Часть 17. На новом месте (2/2)
Геральт оборачивается чисто машинально, чувствуя на себе чей-то пронзительный взгляд, и резко сталкивается со знакомыми васильковыми глазами, устремленными четко на него. Непроницаемое лицо Яевинна скрывало все то, что читалось во взоре, а чтобы не выдать бурю, царившую на собственной душе, ведьмак спешно отворачивается, поблагодарив трактирщика за неразбавленное пиво. Слышатся аплодисменты, правда скромные, Лютик расшаркивается перед слушателями, и вдруг в центр выходит какой-то пижон в вельветовом сюртуке и выдает нечто доселе несвойственное даже самому Лютику:
— Конечно, скромные дарования господина Юлиана — ничто, по сравнению с настоящим искусством древних эльфийских мастеров, чьи труды многие порой используют в качестве вдохновения. Сидящие здесь представители Старшей Расы не дадут соврать, что эльфийская лирика самая проникновенная в вопросах любви и изящности признаний.
На этой фразе все взгляды устремились к столику, где сидели эльфы, а на скулах Яевинна заходили желваки. Пижон же усмехнулся и продолжил.
— Среди сидящих за столом наших внезапных союзников есть менестрели, ведь насколько мне известно, многие из них, до того, как мы, злые и кровожадные люди, согнали их с насиженных и отобранных некогда у гномов мест, исключительно музицировали в зеленых садах да танцевали под полной луной. Вот хотелось бы послушать что-нибудь из их репертуара, если те согласятся исполнить для нас недостойных свое творчество. Например, сонату о любви. Ведь эльфы так любвеобильны, им никакие условности нипочем. Не так ли?
Взгляд Яевинна становится смертельно разящим, подобно ледяному осколку, и пугающе резким. Один из его мечников кладет ему руку на плечо, стремясь урезонить, но командир и не думает поддаваться на откровенную провокацию, лишь криво усмехается одними губами и встает из-за стола. Геральт, уже успевший окончательно охладеть к пиву, подходит к пижону вплотную, встав между ним и выходящим в центр трактира эльфом.
— А теперь послушай меня сюда, кусок ты дерьма…
Белый Волк не видит, как Яевинн просит у Лютика лютню, поначалу не слышит, как он спокойно ударяет пальцами по струнам, но когда мелодичный голос другого мужчины проникает в его разум, то сил, чтобы не обернуться, просто не хватает.
— Aedd Ginvael aenye mo laest addan
Aespere as feorh a'baeth va bloed
Shed me le minneann amadan
Me hel`esse mo Tedd deireadh taedh.
[Осколок Льда, огнем в моем сердце танцующий,
Стреляет в душу, целует до крови,
И я, как влюбленный сумасшедший,
Буду бардом своего последнего часа]
Геральт смотрит на Яевинна неотрывно, чувствуя, как мурашки бегут по коже. Он так и не выпустил ворот пижона из рук, вцепившись в него как совсем недавно гарпия в его собственную куртку, и завороженно наблюдает за тем, как пальцы эльфа скользят по струнам лютни. Когда командир скоя`таэлей заканчивает исполнение, в зале воцаряется мертвая тишина. Будто заколдованные, посетители наблюдают за тем, как Яевинн возвращает инструмент Лютику и направляется на выход. Наверное, это и есть эльфийская магия, однако Геральту было на то плевать; он с радостью подписался бы на подобное колдовство.
Яевинн успевает дойти до небольшого закоулка, где расположились «белки» и прибывшие с ними беженцы из Флотзама, как вдруг его кто-то толкает к каменной стене, прижав спиной крепким, пропахшим кровью, телом.
— Vatt’ghern!
— Просто заткнись.
Он целует Яевинна с напором и страстью, куда большей импульсивностью, нежели на барке, когда боялся спугнуть или оттолкнуть от себя. Сейчас же главным было просто удержать. Губы Геральта сухие, но мягкие, а двухдневная щетина непривычно покалывает никогда незнавшее бороды лицо, но Яевинн не противится, напротив, размыкает губы и пропускает в горячий плен рта чужой язык, сам слегка двинув бедрами о пах другого мужчины, на что тот отреагировал низким, утробным рычанием. Ведьмак зарывается пальцами в эти чудесные смоляные волосы, едва дыша от переполняющих грудь ощущений, нежно прикусывает губы Яевинна острыми зубами, напоследок мазнув по ним языком, и наконец отстраняется от него, дыша рвано и загнанно, будто пробежал марафон.
— Я думал, ты нагонишь меня еще у таверны.
— Так ты это специально?
— Отнюдь.
Геральт криво усмехается, спрятав за спину кулак с разбитыми костяшками.
— Меня задержали дела.
— Дела? — Догадывается Яевинн, скрестив руки на груди. — Все умы мира изменить не дано, Геральт, и все рты не заставить молчать.
— Ну, я готов попытаться.
Ведьмак слегка кривится, когда ведет плечом, и понимает, что все же рану между лопаток следовало бы обработать лучше.
— Знаешь, мне бы очень пригодились твои ловкие пальцы. Для перевязки, разумеется.
Яевинн ухмыляется в ответ, оголив ровные, белые зубы.
— В таком случае, самое время заняться твоими ранами.