6 (2/2)

Нам приносят два круглых деревянных подноса: напротив Тебя ставят тот, что с изящным бокалом Irish coffee, наполненным гляссе, и такой же изящной песочной корзинкой с выложенными веером блестящими кусочками клубники, а передо мной - невзрачную белую кружку, от которой исходит горький запах и кусок пирога, который больше похож на макаронную запеканку, политую коричневой карамелью.

Мы тут же меняемся подносами, как только официант отходит.

— Я думал, что ты будешь пить и есть что-то более типичное для девушки.

— А я думала, что будешь заказывать что-то более типичное для парня.

— Засчитано… - Я пожимаю плечами и отпиваю из коротконогого бокала с длинной ложечкой, которая так и норовит ткнуть в глаз.

— А теперь поприветствуем нашего следующего чтеца с поэмой собственного сочинения! - Громогласно кто-то говорит на импровизированной сцене, и наши взгляды устремляются туда

На сценку взбирается юноша или девушка (по одежде не понять) и с драматической паузой начинает декларировать свой стих, пафосно зажав между пальцев сигарету, о чём-то мрачно и грязном: гроб-гроб, смерть-смерть, я один такой непонятый, а жизнь так коротка и бессмысленна.

Я не нахожу ничего особенного в его рифмах, но Ты внимательно слушаешь его, вновь задумчиво потирая мозоль на большом пальце, не отводя взгляда от сцены. Я не хочу быть голословным, но единственный аргумент в моём суждении о том, что Ты предмет искусства, - вся Ты от макушки до пят. И именно Тебе надо сверкать на сцене.

Когда чтец заканчивает заунывно читать поэму, Ты скромно аплодируешь вместе со всеми, провожая его со сцены.

— Теперь понятно, почему здесь столько хипстеров. - Я смешиваю подтаявшее мороженое с кофе.

— Это Вильямсбург. Ты кого-то здесь кроме хасидов и хипстеров видел? - Ты же так спокойно пьёшь горький крепкий кофе, будто для Тебя это вода.

— Я слышал, что ты учишься на журфаке.

— Верно. - Ты подозревающе ставишь кружку на блюдце.

— Что-то уже успела написать?

— Немного, к сожалению. - Ты кривишь губы, глядя куда-то вниз на ёлочный паркет. - Процесс написания чего-то для меня сродни родам: больно, долго, иногда сопровождается поносом и матами, а результат сомнительный.

— С чего ты это взяла?

— Понимаешь... на наших коллоквиумах преподаватели скупы на какие-то положительные эмоции, не говоря уже о других студентах... хотя я считаюсь одной из самых лучших на курсе…

— И теперь на сцену выходит… - Ведущий открытого микрофона оглядывает заполненный претенциозной молодёжью зал.

— Вот эта милая леди! - Я резко поднимаю руку и указываю на Тебя.

— Что?! Нет! Я не пойду! - Ты отшатываешься, изумлённо раскрыв глаза.

— Чего ты так боишься? Ты сама говорила, что твоё окружение не выказывает должного внимания твоим успешным работам! Так пусть эти разодетые мимокрокодилы оценят!

— А теперь выступает... эта мисс за третьим столиком!

Ты раздуваешь ноздри, недовольно глядя на меня, но встаёшь с места и проходишь между людей, так плавно и уверенно, пусть и волнуешься.

— Что вы нам прочитаете, мисс?

— Небольшой стих…

— Прекрасно! Ещё один стих! - Ведущий иронично смотрит в толпу собравшихся и закатывает глаза, но Ты, к счастью, этого не видишь.

</p>

Ночью лунной волки завывают –</p>

О своей тоскливой жизни песнь поют,</p>

Иль кого-то вспоминают,</p>

Тех, кто смог найти последний свой приют.</p>

</p>

И луна их пению внимает,</p>

И слеза боится с круглых щек её упасть.</p>

И тоскует, бледная, ведь тоже знает,</p>

Что такое к жизни страсть.</p>

***</p> В груди сердце бьётся, словно бешеное, будто вот-вот вырвется из рёберных оков, залив кровью всю сцену и сидящих в первых рядах несчастных. В ушах звенят аплодисменты, провожающие теперь меня со сцены. Я не знаю, чем это считать: позором или же крупицей признания, которого мне так хочется.

— Я не поэт, сам понимаешь. - Я сажусь в своё кресло на ватных ногах, боясь упасть.

— Брось! Если это твоя не самая лучшая работа, то какой должно быть то, в чём ты выкладываешься на сто процентов. - Его слова, как бальзам на душу: нужные, тёплые и нежные.

— Спасибо, Питер. А ты расскажешь, чем занимаешься?

— Ну, моя работа связана с языком программирования. - Парень смотрит на меня, мягко улыбаясь, даже не замечая, что к уголку его рта прилип кусочек клубники.

— Супер! - Я будто ловлю его волну и улыбаюсь в ответ. - Скажешь что-нибудь на пайтоне? - Я хихикаю, в ожидании реакции на шутку, которой не суждено случиться.

Он лишь молча жуёт песочное тесто и наконец отрывает свой взгляд от меня, смущённо блуждая им по увешанным картинами стенам кофейни.

— У тебя тут кое-что… - Я тянусь через столик и смахиваю пальцем кусочек клубники. - Вот!

— С-спасибо! - Его бледные щёки подёргивает румянец, как и мои, - а я вот хотел поинтересоваться, почему Ты скрываешь своё имя?

— Мне оно просто не нравится.

— Мне тоже. - Не подумав, отвечает он, румянец на его щеках становится гуще, доходя до шеи, когда он понимает, что ляпнул. - То есть, мне тоже моё имя не нравится... но я уверен, что однажды твоё имя станет народным достоянием и будет красоваться золотыми буквами на дорогом издании твоих книг…

— Засчитано… - Я отправляю кусочек пирога в рот. - Ты и правда не похож на приятного парня, который уплетает сладкое, только в путь.

— Я думал, что всем парням нравятся сладости и быть приятными с остроумными девушками.

— Как показывает практика, не всем. - Я вспоминаю Даррелла и круг его общения, представляющий девиц околомодельной внешности, чей филлер из губ давно мигрировал куда-то в область единственной извилины.

— И ты не похожа на остальных девушек… Ты кажешься такой… как тебе сказать? Неоднозначной.

— Да?

— Просто, когда я тебя увидел, то подумал, что ты настоящая леди, как сейчас! А когда мне довелось с тобой начать разговор, то я понял, что первое впечатление обманчиво.

— Это да… я часто порчу его, когда раскрываю рот.

— Нет! Ты не испортила! Просто я увидел тебя с иной стороны, и это просто замечательно!

— Спасибо… Но я не тот общепринятый типаж женской привлекательности… да и ты, если присмотреться, тоже не вписываешься ни в один типаж, который мне когда-либо встречался.

— А какой типаж для тебя предпочтительней? - Скромно спрашивает Питер.

— Ну, давным-давно, лет эдак, - я задумчиво перебираю пальцами, подсчитывая точное число прошедших лет, - шесть назад, я была безответно влюблена в одного парня.

Питер заинтересованно слушает меня, не отводя своих пронзительно-голубых глаз от меня.

— Влюблена я была безответно, потому что боялась к нему подойти.

— Я думал, что ты ничего не боишься, раз позволяешь себе ходить по тёмным переулкам.

— Короче. Этот парень был единственным готом в нашей школе в Балтиморе. Он был похож на Трента Резнора: нелюдимый, высокий, с длинными чёрными волосами… и холодными голубыми глазами. - Я пытаюсь выудить выцветший образ давно прошедшего отрочества. - Он часто приходил на наши тренировки по волейболу и матчи, сидя поодаль ото всех. Меня манила его отстранённость и дух таинственной опасности, что он выстроил вокруг себя. У нас в школе даже ходили слухи, что его видели с трупами, что он кого-то убил и прочее, и прочее.

— Да. Тебе нравятся диаметрально противоположные вещи.

— Ты сам сказал, что первое впечатление обманчиво. Кстати, а ты помнишь свою первую любовь?

Взгляд Питера стекленеет, будто он увидел призрака, однако потом он опускает глаза к своему бокалу с кофе, медленно размешивая вихрь в нём.

— К сожалению я мало чего помню из того, что было в школьные годы. - Он обескураженно продолжает глядеть в крошечную воронку бледно-коричневого цвета, словно пытается найти какие-то ответы в ней.

Рыцарь печального образа.

— Не хочешь проветриться? - Теперь я прерываю неловкую тишину, пока кто-то на сцене продолжает декларировать свой непризнанный шедевр.

— С радостью!

***</p> К моменту нашего выхода на улице стало прохладно. Толпы людей теперь разгуливают в куртках, укрываясь под зонтами и капюшонами от мелкого, но такого противного дождика, больше похожего на застывшую взвесь мелких капель в воздухе.

— Ну и погодка! - Ты покрепче кутаешься в дублёнку, нахохлившись, как воробей.

— Да. Неважная… - Я смотрю, как мило Ты морщишь спрятанный в воротнике носик. - Будет лучше, если я тебя подвезу до дома. Не хочу, чтобы ты снова попала в передрягу.

— Да… вчерашний день был тот ещё… - В тонких колготках и коротком сарафане мало кому удаётся согреться, поэтому я, положив ладонь между Твоих лопаток, иду вперёд в направлении оставленной машины.

Я чувствую под ладонью биение Твоего сердечка: быстрое и такое сильное, будто оно занимает большую часть Твоей грудной клетки, состоящую из узких, но крепких рёбер. Иного быть не может, ведь Ты такая несгибаемая!

Я открываю Тебе дверь, как преданный паж, и быстро ныряю в автомобиль со стороны водителя следом.

— Неплохо посидели! - Ты наклоняешь голову, улыбаясь мне, наверное, самой нежной улыбкой, которую я когда-либо видел в своей жизни.

— Действительно, неплохо. - Внутри меня будто пылает пожар, и хочется закурить, чтобы угомонить свои разбушевавшиеся кишки, из-за которых все мои конечности каменеют, и я готов рухнуть прямо здесь перед Тобой.

Позор!

— Ты в порядке? - Положив руку мне на колено, Ты обеспокоенно смотришь на меня так, как никто другой в жизни не смотрел на меня. - Не слишком ли много сладкого?

— Нет… нет… - Я склоняю голову, чтобы Ты не видела подступающих к моим глазам слёз. - Ладно! Поехали! - Я надуваю щёки, выпуская из плотно сжатых губ воздух.

— Только будь аккуратен. Хорошо? - Это было последнее, что Ты сказала, прежде чем замолчать на всё время нашей поездки до Твоего дома.

За окном мелькает неон вывесок и тёплый свет уличных фонарей, отражающийся в каплях на боковых стёклах и играющий с тенями на Твоём личике, на которое я боюсь взглянуть, чтобы не засмотреться и не столкнуться с проезжающим мимо автомобилем.

Мы едем в полной тишине.

Неужели я запорол наше свидание? Уверен, что Ты теперь считаешь меня самым скучным человеком на земле, с которым невозможно общаться! Чёрт! Я чувствую себя таким ничтожным по сравнению с Тобой! Хорошо, что Ты не видишь жалкого выражения моей физиономии, когда я жую губы и непроизвольно морщу брови (вернее то, что от них осталось), вспоминая этот вечер и предшествующие ему день с ночью, когда я почти не спал, переполненный волнением и предвосхищением встречи с Тобой. Они всё сильнее разрывают меня на части, когда я замечаю, как Ты роняешь голову на грудь в дрёме, не чувствуя дороги или манёвров на ней. В этот момент я снова понимаю, что бог всё-таки существует, раз он посылает мне такого ангела.

Припарковавшись около Твоего дома я поражаюсь крепости Твоего сна: Твоё безмятежное личико спрятано за ниспадающими прядями волос, которые я заправляю за ушко, боясь потревожить Тебя, но время нашей встречи подходит к концу, а мне так не хочется расставаться с Тобой, пусть даже и спящей.

Как же мне хочется разбудить Тебя поцелуем, как в сказках, но я, отнюдь, не принц, и мы не в сказке живём.

Это кошмар.

— М-мы приехали. - Я аккуратно кладу ладонь Тебе на плечико и вижу, как Ты хлопаешь ресничками, продираясь сквозь тёплый плен дремоты.

Ты не в состоянии понять, где Ты, но потом видишь знакомую парадную дверь в здании из красного кирпича.

— Мы уже приехали? - Бормочешь Ты, будто и не слышала того, что я говорил Тебе.

— Д-да. - Я отстраняюсь назад, чтобы Ты не подумала ничего превратного.

— Так быстро?

— Я же обещал, что ты будешь дома в десять.

— Точно… - Ты потягиваешься, раздвинув локти и так сладенько зевнув. - Я и не знала, что ты настоящий джентльмен.

— Уверен, любой другой сделал бы точно так же.

— Ничего подобного. Ты хороший парень…

Я смотрел много ромкомов и слышал много историй о том, как предложения френдзоны начинались именно с этих слов. Всё моё тело сжимается, готовясь к болезненному уколу реальности.

— С-спасибо…

— Не хочешь ещё встретиться на неделе?

— Ещё одно свидание?

— Да.