Часть 6. Первый шаг (2/2)

Геральт устало трет шею, слегка скривив лицо, ибо та трясина из проблем, причем как своих, так и чужих, затягивала его все глубже и глубже, по выражению одного уважаемого краснолюда, будто бездонная вагина неопытного путника.

— Он жив. Его держат до главного боя, что пройдет в ближайшее полнолуние.

— Где его убьют.

Голос Вальги резкий, ледяной, взгляд же злее, чем у только что почившего главоглаза.

— Где его убьют. — Повторяет за ней ведьмак, предельно устав от того, что постоянно чувствует себя как на гребаном допросе, где его в чем-то обвиняют, а он с какой-то радости должен оправдываться. — Его содержат в подвале Лоредо, тебе не пройти туда без резни, а даже если сумеешь проскользнуть, то обратно без свидетелей не выбраться.

Девушка невесело усмехается, цокнув языком.

— Полнолуние через два дня. Ты обещал мне помочь, ведьмак, а вышло так, что я просто дала использовать себя вдоволь.

— Я не отказываюсь от своих слов…

— Не надо, беловолосый муж. Я свое обещание сдержу, не переживай, однако впредь, сделай милость, не ищи со мной встречи. Доброго пути.

Она уходит с эльфами Иорвета, понурив голову и ссутулив спину, чувствуя, как силы покидают ее члены, ровным счетом как и последняя магия уходит из амулета на ее шее, кидая ее в объятия неизвестности и отчаяния…

***</p>

Торувьель знала Яевинна достаточно хорошо, чтобы уметь считывать его редко проступающие сквозь маску ледяной неприступности эмоции, а потому ей хватило нескольких мгновений, чтобы понять — умереть ведьмаку он просто не позволит. Она и сама испытывала симпатию к Белому Волку, и общее прошлое так или иначе связывало их, однако назвать эти узы крепкими воительница не могла. Эльфка видит, как трепещат ноздри у ее командира, как горит огнем обычно спокойно насмешливый взгляд прекрасных васильковых глаз, как он нервно сжимает эфес клинка, под конец все же не выдержав и, презрев все приказы Иорвета вернуться, спрыгивает в логово монстра на выручку ведьмаку. Она знала, что он так поступит, как и знала, чем закончится эта попытка урезонить Старого Лиса, столь увлеченного своими новыми идеалами, что абсолютно потерял свойственное ему здравомыслие и хитрость, отчаянно не желая признавать за собой фиаско. Никто не воспользуется скоя`таэлями второй раз, — говорил он. А получается, что воспользовались.

Когда человеческую женщину уводят в глубь леса, Торувьель не следует за остальными эльфами, а отдаляется от них в сторону руин, где некогда содержались душевнобольные. Ведьмак снял проклятие и, как поговаривали партизаны, местность стала спокойнее, а потому воительница находит там своего рода убежище, где может предаться своим раздумьям и душевным терзаниям. Ее считали второй Аэлирэнн, вернувшейся из мира мертвых, непобедимым символом свободы, ведь именно ее появление придало сил Яевинну во время взятия Старой Вызимы, ее имя кричали многие из членов их ганзы, когда рвались в бой! Командир сам поставил ее на пьедестал, сам же не велел ей оттуда спускаться. Их отношения напоминали скорее отношения отца и дочери, нежели какого рода романтические, однако порой эльфке хотелось, чтобы кто-то воистину проникся к ней чувством, пускай и на короткий срок.

Она косится в сторону спуска в подземелье, где, как говорят, более не было ни неупокойных душ, ни других чудищ, однако не успевает сделать и шага вниз, дабы потешить собственное любопытство, как слышит сзади хруст веток, что прогнулись под тяжестью чьего-то тела.

— Ты? — Резко оборачивается Торувьель назад, едва учуяла знакомый запах шерсти. — Не подходи!

Она выхватывает оружие одним ловким движением, быстро крутанув его над головой, но оборотень и не думал приближаться, лишь смотрел на расстоянии таким взглядом, от которого по телу непроизвольно пробежали мурашки.

— Ты одна.

— Смеешь мне угрожать?

— Я не угрожаю. Хочу побыть с тобой.

Голос оборотня низкий, бархатный, а его глаза будто раздевали и ласкали в своем воображении, отчего у воительницы, что случалось крайне редко и очень давно, выступил легкий румянец на щеках. Зверь учуял это, довольно оскалившись, и при виде его волчьих клыков Торувьель стало не по себе.

— Ты считаешь меня монстром, да?

— Я считаю тебя опасным.

— Но я не опасен. Для тебя — нет.

Он хочет подойти к ней ближе, но она наставляет в его сторону клинок, будучи точно готовой драться не на жизнь, а на смерть в случае необходимости. Однако оборотень более не пытается приблизиться, смотрит как-то обиженно и оскорбленно, а потом совершает то, отчего эльфка буквально теряет дар речи — кладет на один из камней алую розу. Она узнает ее сразу, ведь то была Роза Памяти, однако вряд ли зверь знал о символизме этого цветка достаточно, чтобы не совершать столь поспешных действий.

— Это тебе. Она такая же красивая, как ты.

Торувьель едва заметно кивает, слегка опустив оружие. Оборотень уже собирается уходить, как вдруг она сама останавливает его, наконец вспомнив имя.

— Ярослав, так ведь? — Воительница подходит ближе, сама ступает вплоть до того камня, где была роза, держа при этом меч на готове. — О чем ваша женщина говорила с ведьмаком?

— Зачем тебе знать это? — Оборотень слегка сощуривает глаза, вновь широко улыбнувшись, до ужаса пугающе. — Боишься, что мы принесем зло твоему племени?

Эльфка молчит, не отвечает слишком долго, что было весьма опасно с таким-то собеседников, однако тот лишь глухо смеется в ответ на тишину, что слишком напоминает дикий звериный рык.

— Вальга слаба. Она не ее брат. Владемер падет, а с ним падет наша стая, если девчонка не поступит, как надо.

— И как же надо?

— Утопить город в крови. — Выдыхает почти ей в рот оборотень, неприятно осклабившись. — Перегрызть глотку каждому, кто встанет на пути, и отомстить за своих!

Торувьель замирает, глядя лишь в чужие глаза, что буквально впивались в каждую черту ее лица, запоминая и изучая.

Кто-то зовет ее по имени, и воительница оборачивается на голос, а в этот момент Ярослав уже исчезает за темнеющими кустами терновника, оставив после себя лишь свой подарок — алую, как кровь розу.