...за тобой обязательно никто не приедет (2/2)

Союн подбегает к маме после того, как нехотя провожает брата и парень слышит, как женщина полушёпотом спрашивает у дочери: — Ты почему с ним…?

— Минхо, — дёргает за руку Джисон, — забей на него, давай просто пойдём, на улице уже светлеет.

— Что значит забей? — якобы обижается примат, — ничего не забей, красавчик, развязывай, — подмигивает Хану, на что тот только кривится от отвращения.

— Посиди здесь ещё немного, за тобой обязательно никто не приедет, — саркастично выдаёт щекастый и победно улыбается, когда замечает, как перекосилось у дилера лицо.

— Хорошо же общались, — говорит, теперь по настоящему, обиженный мужчина, — не будь как этот придурок, — кивает в сторону Минхо, который сдерживается изо всех сил, чтобы не замахнутся парочку раз, проехавшись кулаком по самодовольному лицу длинноволосого.

— Он даже дышит лучше тебя, понял, — переходит на крик Джисон, которому уже надоело выслушивать все эти бредни, он вообще не понимает, почему они по-прежнему сидят там и болтают со своим похитителем.

— Я задам тебе последний вопрос перед тем, как мы уйдём, — произносит Джисон, голос которого становится очень серьёзным, — где мои вещи?

— Какие ещё вещи, красавчик?

— Мой телефон и рюкзак, — уточняет парень.

— А, — дилер засовывает язык за щеку, видимо, гордясь собой, — они где-то в лесу, мы выкинули твой телефон. Мы же не тупые, чтобы оставлять его себе, даже если полиция его отследит и найдёт, то тебя там не будет. Как жаль.

Блядство.

Хан поднимается на ноги и подхвативает под руку Мина, который теряет равновесие из-за неожиданности и еле удерживается на ногах. Парень тащит темноволосого в сторону дверей и они выходят, слыша за спиной вопли дилера, который проклинает душу одного и заваливает комплиментами жопу другого.

Минхо наконец-то может расслабиться, вдохнуть полной грудью свежий лесной воздух и убедится в том, что это не сон, смотря на усталого, грязного Хана, такого же, как и сам Мин.

«Верно, это не сон, этот чудак не мог мне присниться.»

«Этот чудак» ещё несколько секунд стоит и оглядывает деревья перед собой, а затем резко срывается на бег, чуть не падая из-за раненной ноги, тем самым пугая ошарашенного Мина. Джисон пулей влетает в помещение, бегая глазами по полу. Он находит то, что искал — палка. Она для него теперь как что-то особенное.

— Красавчик, — вновь подаёт голос удивлённый мужчина, — соскучился по мне?

— Иди к чёрту, — тараторит Хан, хватая деревяшку с бетона, — гори в Аду, — радостно восклицает и машет своим оружием, направляясь на выход, — будь ты проклят, всего наихудшего,  — дверь закрывается.

— Ты ради этого возвращался? — выгибает бровь парень, указывая на предмет в руках щекастого, — ты свехнулся, — это уже не вопрос, а утверждение.

— Знаешь, я подумал, что она нам пригодится, — парень гордо поднимает палку вверх.

— Лучше бы не пригодилась.

— Ну что, идём на поиски моих вещей? — спрашивает парень, на что Минхо округляет глаза.

— Хочешь найти своё старьё? — с насмешкой произносит тот и Хан замечает это, настороженно смотрит в глаза напротив. — Ты вроде книги читаешь, умным должен быть, но вместо того, чтобы спасать себя, выдаёшь какие-то сумасшедшие идеи.

— Это не просто старьё, — тихо произносит, практически шепчет, — это кусок меня.

— Так почему ты об этом куске не вспоминал до этого? — Минхо видит, как после этого вопроса опустел взгляд Джисона, как тот опустил голову, устремил взгляд на свои потрёпанные кеды. Ведёт себя так, будто стыдится что-то признать.

Он уходит от ответа. Причём в буквальном смысле. Просто разворачивается в сторону леса и идёт по тропинке, игнорируя вопросительный взгляд Минхо. Джисон крутит палкой в руках и продолжает молча идти по дороге, не обращая внимания на шагающего позади темноволосого.

***</p>

Один и тот же маршрут уже третий день подряд. Хёнджин просыпается, завтракает, снова игнорирует расписание пар и идёт на автобусную остановку, чтобы добраться до полицейского участка, затем встретиться с офицером Кимом, который вновь сообщит, что их ребята по-прежнему ищут. Картина маслом. Для полного счастья не хватает только упрёков матери, которая, кстати, с самого утра не перестаёт звонить. Парень догадывается, какая причина её беспокойства, поэтому решает поднять трубку, выслушать всё и избавиться от раздражающих уведомлений о пропущенных на дисплее.

— Привет, — спокойно здоровается Хёнджин, но тут же отодвигает телефон подальше от уха, чтобы не лопнула барабанная перепонка от таких громких криков.

— Привет? — вопит мать. — Ты что себе позволяешь? Решил игнорировать меня? Совсем совесть потерял?

— Мам, зачем звонишь, — продолжает держать себя в руках и отвечает сухо, монотонно.

— Ты где пропал? — строгим голосом спрашивает госпожа Хван, — на пары почему снова не ходишь? Какие оправдания на этот раз?

— Послушай, — устало выдыхает парень, — Джисон…

— Джисон? — Хёнджина перебивают. — Это тот недотёпа? Ты из-за него не учишься, опять шляетесь по городу днями на пролёт?

— Мам, я не…

— Что мам? — вновь начинает кричать, — что мам? — вопит женщина, а парень кривится от громких криков и оглядывается по сторонам, чтобы убедиться, что другие не слышат голос матери с телефона. Вроде всё в порядке, но он всё равно выходит на улицу, — «мам» тебе говорила, что не стоит идти учиться туда, но ты ослушался. Я твердила твоему отцу, что он слишком мягкосердечный, совсем детей воспитывать не умеет и позволяет тебе многое. Нужно было с самого начала присечь все твои хотелки. Он, видите ли, самостоятельным хотел быть, независимым. Упрямился и стоял на своём, а в итоге что? Ты угробишь себя! Не нужно было идти на поводу у такого сопляка, как ты. Мы тебе дали всё, что ты хотел: одежда как у других, дорогие игрушки, сладости каждый день, хорошую еду, деньги, любовь и заботу. Мы с ребёнком, как с ребёнком, а оно плевать на это хотело! — госпожа Хван вошла в азарт и об этом говорит её переход на оскорбления. Она даже не замечает, как задевает чувства сына называя его «сопляк», «оно». Отталкивает от себя и это уже не кажется простым телефонным разговором, обычной ситуацией, которую можно спокойно разрулить. Тут не поможет даже отец.

— Мам, — продолжает Хёнджин, питается хоть слово вставить, чтобы прекратить поток оскорбительных слов в свой адрес, — пожалуйста, — начинает всхлипывать парень.

Он столбом стоит возле полицейского участка и сейчас ему вообще не холодно. Точнее, холодно, просто он не замечает этого. Левая рука, которую он вытащил из кармана ранее, просто свисает и дрожит, как и правая, которой парень пытается удержать телефон. Вот бы сейчас разбить его об идеально ровный асфальт, чтобы закончить всё это. Но Хёнджин продолжает стоять, не замечая на себе взгляды прохожих, которые, видимо, давно не видели плачущих парней. А ведь он и не пытается вытирать стекающие по румяным щекам слёзы. Одна за другой, третья за второй и так без остановки. Хван до боли прикусывает губу, пока его любимая мать продолжает кричать в телефон, не давая и слова вставить. Она оскорбляет, упрекает, но сама даже не соизволила выслушать сына.

— Не перебивай! — рявкает женщина. — Ты больше никогда не посмеешь игнорировать мои звонки. Не смей и слова сказать против, я не твоя подружка, не друг, я не Джисон, чтобы ты имел право огрызатся и ворчать на меня. Я твоя мать! Ты должен выслушать меня!

— А я твой сын, — наконец-то повышает голос парень, позволяя эмоциям выйти наружу, он до побеления сжимает кулак, уже не думая о том, что как-то может задеть мать, — я твой сын, так, не должна ли ты выслушать меня? Всё время я только и делал, что выполнял твои желания. Туда не иди, то не ешь, с тем не общайся! А дышать можно, мам, я могу спокойно дышать? — кричит Хёнджин, пока тёплые слёзы продолжают капать на его кремовую куртку. — Я впервые в жизни выразил своё мнение, когда поступал в коледж. Ты хоть знаешь как меня в школе называли? Знаешь? Маменькин сынок, мальчик на побегушках. Мне было страшно до чёртиков, я стоял перед вами и говорил, что не буду поступать на грёбанного учителя корейского. Я выглядел уверенным, но мои руки потели, спина была мокрой от волнения. Я боялся собственных родителей. Ты считаешь, что это нормально, когда ребёнок боится сказать о своих предпочтениях матери и отцу? — парень наконец-то вытирает лицо рукавом и уже более спокойно продолжает. — Я старался, правда, я очень старался быть ближе к вам, не прекращать общение. Как думаешь, всё будет в порядке после того, как мы закончим этот звонок? — он спрашивает, но даже не надеется на ответ, а ведь никто отвечать и не собирался, на том конце провода молчат, — ничего не будет в порядке. Вы дали мне деньги и за это я всегда буду благодарен, но вы не позаботились о том, чтобы окружить меня, как ты говорила, любовью и заботой.

— Хёнджин, — подаёт голос мать.

— Ты помнишь, — тяжело вздыхает Хван, — в садике все матери вовремя забирали своих детей, но ты до последнего тянула, мне приходилось сидеть и слушать жалобы воспитательницы, которая чуть ли не проклинала тебя за такое наплевательское отношение к ребёнку и к её рабочему времени, — парень шмыгает носом от холода, — в начальных классах ты тоже вовремя не приходила: на мероприятия не приходила, выступления, школьные концерты и на родительские собрания тебе было наплевать. Когда я просил что-то покушать ты огрызалась, отмахивалась со словами «я занята, иди сам себе разогрей». Что разогреть? Запеканку, которая стоит уже неделю в микроволновке? Ты можешь и не знать, поскольку я не рассказывал, но после этих слов я просто брал из холодильника морковь, чистил и грыз. Да, чёрт возьми, грыз дорогую морковь, высшего качества, самую лучшую, но в одиночестве. Пока отец пропадал на работе, как и ты.

— Хёнджин, я…

— Поэтому не смей упрекать меня у чём-то, ведь я тебе не подружка, не друг, я твой сын. Я не должен разговаривать с тобой уважительно, если в ответ получаю лишь оскорбления, — Хван собирается с мыслями, чтобы сказать последние слова. — На счёт Джисона, он потерялся, его ищут и нет гарантии, что найдут, поэтому никогда не смей говорить так больше о моих друзьях, мама, — последнее слово он произнёс с опозданием, после чего сбросил звонок и вдохнул полной грудью.

Он будто переродился, стал другим человеком, который не боится показывать характер и высказывать свои мысли.

Хёнджин теперь другой.

Хёнджин теперь немножко свободней.