11. Последние тёплые дни зимы (1/2)

Извне салона раздался в очередной раз приглушенный гул, будто ветер слишком сильно подул в дверь. Самый первый звук фразы Доброхотова из-за этого гула был не слышен.

— Ты думаешь, ты проедешь?

Костеша отпустил педаль, и машина скатилась обратно в небольшую яму, заставляя всех внутри бултыхнуться. Антону было неприятно вдвойне: это именно он стоял в багажнике, перекинутый верхом через сиденья.

— Чё, ебанулся сомневаться в ней? — тихо себе под нос пробурчал Тимофей. — Я ей движок японский куплю, будет пизже спорткара. Она ещё тебя переживёт.

— Сплюнь, — недовольно сказал Артём, но Костеша на это ничего не ответил и просто вдавил газ в пол. Опять раздался гул трения шин о снег, а машина, будто реально даже шагая двумя ногами, судя по покачиваниям, забралась на кочку и, поднатужившись чуть побольше, выбралась из ухаба. Ощутимо было общее облегчение.

— Почему тут так нечищено? Как остальные ездят? Всем насрать? — слышались возмущения на повышенной тональности голоса от впереди сидящего Арсения, которому данные бултыхания тоже не нравились.

— Это не основная дорога, — спокойно, но с присущим уже в адрес Попова лёгким налётом недовольства в голосе, ответил Костеша. Антону такие их переговоры иногда напоминали диалоги давно женатой не по любви, а по случайному перепихону пары. — Это обратная сторона.

Попов обернулся на него в возмущенном удивлении.

— А какого хрена мы едем не по главной дороге?

— Потому что так надо, какая тебе разница? — сперва ответил он, вновь после чего подпрыгивая в унисон со всеми на кочке. УАЗ шёл по снегу, как ледокол. Костеша, всё же, не оставил Попова без пояснения. — С этой стороны проще заходить, — интонация его давала Арсению понять, что на следующие вопросы он так вежливо отвечать уже не будет.

Скрипя шинами, что давили под собой снег, машина поддала скорости и довольно быстро проехала пустой участок между высокими заборами, после чего добралась до едва заметной двери в одном из них и остановилась с громким треском старого советского ручника. Чуть помедлив сперва, чтобы понять по молчащему неподвижно Костеше, что можно выходить, все, включая особенно полного энтузиазма в данном действии Антона, вывалились из дверей автомобиля прямо в снег. Тимофей вышел вслед за всеми, хлопнув громко дверью, после чего бережно двумя пальцами поднял от лобового стекла дворники, и те повисли в воздухе. Повернулся, приблизился к двери под всеобщими взглядами, смотря при этом куда-то на верх забора из профлиста. Он оглянулся на Антона.

— Шаст, дай рукавицы.

Шастун вынул из кармана свои торчащие варежки и кинул их Тимофею. Последний быстро натянул те на ладони, после чего скрючился немного у ограждения, как большая кошка перед прыжком.

— Через забор?! — возмутился Арсений сбоку, когда Костеша уже подпрыгнул, громко ударяя ногами о стальной профлист. Он подтянулся ловко на руках, ладони которых в мягких варежках цеплялись за острый прогибающийся металл сверху. Закинув одну ногу, Костеша быстро перемахнул через забор и спрыгнул с обратной стороны. Послышался лязг засова, и затем дверь раскрылась, являя в небольшом проёме смотрящего на Попова Тимофея.

— Ключ под ковриком, — недовольно пояснил тот Арсению. — Ты видишь тут коврик? — он ткнул ладонью в сторону земли, где лежала куча непротоптанного снега. Попов, как и остальные, промолчал. — Вот и я не вижу. Так что не ной. Скажи спасибо, что я не тебя заставил лезть. А мог бы — знаю, что твои ляхи могут делать.

Он отошёл на этом от прохода, позволяя остальным зайти. Антон, пригнувшийся, чтобы пролезть в проём, когда оказался внутри самым последним, запер засов и сразу же огляделся. На горизонте он уже видел, как по снегу большого участка в направлении Костеши-старшего мчится с широкой улыбкой морды собака. Артём при виде этого бросил в сугроб все пакеты с продуктами, которые нёс, прямо там, где стоял, совершенно про них забывая. Костеша на прыгающую восторженно у своих ног собаку не обратил абсолютно никакого внимания, продолжая шагать к дому, и та переключилась на следующую по пути цель — раскрытые объятия Доброхотова. Ей достаточно было одну секунду понюхать тому ладони, и этого хватило для идентификации парня как друга.

— Ой, какая красавица! — он схватил собаку за мягкие пушистые уши, принимаясь усердно их мять, после чего смешно присел на корточки, чтобы обхватить животное полностью за шею, что ему аукнулось, потому что настолько дружелюбная собака своим напором повалила его прямо на пятую точку в кучу снега. — Ой, бля, очко леденеет, — прокряхтел он, не отрываясь от пушистой шкуры. — Да ты ласковая девочка, какая хорошая, — собака юлила у него в объятиях, пытаясь облизать ему лицо, которое Артём старательно убирал от той подальше.

Антон в это время как раз дошёл до них двоих, немного приостанавливаясь рядом ради упоения этой очаровательной картиной. Собака была по-зимнему пушистая, очень ухоженная и здоровая — видно, что за ней ежедневно следили и кормили. А ещё всё в ней — даже форма морды и ушей, — очень сильно напоминали Антону его Айву, что ждала его дома с мамой и бабушкой. Сильнее всего был похож такой же пушистый калачик на попе, что дрыгался сейчас из стороны в сторону, сигналя о радости внутри животного. Разве что, Айва у него была слегка жёлтенькой с пепельно-серой посыпкой на спине и морде и ласковыми рыжими глазами, а эта собака была прямо белая с забавным чёрным пятном на одном из серых глаз, и такими же ярко-чёрными отметинами на спине, как седло на лошади. Шастун с небольшой улыбкой на лице оставил забывшего про всё вокруг Доброхотова дальше сидеть в сугробе с собакой. Он, несущий лишь большой походный рюкзак на спине, которым с ним поделился Попов по разрешению Тимофея, подобрал из снега пакеты с продуктами и потопал за остальными к дому.

Он окинул подкованным взглядом окружение, понимая, что участок, на котором они сейчас находились, был действительно большой. У семьи Антона, конечно, земли было, наверное, даже побольше, но она и использовалась для совершенно иных целей: куча грядок, загонов для животных, амбар, сам дом и иные приспособления для ведения хозяйства съедали всё пространство, и оставались лишь узенькие тропинки между теплицами, по которым Шастун летом весело бегал босыми пятками от поросят и наоборот. Здесь же, особенно в данное время года, когда любую красоту клумб, которые здесь, возможно, были, съедал нетронутый будто за всю зиму снег, было крайне много места. Антон не видел никаких теплиц — на участке, круто идущем в гору, стоял лишь довольно большой двухэтажный дом, много деревьев по периметру, что закрывали его от остального мира, и где-то у противоположного края выглядывала из-за дома баня. Это был очень хорошо обустроенный участок. Шастун был действительно удивлён. Особенно его внимание сосредоточилось на деревьях, а точнее, на определённом его виде. Это были, должно быть, редкие и ужасно дорогие голубые ели, которые мало того, что имели реально насыщенный голубой оттенок, так ещё и свешивали вниз красновато-розовые шишки. Ими был высажен весь задний двор участка. Антон сделал обязательную пометку себе в голове изучить это дерево поближе чуть поздней.

Озираясь по сторонам, он чуть не столкнулся со стоящим на месте Данилом неподалёку от крыльца. Шастун дёрнулся, на что Суховцев плавно посмотрел через плечо. Глеб рядом с тем казался непривычно мелким.

— Чё стоим? — обратился к Данилу Антон с вопросом.

— Хз, — тот ответил и пожал плечами, на которых тоже висел рюкзак. — Тимофей сказал тут ждать.

Суховцев отвернулся обратно, становясь вновь неподвижнее даже, чем находящиеся рядом деревья. Антон отвёл взгляд в сторону, мимолётно пересекаясь им с Арсением, и поднял голову на дом. Стояла тишина, было слышно только, как наверху в верхушках сосен шумит ветер. Слегка уже вечерело, погода сегодня была хорошая, но довольно пасмурная, и небо, что зимой иногда было даже более голубое, чем летом, сейчас висело монохромной серостью над головами. После машины с тёплой печкой быстро становилось зябко, и хотелось поскорее зайти в дом. Вдруг в окнах загорелся свет, и, как ни странно, на втором этаже, а потом сразу погас. От Антона послышалось обозначающее этот факт для всех остальных «о», и сам он немного потоптался на месте. После зажегся свет и на первом этаже. Пару минут было слышно какое-то громкое копошение за дверями, а затем всё ненадолго стихло. В тиши опять стал слышен ветер наверху, но, к счастью всех стоявших снаружи, это прервалось звуком открывающейся входной двери. Серебристая ручка кивнула один раз, и показался Костеша в уже расстёгнутой куртке.

— Наконец-то, блин, — буркнул замерзший Арсений, быстрее всех забираясь по ступенькам на крыльцо и ныряя в освещённый коридор. Костеша оперативно остановил его своей сильной рукой поперёк груди. Взгляд Попова тут же метнулся вверх в замешательстве и небольшом испуге.

Тимофей на него не смотрел, а смотрел вдаль, куда-то в район отряхивающегося от снега Доброхотова с вдумчивым прищуром.

— Гостиная дальше по коридору, там ещё камин стоит. Не обознаетесь. Чтобы дальше неё не совались, пока я не разрешу.

— А туалет? — послышалось от Глеба. Тимофей опустил глаза на брата. Помолчал немного.

— Дверь сразу рядом с проёмом гостиной. Но не дальше него, ясно? — спокойно и холодно пояснил он.

Ему кивнул один лишь Глеб, и все продолжали жаться у прохода, пока Костеша-старший не отпустил притихшего Арсения из хватки, позволяя тому нырнуть в освещённый коридор и стянуть ботинки. Антон пропустил всех, даже подоспевшего Доброхотова, входя замыкающим мимо держащего дверь Тимофея.

— Почему в гостиной? — поинтересовался Антон, чем заработал от того крайне холодный взгляд. На фоне шуршала одежда ребят.

— Ну, можешь тут, прямо в коридоре сидеть. Я этого не запрещаю, — ответил тот немного язвительно, пожимая плечами.

— Ха-ха, угар, — сказал ему на это Антон монотонно, на самом деле не сильно беря в голову такой ответ от Костеши. — Так почему нельзя-то?

Тот помедлил пару секунд, стоя неподвижно. Оба смотрели друг другу в глаза: Антон со спокойным ожиданием, Тимофей — с выражением тотального заёба от всего окружающего мира и Антона с его вопросами в частности.

— Потому что конкретно мне сейчас надо сходить в котельную и со всем разобраться, чтобы отопление нормально работало, и вы к херам не околели. Как ты мог заметить, дом долго стоял пустой. Только потом я смогу прийти и сказать вам, что можно своими корявыми лапами трогать, а что нельзя. Куда ходить можно, а где получишь пизды, если сунешь туда свой нос. Так понятно? — нарочито любезно закончил он для Антона. Последний вытянул губы в линию и отмахнулся с недовольным «да, да». — А вы пока камином займитесь, — скомандовал он громко остальным. — Уберите лишнее, что там рядом стоит. Почистите, если надо. Как дело до розжига дойдёт, пусть Шаст этим займётся. Он, всё-таки, не такой косой, как вы все, — закончил он уже под нос, взял что-то, что стояло около порога, и скрылся за дверью, громко ею хлопая. Антон поднял ногу на весу и потянул за один из концов шнурка на ботинке, а головой всё косил в сторону маленьких декоративных окошек по обе стороны от входа. Когда там мелькнул тёмный силуэт, Шастун резко опустил ногу и шагнул ближе, лицом буквально прислоняясь к стеклу. Он видел, как Тимофей спустился по крыльцу и направился куда-то по периметру дома. Пятнистая собака всё прыгала у него под ногами, нисколько не опасаясь, будто хорошо знала и радовалась прибытию. Тимофей её настойчиво игнорировал и шёл дальше, мешая кроссовками рыхлый снег. Антон видел, что тот подобрал, выходя из дома — топор. Шастун отвернулся, когда силуэт в чёрной куртке скрылся из виду, и устремил взгляд на остальных, что уже передвинулись в сторону гостиной.

Прошло минут двадцать с момента, когда самый старший из них ушёл. Антон, уже помогший растопить камин, что уютно мерцал сейчас за закрытой решёткой, переодевшийся в более лёгкую одежду и порядком скучающий на диване, всё пилил взглядом входную дверь в коридоре, на которую с того места, где он сидел, открывался отличный вид. В общей тишине хорошо был слишим свист его носа, который почему-то совсем перестал нормально пропускать через себя воздух. Доброхотов сидел на полу со скрещенными ногами перед большим телевизором и всё листал каналы, но раз за разом экран показывал ему лишь чёрно-белую рябь. На другом диване, ровно напротив телевизора и по левую руку от Антона развалился вальяжно Суховцев с руками под головой и вытянутыми на ковре ногами. Сбоку от него, у самого подлокотника, сидел с подобранными под себя ступнями Глеб и имел на лице такой задумчивый вид, что казалось, будто он считает что-то у себя в уме, не иначе. Помещение с каждой минутой теплело (вероятно, тут помог ещё и старший Костеша), за окном стремительно темнело, а судя по Арсению, что так совершенно непринуждённо сидел рядом с Антоном и в буквальном смысле лип к его боку, щекой тычась куда-то в крепкое плечо, создавалось ощущение, что Тимофей вообще никогда не придёт. Шастун сидел прямо и не двигался, как камень, чувствуя справа от себя тепло Попова, и изредка переводил взгляды с двери на парней поочерёдно. В принципе, ничего не менялось. Лишь Данил временами открывал глаза и смотрел на них с Арсением, сталкиваясь взглядами с Антоном. Но это Шастуна не беспокоило, хоть по Суховцеву и было понятно — он не дурак, и язык тела Попова говорит ему всё самым что ни на есть понятным образом. Переживать по этому поводу не стоило: самого Данила, Антон знал, это всё мало заботило, и тот в самую последнюю очередь из всех пойдёт рассказывать Костеше-старшему о подобных моментах. Более того, Шастун уверен, что Суховцев вряд ли пойдёт вообще что-либо Костеше рассказывать, и, прекрасно всё понимая, тот нарочно не обмолвится перед Тимофеем и словом обо всём, что касается темы его и Арсения. А она, у Антона появлялось стойкое ощущение, начинала Тимофея беспокоить.

Неожиданно для всех, как из другого измерения в проёме гостиной показался старший. Будто от огня, Арсений тут же отпрянул от Антона, метнувшись на другой конец дивана с невероятной скоростью. Шастун же, в свою очередь, отметил, как странно Костеша выглядел. Во-первых, по непонятной причине тот появился не из двери, из которой высматривал его Антон, а изнутри дома откуда-то сверху. Он был уже без куртки, но, при этом, продолжал щеголять даже по коврам в уличной обуви, будто совершенно не заботясь о чистоте. В руке у него — Антон специально присмотрелся, концентрируя своё внимание именно в той области, — уже не было топора. Там пряталась пара отвёрток и какие-то кусачки. Когда Шастун отвёл оттуда взгляд, то заметил, как пристально Костеша смотрит именно на него. Стало не по себе, когда их взоры пересеклись.

— Чё тут телик ничё не показывает? — очень своевременно вклинился в эту напряжённую тишину между ними двумя Доброхотов. Стоило только этому серо-зелёному бледному взгляду уйти с его лица, Антону сразу полегчало.

— Значит, так надо, — невозмутимо ответил тому Костеша, и подошёл на пару шагов вперёд. Скорее всего, он просто вышел на центр комнаты, но Шастун стойко внутри ощущал, будто как раз к нему Тимофей и решил приблизиться.

— Заебок, конечно. Как бы не уссаться от такого веселья, — сказал Артём и неуклюже поднялся на ноги, кидая пульт куда-то в сторону.

— А ты, чё, приехал сюда, чтобы в телевизор попялить? — отвечал ему Тимофей. — Ты его поменьше смотри, а то наслушаешься там всякого, спать не сможешь.

Доброхотов хохотнул.

— Я-то? Спать не смогу? Рофлишь что-ли? Я везде усну, если надо, а вот какой-нибудь канал «Русская ночь» перед сном посмотреть дружно, или какие ни то «Голые и смешные» — это я только за, — протянул он довольно, потирая отсиженные ягодицы. — Сразу лучше спать будет.

Суховцев на диване хрюкнул, а Костеша посмотрел на Артёма, очень красноречиво подняв одну бровь.

— «Дружно»? То есть, ты хочешь, чтобы мы все сели в круг и на корявую порнуху подрочили? Ты, давай, в свои больные фантазии нас не втягивай, пожалуйста.

— А, ой, я об этом не подумал, — спохватился Доброхотов и отмахнулся. — Не, ты чё? Тогда не вариант. Меня дрочащие рядом мужики не возбуждают, я думаю. Это только по части Арса.

— «Ты думаешь»? — подал голос Суховцев на диване, с улыбкой поддевая друга и ещё больше вытягивая свои длинные ноги. За это Доброхотов с прищуром посмотрел в его сторону, после чего вывалил тихое «сука», подобрал с пола пульт и кинул им в парня, попадая в живот. Тот резко скрючился на диване от такого выстрела и забавно прохихикал. — Да и вообще, чё за извращения? — обратился он к тому, — кем надо быть, чтобы дрочить на «Голые и смешные»?

— Глебом. Вон, он каждый день это делает, по любому, — парировал Артём, заставляя Данила хохотнуть. Как ни стыдно было это признавать, такой тупой панч рассмешил даже Антона. Глеб в углу дивана поджался ещё больше, смотря на брата.

— Насчёт сна, — послышалось вдруг от Арсения, и все обернулись к нему. — Кто где расположится?

Лицо Тимофея опять приобрело серьёзность.

— Тут, в гостиной, два дивана. Значит, по два человека на один диван. Либо Шаст с Глебом и Дэн с Тёмой, либо наоборот. Они сами решат. И дальше по коридору одна спальня.

— Ладно, — опустил голову Арсений, и на это Костеша резко прищурился.

— А ты с кем хотел, а? — спросил он крайне прямо, с явным намёком.

Попов тут же поднял на того большие голубые глаза.

— Ни с кем, — тихо и быстро ответил он, и в голосе Антон отчётливо слышал робкий страх, появившийся непроизвольно.

— Чтобы спать «ни с кем», кроватей не хватит, — отрезал Костеша твёрдо тому, ставя на место. — Раз так, могу в бане на лавке обустроить. Мне для тебя не жалко.

Арсений продолжал смотреть на блондина, и Шастун видел сбоку, как в один момент что-то погасло в его глазах, и взгляд стал пустым, безразличным и холодным. Даже страх будто пропал куда-то.

— Говоря «ни с кем», я имел в виду ни с кем, кроме тебя, — проговорил он абсолютно монотонно и бесчувственно. Это немного успокоило старшего.

— А второй этаж? — спросил Антон непринуждённо, и из-за выражения лица Костеши уже успел пожалеть мгновенно, что встрял.

Тимофей выпрямил спину, становясь ещё выше.

— Итак, на второй этаж соваться вообще не рекомендую, — он объявил для всех. — Если суётесь, то свет можно включать только в коридоре и ванных. И нигде больше. В комнаты даже не думайте заходить. Ничего для вас там не приготовлено. Только увижу хоть намёк на то, что делаете не так, как я сказал, сразу побежите ночью через лесополосу до дома.

— А почему? — как обычно полюбопытствовал Доброхотов, и как обычно ему это вышло боком.

— Потому что, — прорычал на того Костеша, тем самым закрывая тему. — А сейчас я покажу, где тут что. И продукты захватите. Будем разбирать.

Все лениво поднялись с мест, кроме Арсения.

Антон не мог до конца понять, какой у всего, что происходило, был мотив. Сам он, в голове с недавнего времени анализирующий дважды каждый поступок Тимофея, предполагал, что так их главарь просто хотел сгладить углы. Наверняка тот сам прекрасно чувствовал напряжённость, что образовалась между всеми участниками. Поэтому внезапное предложение съездить за город, в принципе, не выходило за рамки стиля Костеши, но что-то в Антоне не переставало подозрительно подвякивать.

Старший рассказал, что у одного его знакомого он выпросил возможность зависнуть на даче некоторое время, что находилась примерно в сорока минутах езды от центра города. Тимофей поведал, что этот знакомый уехал на неопределённый срок, и поэтому дом вместе с отличным участком пустует. Неплохо было бы под конец зимы посидеть вместе, не думая о делах и обязанностях. Хотя, как предполагал Антон, Костеша не умеет не думать о делах и обязанностях, но, тем не менее, от поездки на природу лишний раз сам он отказаться не мог, потому поддержал идею.

Если задумываться, то Антон не верил, что такого рода поездка может хоть как-то спасти ситуацию. Она, возможно, действительно расслабляла, снимала усталость от предпоследней четверти десятого класса, что лежала у всех на плечах неприятным грузом. Но на этом всё. Мало что изменится, как Шастун считал: упрямая отрешённость Данила из принципа уже вряд ли исчезнет в ближайшее время. Антон чувствовал, находясь эмоционально к Суховцеву теперь даже ближе, чем знающий его много лет Тимофей, что последний того на каком-то уровне личного достоинства оскорбил. Они все, разумеется, никогда такими категориями и не мыслили, но, Антон уверен, именно у Суховцева такое чувство достоинства было. Артём тоже так и не достал язык обратно изо рта. Вероятно, если Костеша не был идиотом, такая молчаливость его извечной правой руки, что практически можно было бы даже сравнить с некой ролью секретаря, должна была напрягать его сильнее прочего. Моментами, как сейчас, Доброхотов возвращал на место свою любимую маску клоуна и развлекал окружающих, но нельзя было не заметить, по крайней мере, Антону, что тот всё ещё неустанно что-то решал в своей голове. Шастун не знал, что конкретно так грузило его друга: что-то, касаемое Тимофея и их дел, как, например, до сих пор продолжающая висеть Дамокловым мечом ситуация с Молотами, или же из памяти так же плохо выходило лицо задыхающегося в ванной Суховцева. Или всё сразу. Так или иначе, тот о чувствах своих не распространялся, и опять оставалось лишь гадать. Из их рабочей бригады оставался прежним лишь Глеб.

Антон порой забывал, что младший брат Тимофея вообще существует. За все прошедшие две трети учебного года ему ни разу не удалось заглянуть в то неизведанное нечто, чем является внутренний мир Глеба Костеши. Иногда тот раздражал Антона: своим молчанием, что иногда даже не замечаешь его и пугаешься, странными взглядами именно в адрес Шастуна, своей вечной походкой хвостом за братом, который не особо-то и обращает на него внимания. А порой тот вызывал у Антона искреннюю жалость и сочувствие, когда какой-нибудь Артём смеялся над ним наиболее ядовито, и всегда в такие моменты крутилось в голове «ну почему ты молчишь, почему не ответишь? Ну же!». А почему сам Антон никогда не заступался? На этот вопрос он всегда впоследствии с огромным чувством стыда не мог найти ответ. И после постоянно всплывала эта фраза — «в следующий раз я обязательно это сделаю». Так часто эти слова портят жизнь: «я обязательно покажу людям свои картины, но потом», «после этого я не промолчу», «ладно, это последний раз, и потом я уйду». «В следующий раз я обязательно...» — может ли быть что-то более лживым и обманчивым?

Недосказанность связывала между собой ещё один фрагмент на этих бусах — сам Тимофей. Антон следил за ним пристально с недавнего времени, подмечал каждую мелкую деталь его интонации, потому что уже давно выучил — тот редко говорит то, что думает. А думает он всегда — эти слова Попова в один из первых месяцев их знакомства он тоже прокручивал в голове, как чётки в руке, в последнее время всё чаще и чаще. Старший Костеша подозрительно замолк. Он не обмолвился о Молотах и своих планах, связанных с ними, ещё ни разу с того случая с Денисом на улице после школы, хотя до этого данная тема прямо мозолила ему пятую точку до жжения. Сидел тихо, молчал, всё так же давал всем поручения, всё так же в конце месяца раздавал деньги. Их стало чуть меньше, Антон заметил, но материальное обогащение его, как и раньше, мало беспокоило. Теперь ещё эта поездка на весёлых тонах, чтобы просто пооткисать. Могло создаться ощущение, что Тимофей правда взял себя в руки и понял, что много неправильного сотворил, и пора бы сбавить обороты. Возможно, чьи-то доводы его вразумили. Может быть, остальным это виделось именно так. Но Антон не верил. Хоть убей, он не мог. Но от поездки за город не отказался, просто продолжая держать нос по ветру. Отдых никому не помешает.

— Офигеть… — Арсений закрыл блокнот и положил его аккуратно между ними двумя на подоконник. Антон наклонялся спиной на торец стены оконного проёма расслабленно, одну ногу, что стояла у окна на подоконнике, держа согнутой, а вторую вальяжно свешивая вниз, чтобы та болталась. Взгляд его, чуть потянутый приятной дымкой от выпитой полбутылки пива, лежал на Попове все последние минут двадцать, что они здесь находились. — Тут очень много меня, — отметил Арсений, улыбаясь по-лисьи.

— Мне как-то надоело уже Оксану рисовать, — вполголоса объяснил ему Антон и сделал небольшой глоток из бутылки, после чего покачал пару раз болтающейся на полу ногой. Арсений смотрел на него, щурясь красноречиво, будто говоря, что он ему не верит. Шастун вздохнул. — Хорошо, если я просто скажу, что ты красивый, тебе будет приятно?

— Да, очень, — так же вполголоса ответил Арсений и лучисто улыбнулся, пряча руки куда-то в сгиб подогнутой под себя ноги. Антон кивнул и сделал ещё один крохотный глоток, отдавая после бутылку Попову.

Тимофей настойчиво рекомендовал не подниматься на второй этаж, а поэтому Антон с Арсением ушли именно туда. Везде здесь было очень темно кроме одного единственного места — какое-то открытое помещение, похожее на аналог гостиной второго этажа, имело большое окно с широким подоконником, и оба они уместились именно там. Взяли две бутылки — с вишней и с манго, — и растянули на двоих, сейчас уже по очереди допивая вторую. Было тихо, парни на первом этаже особо не шумели, и Антон с Арсением говорили очень приглушённо. При этом, в такой тишине оба прекрасно друг друга слышали.

— Я всё равно считаю, что это неправильно, — покачал головой Арсений, чувствуя, что наверняка не воспринимающий его слова всерьёз Антон всё равно его слушает. — Как так можно, когда есть мечта, а самое главное — есть возможности, — так упрямо тратить это всё попусту?

— Разве я не могу заниматься этим в качестве хобби?

— А разве не круто, когда твоё хобби — это твоя работа? — тут же парировал Арсений.

Антон устало вздохнул, покрутив бутылку на подоконнике.

— Ты мне очень напоминаешь порой мою бабушку, — сказал он, после чего продолжил, видя, как Попов ждёт от него пояснения. — Она такая же невозможная мечтательница. Грезила в детстве балетом, как сама мне рассказывала, а в итоге осталась вплоть до старости в посёлке пасти коров. Теперь пытается сделать так, чтобы я обязательно связал свою жизнь с живописью, будто не понимает, что это лишь фантазии.

Даже в общем мраке комнаты с тусклым отсветом из окна было видно, как Арсений насупился после его слов отчего-то.

— А ты только и можешь, что злорадствовать, да? — сказал он будто обиженно.

Антон напротив него поднял одну бровь.

— Кто сказал, что я злорадствую? Я лишь обозначил факт, — он чуть подтянулся на руках, так как стёк по подоконнику слишком низко, и стало неудобно. — Знаешь, Арс, я не особо в курсе, каково это — жить в твоей семье. Но могу предположить, что ты не очень хорошо имеешь представление, что значит, когда тебе пиздец как нужны деньги, — он посмотрел на Арсения прямо, без какой-либо тени агрессии в его адрес, и такой взгляд, кажется, успокоил Попова. Тот лишь продолжал слушать. — Так что я бы, может, и с радостью, но я не могу. На меня моя семья надеется. Мне нужно туда, где есть максимальный заработок при максимальных гарантиях, а я могу тебя уверять — картины не факт, что дадут мне первое, и уж точно не дадут второе. Понимаешь, бывает так, что жизнь посылает на хер всё, о чём ты когда-то мечтал.

— Я понимаю, — практически прервал его Арсений, опуская глаза вниз. — Прости, что так быканул, — Шастун ожидал от него иного продолжения, но тот резко соскочил с этого пути и увёл разговор в другое русло, поднимая глаза. — Так куда ты собираешься дальше?

Антон пожал плечами.

— Химфак, физфак, биоинженерия. Любое на выбор, куда попаду.

— И тебе нравится? — с лёгкой улыбкой и совсем едва заметной хмельной тенью смотрел на него Арсений.

— В принципе, да. Довольно интересно, да и выходит хорошо. Всё понимаю. А насчёт тебя? — Шастун глянул с вопросом на Попова.

Тот вздохнул, уводя на секунду глаза в сторону улицы, после чего немного выпрямился в спине, потягиваясь.

— Международные отношения.

— И как? — лицо Попова смялось в непонятной эмоции, и он махнул рукой, ничего не отвечая. Шастун нагнулся к нему ближе, руку поставив локтем на согнутое колено, после чего сказал даже ещё тише: — Кем ты хотел стать, Арсений?

Арсений сначала повернулся на Антона, но, столкнувшись с ним взглядом, опустил глаза на свои бледные ладони.

— До сих пор хочу, — поправил он полушёпотом.

— Кем?

В уголках его губ заиграла тихим звоном грустная улыбка. Что-то болезненно-приятное, судя по всему, загорелось у него в голове.

— Актёром.

Шастун улыбнулся по-доброму, сразу представляя в уме множество картинок, но те резко прервались, и улыбка пропала.

— А почему тогда международные?..