Часть 36. Сердечная боль (1/2)
— Веди себя тихо и без шуточек, Ваша Светлость, иначе я вскрою тебе череп.
Геральт двигается медленно, проходя мимо нильфгаардцев настороженно и аккуратно, с лицом выражающим высшую степень сосредоточения, поскольку в этом змеюшнике получить стрелу в спину можно было даже вероятнее, чем на поле битвы. Шилярд дрожал в чужом захвате, судорожно хватал ртом прохладный воздух и ватными ногами ступал едва ли не спотыкаясь, поскольку будучи сам идеологом «все во благо Империи», прекрасно понимал насколько ничтожна его жизнь по сравнению с достижением высших целей. Это же понимал и офицер Матсен, встретивший ведьмака и его заложника у входа в лагерь, а потому, когда в Шилярда летит болт из арбалета, только в глазах Геральта мелькает нечто похожее на искреннее удивление.
— Зря ты пришел сюда, ведьмак. Да еще и один.
Матсен обнажает меч, и именно в этот момент с крыш окружающих лагерь домов и руин летит еще один болт — прямиком одному из солдат в глаз.
— А кто сказал, что я один?
В очередной раз удивляясь стойкости Роше и его умения выйти сухим из воды даже в самых скверных ситуациях, Геральт быстро скрещивает пальцы в Знак, мощной волной отшвырнув нескольких нильфов в сторону. Доспехи офицеров и даже рядовых солдат Империи являлись отдельным видом искусства, но были и минусы, которыми вовсю пользовался ловкий и худощавый ведьмак, благо его куртка по маневренности не била и скорости движений не снижала. Кувырок, финт, прыжок, — все это было тем, что Белый Волк знал с юности, и помогающий с безопасного расстояния Роше в очередной раз убедился в том, что стать противником Геральта даже в честном поединке есть вещь, которую не пожелаешь даже врагу.
В центр лагеря выходит еще один мужчина, — судя по одежде точно из чародейской братии, — и с ходу запускает в ведьмака несколько огненных шаров, которые запросто могли сжечь заживо, яркими всполохами пролетев над успевшим увернуться Геральтом прямиком в пытающегося атаковать сзади солдата. Пламенные змейки опутывают мужчину с ног до головы, проникая даже под панцырь доспеха, и тот корчится в мучительной агонии, запрокинув голову в неестественном заломе и издавая дикие, заставляющие кровь стынуть в жилах, крики.
Геральт снова применяет Знак, но мимо, поскольку чародей уже успел телепортироваться и уже собирался атаковать вновь, но болт, пущенный Роше прямиком в чужой череп, попадает быстрее, чем нильфгаардец успевает сотворить заклинание. Недобитками, уже не спешившими нападать первыми, занимается в основном сам ведьмак.
— Последний. — Хрипло произносит беловолосый, вытащив меч из чужой гортани и устало выдохнув. — Ты как, Роше?
— А ты как думаешь? — Отзывается тот, отбросив уже бесполезный арбалет в сторону, вместе с последним болтом. — Гребаная нога кровит, как у девки в первую брачную.
Ведьмак подходит к тому месту, где на возвышении стоял намеревающийся спрыгнуть вниз Роше, и жестом показывает сигать прямиком на ручки.
— Давай, поймаю.
— Иди в жопу, Геральт.
— Ну, как знаешь.
Вернон прыгает, намереваясь показать, что способен сам справиться с любой трудностью и какая-то там рана не способна его остановить, но ведьмак все же ловит, на чужое счастье, усмехаясь при этом жуть как паскудненько.
— Молодец. — Хмуро бурчит темерец, тотчас поправив съехавший на бок головной убор. — Теперь неси меня через семь мостов и только попробуй, сука, уронить.
— Какая оригинальная благодарность. — Геральт следит за тем, как тщательно следит за своим шапероном Вернон, и не может удержаться. — Придерживаешь его, как дамы подол платья. Роше, может правду говорят, что ты лысый?
— Иди в жопу дважды, ведьмак, и дай сойти. Нам еще нужно как-то выйти отсюда живыми.
— За это не беспокойся. — Оглядев лагерь, полный трупов, басит Белый Волк. — Вряд ли кто-то еще решит преградить нам путь.
Они находят ключ от камеры Трисс, когда обыскивают убитого Матсена, искренне надеясь, что это не от какого-нибудь амбара, полного оружия и другого полезного воякам добра, и Геральт вдруг замерает, стиснув ключ в кулаке, чувствуя, как по телу пробежал холодный пот.
Роше, смотрящий на это, сразу смекает, что заминка связана с переживаниями ведьмака, — вдруг Трисс уже мертва и он опоздал, — однако не догадывается, насколько все тяжело в чужих взаимоотношениях. Геральт помнил, как дурно они расстались, на деле сильно корил себя за такое промедление в поиске чародейки, прекрасно понимая, что по-другому не вышло бы, но сам факт некой безучастности, как ему самому казалось, по отношению к судьбе любимой женщины бил под дых, заставляя мешкать. Да, он все еще любил ее, пускай по-своему, но любил, хотя на данный момент не она занимала главное место в его сердце и волновала его тело, и от одной только мысли, что из-за всех задержек Трисс могла уже умереть в какой-нибудь пыточной камере, становилось просто гадко.
— Геральт?
Ведьмак поднимает глаза на Роше и будто выходит из некого транса, где он видел рыжие локоны, разметавшиеся по подушке на лучшей кровати в Каэр Морхене, будто все было только вчера.
— Да. Идем.
И они спускаются в подвал.
***</p>
— Он уже близко!
Краснолюды, первыми увидившими мчавшегося к городу зверя, едва успевают проскочить в закрывающиеся ворота, на которые тотчас обрушивается яростная атака когтей и ударов кулаком, полная отчаяния и слепой ярости.
— Стреляйте! Какого черта вы стоите?
Торувьель и Киаран, находящиеся на стене, неуверенно переглядываются, сжимая в руке свои зефары, и откровенно медлят, не решаясь на то, о чем договаривались не жалеть.
— Вот курва! — Краснолюд Грувер с ужасом взирает на того, кто некогда был молодым и красивым эльфийским юношей, и невольно отворачивается. — Видел бы это Иорвет…
С Элеасом произошло именно то, чего так боялся Геральт и что не смог предотвратить Владемер. До полного обращения придется ждать еще несколько дней, но и та форма, в которой партизан предстал перед своими, пугала не меньше огромных волосатых волкулаков, а, быть может, даже была хуже: передвигавшийся на четвереньках большими прыжками, с хребтом, опасно выпирающим вдоль спины и готовым вот-вот прорвать тонкую, покрытую кровью кожу, медленно сползавшую с тела, как со змеи чешуя, и красные глаза на слегка деформировавшейся морде, где особенно ярко выделялась челюсть с острыми зубами, над которыми алели выпирающие за пределы губ десна. Покрытый то ли какой слизью, то ли сукровицей, оборотень яростно молотил ворота, метался из стороны в сторону, будто горел в дикой агонии, которая пожирала его тело и разум. Он налетал на камни, пытался забраться наверх, но соскакивал, царапал сам себя острыми когтями, и все время выл, орал от боли, что вызывало в смотрящих на все это скоя`таэлях жалость и страх.
Когда на дороге показывается другой волкулак, буквально сбивший молодого оборотня с ног и подмявший его под себя, Торувьель уже знает, кто это. Владемер закручивает руки звереныша за спину, почти ломая их, удерживает в такой позиции лицом в землю, пока тот не перестает бороться и просто не затихает. Тогда к нему подбегает никто иная, как человеческая ведьма, с каким-то порошком в руке; шепчет что-то над горстью, а потом бросает ее Элеасу в лицо, в самый последний момент успев убрать ладонь — острые зубы эльфа клацнули в опасно близком расстоянии.
— Смотри, кажись засыпает. — Говорит также наблюдающий за всем этим действом Золтан, рассеянно проведя рукой по волосам. — Твою ж матушку…
Закинув юношу себе на спину, Владемер уносит его, в то время как Вальга остается, устало присев на камни возле ворот и уронив лицо в ладони.
— Бедная девка. — Шепчет Золтану Грувер, глядя на ведьму. — А какая тощая! Может пригласим ее, хоть покормим? Чего ходить костями греметь?
— Дурная это затея. — Киаран кивает на собравшихся возле ворот горожан, которые пристально наблюдали не только за воротами, опасаясь чудовищ, что осаждали город, но и за действиями скоя`таэлей. — Слишком много dh`oine.
— Наши тоже не оценят жеста. — Торувьель уверенно убирает оружие, бросив презрительный взгляд на толпу у ворот, и принимается подсчитывать золотые у себя в кармане. — Золтан, вели корчмарю наложить мне корзину еды, на сколько хватит денег. И быстрее, а то она уже уходить собирается.
— Оставь при себе свои гроши, куколка. — Заявляет Золтан, важно подбоченившись. — Уж хлеба да вина для девки мы не пожалеем.
Краснолюд уходит, и сидящая на камнях Вальга уже собирается последовать его примеру, как вдруг ворота открываются и рядом с ней оказывается та самая эльфка, за которую отдал жизнь Ярослав.
— Не уходи. — Говорит она, протянув человеку руку. — Присядь, я хочу с тобой поговорить.
— О том, что зреть имела честь? — Вальга тяжело вздыхает, обхватив плечи руками, дабы не дрожать позорно в столь холодный вечер. — Тебя интересует его судьба?
— Не только меня, beanna. Как бы я не желала набить морду этому говнюку, но такое… — Торувьель невольно морщится, содрогнувшись. — Это из-за того, что он эльф?
— Черт знает. Беловолосый муж правду сказал, что коли тело бороться начинает, то будет гаже. Хотя я слышала, что были волкулаки и среди ваших, только за всю жизнь не столкнулась лично ни разу. Да и слава Богам, наверное. — Вальга бросает обеспокоенный взгляд в ту сторону, где скрылся ее родич, и кривит губы. — Если он загрызет Владемера, то ты уж меня прости, но я юнцу глотку вскрою. Сама помру, но смерть брата не прощу.
— Так сильно его любишь?
Вальга удивленно вскидывает бровь, будто глупость какую услышала, но тупая боль в глазах эльфки и зияющая там пустота заставляют девушку смягчиться и даже показать некое подобие улыбки.