэ. — Однажды обязательно возьми меня с собой в лес, хорошо? Ты говоришь о зверях, как о хороших друзьях, слушать тебя — настоящий подарок! И твои слова помогли мне понять, что птицы не годятся для сравнения. Или напротив, годятся очень хорошо, потому как наводят на мысль, что птицы умнее эльдар? Эльдар тоже выдумывают глупости про носы... А вот и груши. Точно ли твое сердце не желает их?

Стол с угощениями ломился от полных блюд, и тут никого не было. Никого, кроме ненастоящего Майтимо, его младшего брата (не его) и огромной собаки. Они определенно не привлекут внимания!

— Ладно, возьму, — Тьелко пожал плечами, но равнодушие его быстро сменилось детским азартом, когда он разглядел угощения по-настоящему. Взял яблоко в карамели, покрутил, засунул в карман, сгреб горсть мармелада, второе яблоко… Оглянулся, пояснил торопливо: — Я не для себя!

И тут раздался голос:

— Хорошо, что не для себя, Туркафинвэ Тьелкормо, а то я уж было подумал, что совсем плохо тебя воспитал. Вот, скажем, если примерному эльда велели оставаться дома, что он делает? А старший брат его почему не ведёт его к отцу?

Финдэ медленно, еще надеясь, что ему показалось, обернулся, но ему, конечно же, не показалось. Дядя Феанаро смотрел на него так, словно он только что оскорбил все, что ему дорого, и станцевал еще вдобавок дурацкий танец.

— Пропадаешь весь вечер, — уронил дядя, — причём с каким-то... Ладно, ветер и ветер в голове, выветрится ещё. Но что это за сцены перед Нолофинвэ? О чём вы там спорили? Почему именно... перед моими дражайшими братьями, — прозвучало худшим оскорблением, и дядя припечатал тихо, почти неслышно: — чтоб их. Нельяфинвэ, ты не слушаешь?

Ох, только бы Майтимо не появился сейчас, пока дядя еще не накричался!

— Я слушаю, отец, — ответил Финдэ, ощущая запрыгавшую в груди искорку смеха. Ей надлежало там и сидеть, а ему — смотреть дяде в глаза, что он и делал. Вряд ли Майтимо стоит, потупившись, когда его отчитывают. — За ту сцену мы уже принесли извинения и Нолофинвэ, и Арафинвэ. Я приношу их и тебе. Прости, что тебе пришлось выслушать недовольство Нолофинвэ. Я не отвел к тебе Тьелкормо, потому что он был голоден и все равно не смог бы ничего осознать и усовеститься.

Стоит ли спросить у дяди, как прошел его вечер? Нет, он наверняка сочтет это дерзостью: вечер ужасен, иначе и быть не может. Хотелось подмигнуть замершему Тьелко, но трудно смотреть в глаза разгневанному дяде и подмигивать кузену.

— Скажи-ка, Турко, взрослый ты или не взрослый?

— Взрослый, — Тьелко опустил голову.

— Ну, а раз взрослый, почему я не могу на тебя рассчитывать? Где ты был, как ты прошёл, как ты выбрался вообще?

— Со мной был Хуан.

— Ну надо же, и он тебя не остановил? Может, тебе и вовсе не нужна собака, а?

Хуан был тут же, рядом, и даже он посмотрел на дядю Феанаро осуждающе. Ткнулся носом в ладонь Тьелко.

— Нужна! Конечно, мне нужна собака, папа.

— А что ж она не учит — как ты там клялся, ответственности?

— Я ответственный! Я просто хотел к Майтимо, и послушать песни, и ты сам говорил, что меня возьмёшь!

Вот оно. Может, если бы рядом был Майтимо — он перебил бы раньше, но теперь уже поздно.

”Извини, — прилетела мысль, вся будто подернутая слезами, дрожащая, — прости, что тебе приходится на всё это смотреть”.

— Усовестится он, — фыркнул отец, — как же. Что он там осознает, кроме того, что если нарушить запрет, то брат прикроет и накормит яблоками? Мда. Я-то думал, мои сыновья... Нельо, ты старший, вот скажи тогда, что ты его к сластям-то тащишь? Пойдём-ка, — дядя кивнул Тьелко, — умоешься, молоко и хлеб. Не трогает никто твою собаку. И ты давай с нами, — кинул Финдэ, — наплясался уже. Навеселился с дядюшками.

”Ну что ты, — первым делом послал мысль Финдэ, постаравшись сделать ее похожей на улыбку, — разве стыдно видеть заботу, даже если кто-то сердится? И я никому не скажу”.

От дяди Феанаро тянуло жаром, не настоящим, но все равно ощутимым. Как интересно он, оказывается, злится. И как все-таки несправедливо — не возразил ведь, что ничего не обещал, значит, в самом деле обещал, а потом недосчитался, уходя на праздник, еще одного сына. Вот это история.

И каков же дядя Нолофинвэ, что нажаловался!

— Я буду осторожнее впредь, отец, — пообещал не Финдэ даже, а та смешинка в нем, — никакого больше веселья. И я скажу Финдарато, что не в силах ничего поделать с его легкомысленностью, пусть лучше с ним возится Финдекано, он не будет забывать напоминать ему про манеры... И про обувь в танцах. Я не припомню, чтобы ты обещал Тьелко взять его с собой. Он выдумывает, да?

— Не передёргивай. Когда это я запрещал веселиться насовсем? Не на этот праздник, вот и всё. Да и ты раньше не проявлял склонности к безумным танцам. А Тьелко...

Дядя посмотрел на младшего, который вытирал теперь лицо рукавом, и закатил глаза.

— Турко, платки для кого придумали?

Откуда-то Финдэ знал, что в кармане у Майтимо найдется платок, и платок нашелся, ткнувшись в ладонь аккуратным вышитым уголком. Он замедлил шаг, чтобы наклониться и вытереть слезы Тьелко: отличный шанс скрыться от взора дяди и подмигнуть кузену.

”Смотри, Тьелко: он точно вспомнил, что обещал тебе, и ему стыдно. Не грусти”.

— Я понял тебя, отец, — отвечать было легко, как будто игра шла как нужно. — Но я подумал: если на праздник кого-то из нас будут приходить гости и не желать веселиться, и даже больше — скорбеть и злиться, лучше бы они совсем не приходили.

— Нет уж, лучше бы приходили. И выказывали уважение. Что мы и делаем. Поэтому мы общих праздников и не устраиваем, чтоб никого не вынуждать к веселью там, где его и быть не может. Думал, ты-то знаешь. Послушай, Нельо, да ты влюбился, что ли?

Тьелкормо поперхнулся:

— Ни в кого он не влюблён, правда же, Майтимо? Он просто понабрался от Финдарато.

— Правда, — подтвердил, спрятав веселье, но все равно оно просачивалось, как вода меж пальцев. — Это Финдарато там выплясывает с двумя девами, не я.

Стало спокойнее, словно затихла бурная река. Ворчала ещё, перекатываясь по камням, но уже не хлестала по ним.

И все-таки, неужели дядя не догадается?

”Майтимо, в какой дом ты хочешь сегодня вернуться?”

”В свой, младшие без меня с ума сойдут. Вы где?”

”Недалеко от медовых груш. Ты думаешь, это твой отец – третья фэа?”

— О, с двумя даже? В детстве, помню, тихий был. Что, тоже хочется? — И вдруг без предупреждения хлестнул вопросом, и все бы ничего, если бы не пристальный взгляд, пробирающий до костей: — С кем ты говоришь сейчас?

– С Финдарато, – ответил вслух и замолчал. Если бы игру нужно было поддерживать, он бы продолжил болтать, но есть время для болтовни, а есть – для тишины, и пока не ответит Майтимо, верно последнее.

— Что у вас за тайны с Финдарато? — Пристальность сменилась вроде бы простым недовольством, и дышать стало чуть легче. — То тебя от Финдекано не оттащишь, а теперь поглядите-ка. Вы что, поссорились?

”Я не знаю про фэа, — ответил по осанвэ Майтимо, — но подмигни отцу, он проверяет. Я уже почти пришёл”.

Вот ведь дядя! Хитрец.

”Так ты не хочешь, чтобы он знал? Кузен, мне нетрудно подмигнуть, я только что это сделал, но это как на охоте – нам лучше бежать за одним оленем, а не за разными! Ох, ладно, побуду пока тобой, если что, дядя потом будет выговаривать не тебе!”

”Я не знаю, Финдэ. Я хочу сам его увидеть и потом решить, прости. Спасибо, что подыгрываешь”.

”Не проси прощения, тебе ведь не за что. Твой отец – беспокойное море”.

Если подхватывать игру, то подхватывать целиком, и Финдэ нахмурился сразу же, как подмигнул.

– Отец, – произнес почти с укором, вежливым, конечно, – что тебе наговорил Нолофинвэ? Мы не так уж много пили, чтобы с трудом различать осанвэ. Он порадовался возможности наговорить ерунды, вероятно!

И, не сумев остановиться, вплел в грандиозный поток вранья ещё одну весёлую нить:

– Сейчас придёт Финдарато, поэтому скажи мне... У меня получатся вести себя, как он?

Это была нить про проигранное желание, которую он уже пытался вплести, и к этой нити сейчас прилагалось добавить в голос лёгкого недовольства.

— Он всегда рад, — ответил дядя хмуро. — Так в этом дело? Вы поспорили? Всего-то?

– Этот спор не на один вечер, – вздохнул он. Что-то в дяде заставило сердце сдаться и заболеть долгой неумолкающей болью, и все искры смеха не потухли, но сбежали.

Финдэ оглянулся и кивнул подошедшему Майтимо.

— Что значит не на один? А, светлой ночи, Финдарато. Не подскажешь, что там у вас за тайны с моим сыном? Арьо, то есть Арафинвэ, то есть твой отец сегодня был чем-то доволен как никогда. Не припомню, чтоб сам он так уж кидался в кутежи.