Часть 30. Осада Вергена. Предвестники перемен (1/2)
«Светло. Слишком светло. Он поднимается на ноги, но не чувствует ни капельки боли или усталости, напротив, в теле так легко, будто над землей паришь, и кажется, словно можешь изменить весь мир, насколько энергия бьет через край. Поля, поросшие пшеницей, неестественно плодородны, а свежая зелень одиноко стоящих вдали берез ярко мерцает в лучах полуденного солнца; птицы, парящие в лазурном небе, кружат над головой медленно, как стервятники, но это всего лишь мелкие пташки, чье внимание привлек стоящий посреди поля беловолосый мужчина, в чьих кошачьих глазах отражалась идущая к нему неторопливой походкой девушка, на чьих золотистых, как сама рожь, волосах красовался, подобно короне, венок из полевых цветов.
— Кто ты?
Она молчит, лишь улыбается так мягко и тепло, что щемит сердце, и бросает полный нежности взор на жмущегося к ее ногам олененка. В ее руках меч, точно такой же, как некогда вручила Владычица Озера, но только сломанный четко пополам, и девушка протягивает его беловолосому, глядя в глаза прямо и настойчиво.
— У меча Предназначения два острия. Это ты хочешь сказать? — Мужчина принимает оружие, глядя на свое отражение на блестящем лезвии. — Но почему…
Девушка качает головой в ответ, показывая, насколько неверна догадка беловолосого, и тоже опускает взгляд на меч. Оба смотрят.
На одном осколке виднеются силуэты: подростки на знакомой мучильне, всадник со шлемом, будто ворон парящий в воздухе, война, маленькая девочка с пепельными волосами и черноволосая женщина, по чьим щекам текут горькие, соленые слезы. Он умирает, снова умирает в этих видениях, и в груди разгорается странная, острая боль. Потом что-то меняется, кружится, вертится; убитая им Адда в склепе, где его запер Велерад <span class="footnote" id="fn_31818446_0"></span>, стеклянный взгляд умирающего на руках Лео, смерть Фольтеста, густые рыжие локоны Трисс, разметавшиеся на подушке, и по-детски наивный васильковый взгляд на покрытом чужой кровью скульптурном лице. Все исчезает, будто не было вовсе, и беловолосый устремляет взгляд на второй осколок. Там лишь густой туман, плотный и вязкий, и в этом тумане горят только одни глаза, бездушные и дикие, — глаза самой Смерти.
— Это мое прошлое и будущее, так ведь?
Девушка лишь улыбается, опустив взгляд, но не уходит, видимо ожидая еще одного вопроса. Беловолосый мужчина нерешительно протягивает ей меч обратно, но та его не берет, отступая слегка назад, и как-то отстраненно смотрит в пронзительные кошачьи глаза.
— Я не знаю, как мне быть, что делать. Я запутался…
Лицо девушки, доселе слегка безразличное, мертвое, как у статуи, становится более эмоциональным; она соединяет ладони в чашу, указывая взглядом на меч, и улыбается, когда в глазах стоящего напротив мужчины загорается легкое понимание.
— Я уже не уверен, хочу ли я вспоминать. Чем больше, тем хуже.
Ответом ему является тишина, и яркий свет слепит уже совсем нещадно, заставляя зажмуриться. Он слышит чей-то голос, мягкий и певучий, зовущий его по имени, и точно знает, кому он принадлежит».
***</p>
Иорвет выходит из дома Саскии под пристальным взором Маэваринна, который затаился в проулке, не желая быть замеченным. Определенное уважение к командиру все же теплилось в его сердце, где все же поселился иной, более яркий образ, завоевавший не одно сердце среди повстанцев, — некое подобие Аэлирэнн, пускай и отдаленный, — тем не менее, даже если бы Маэваринн вышел перед Старым Лисом нос к носу, вероятность того, что тот заметил бы его и вообще как-то отреагировал, была минимальной. Мизерный шанс, который глупо тлел где-то внутри, окончательно потух, неприятно ударив под самый дых. Глупо, конечно, и весьма самонадеянно. Ходили слухи, будто бы Дева из Аэдирна любит краснолюдов <span class="footnote" id="fn_31818446_1"></span>, а потому для успеха любому желающему заполучить ее расположение эльфу стоило как минимум отрастить бороду, однако на такие глупости Гроза Понтара старался внимания не обращать. Теперь же ему и вовсе стало плевать. Не на Саскию, не на борьбу, не на Верген, а на саму концепцию светлой и чистой любви, которую глупо было ожидать в его положении. Образ — вот чем брала Драконоубийца. Какой образ мог быть у какой-то там ведьмы из стаи волколаков? Чем она могла зацепить? Собственно, сразу так и не скажешь, если скажешь вообще. Хотя именно он ней подумал Иорвет, когда остался один на один со своими мыслями, и губы сами скривились в едкой ухмылке. Он чувствовал себя конченным имбецилом.
«Ты не безразличен ей, seidhe», — сказал ему Владемер, и в груди как-то странно кольнуло. Вряд ли то была совесть, орущая в три горла как неправильно было так бросить девушку, в принципе и не расчитывающую на что-то большее, зато самолюбие вдруг подняло прежде забитую голову, отчетливо подталкивая в нужном направлении. Иорвет помнил жадные поцелуи Вальги, ее полный восхищения взгляд, направленный на его широкие плечи и поджарый торс, как она пылко отвечала на все ласки, словно никак не могла насытиться, и все с учетом того, что сама смущалась поворачиваться к нему спиной, где ожоги плелись до самого копчика. Тело обдает жаром, а внизу живота скручивается тягучий комок, но мужчина быстро подавляет все лишнее, акцентируя внимание лишь на подготовке к грядущей битве. Вот он отдает приказы, проверяет оружие, весь в делах, как никогда прежде, а мельком в голове все равно проскальзывает что-то про эту девицу, и непонятно, то ли это из серии «что угодно, лишь бы не думать о Саскии», то ли он действительно начинает тосковать по Вальге. Заранее зная, что ничего, кроме чисто делового разговора с воительницей после ее выздоровления не может быть, Иорвет скорее просто желал вновь увидеть ее в здравии, не расчитывая с чистым сердцем на взаимность, хотя, если уж быть откровенным сам с собой, желание увидеть на чужих губах куда более счастливую улыбку при встрече все же присутствовало. Именно чего-то на уровне чувств и эмоций так не хватало Деве из Аэдирна, но этого было сполна в простой девице из черт знает откуда. Девице, готовой на все ради тех, кого любит; девице, которая помогла ему за фактически лишь благодарность; девице, о которой он ничего не знал, но так хотел узнать.
Иорвет закусывает губу, присаживаясь на одну из лавок у чьего-то дома, и приходит к выводу, что даже если б Саския вдруг решила, будто их недо-отношениям стоит дать шанс, он все равно метался бы, как зверь в клетке. И метался бы из-за другой женщины, которую теперь вряд ли увидит вновь.
Ему докладывают, что ведьмака вынесли с поля старой битвы, а мгла пала, и он, сжав зубы и стиснув кулаки, вновь натягивает маску ледяной выдержки. Им предстояло выиграть войну.
***</p>
Ярик никогда не был тем, кто жалеет о своих поступках или вспоминает прошлое с грустой ухмылкой. Сделал и сделал, последствия — вопрос извечно вторичный. Он, как и многие в прежней стае, прикормыш с дороги, был самым яростным в битве и самым, наверное, кровожадным. Глядя на сдержанного Владемера и довольно сговорчивую Вальгу, волкулак не удивляется, почему их род вырезали столь легко. Они никогда не распространялись о прошлом, а выведать что-то у слабого рассудком Босника являлось дохлым номером, хотя тот приходился кузенам родней и кое-что знал о том погроме, что произошел в одной из далеких деревень Каэдвена. Ярослав Вальгу никогда не любил, потому как та пыталась его контролировать, — по факту лишь звериную часть да и то в полнолуние, — а еще была недостаточно, в его понимании, сильна, поскольку о тех чудесах, что творили ведьмы ее рода, разве что не ходили легенды. Легенды в узком кругу, безусловно, потому как род был невелик, а всех, кто еще мог что-то передать или даровать, сожгли на кострах, а то и в самих избах. Ярик помнил, как Вальга первое время боялась огня и чужаков, — выйти с ней к людям почти всегда граничило с полным провалом, — и оборотень помнил, что ведь раньше она жила в поселении, где вдруг стало слишком много косых взглядов и плевков в спину. Ярослав говорил, что пришлые и позвали солдат на выручку, а явились не простые мужланы в дырявых доспехах, а элитное подразделение да еще и с ведьмаками. Там было двое таких, один свирепее другого, на фоне которых молодые волкулаки казались жалкими щенками, и Ярик усмехается, размышляя над людской тупостью: когда началась резня, убили и тех, кто сам же вызвал солдат.
Мужчина смотрит на медленно спадающий туман с горизонта, и его губы растягиваются в улыбке. Единственное, что омрачало всю ситуацию, так это уход Ярослава, однако оно и к лучшему — тот в последнее время плохо ладил с вожаком, но против Владемера не вышел бы, ибо знал изворотливую натуру его сестренки, из кожи вон готовую вылезти, лишь бы спасти единственного выжившего родича: при желании та могла играть очень гадко и грязно. Босника, как родню, в расчет не брали, Босник с трудом запоминал своих на лицо, но Вальгу любил и ходил за ней хвостиком, ластясь аки домашний пес, а потому если ту тронуть, чудной парень вполне мог полезть с когтями на рожон.
Надо бы уходить докладывать, но почему-то Ярик ждет, уже глядя как чья-то армия стройным рядом выходит на поле боя. Ему всегда нравилась кровь, нравилось убивать, за что и получил в итоге когтистой лапой от Владемера. Из-за какого-то драного суккуба, а!
— Любуешься?
Резкий голос за спиной, и Ярик круто разворачивается, непроизвольно ощерившись. Владемер, окрепший и восстановившийся после ритуалов сестры, умел подкрадываться бесшумно абсолютно ко всем, что выводило из себя куда больше его пропитанных нотациями речей. Однако сил покинуть стаю почему-то не находилось, хотя и осталось тут два инвалида с половиной, а потому Ярик покорно опускает глаза, так как знает простую истину: смотреть в упор означает бросить вызов. Владемер же подходит к нему вплотную и внимательно вглядывается в армию солдат. Зубы неприятно сводит от ненависти, воспоминания вновь накатывают, укрывая с головой, но почему-то мужчина не просто смотрит, а именно высматривает кого-то, на что Ярик удивленно вскидывает бровь.
— Что ищешь?
— Кого. — Владемер слегка сощуривает звериные глаза, оголив в оскале клыки. — Вальга видела его во сне.
— Его?
Ярик отказывается что либо понимать, чуя, что тут явно отсылка к прошлому кузенов, но тоже смотрит в толпу людей, идущих прямо на город. И тут Владемер издает низкий гортанный рык, выпустив острые когти, а его глаза вмиг наливаются алой кровью.
— Живой! — Оборотень подходит совсем близко к крутому склону, клацнув зубами в воздухе. — Мерзкая тварь…
Ярик не понимает еще больше, чувствует ярость, сильными волнами исходящую от вожака, и неосознанно сгибается, стараясь быть мельче, неприметнее, ведь так принято в стае. Но все это лишь до того момента, пока Владемер не делает слишком заманчивого предложения.