Глава 5 (1/2)

Мамору не был уверен, хочет ли он сталкиваться с врагом лицом к лицу, даже когда узнал, что такое наконец-то вероятно. Однако теперь, когда за его спиной шла Усаги, он был не уверен вдвойне. И нет, не потому, что, кажется, все их непростые отношения достигли пика, накалились до предела, хотя и это доводило Мамору до изнеможения. И не потому, что он не доверял Цукино. Джиба боялся, что не сможет ей помочь, боялся, что она останется со злом один на один, беззащитная, израненная, а он ничего не сможет с этим поделать. И в этом будет виноват он, он и никто другой.

Вот уже несколько месяцев Мамору преследовал один и тот же сон, и у него было странное чувство, что происходящее в нем уже случалось. Эта повторяющаяся навязчивость словно тянула Джиба куда-то в прошлое, которое оставалось сгустком разрозненных воспоминаний, порой бессмысленных, не несущих в себе никакой ценности. Мамору никогда не признавался, насколько он боялся этого сна — настолько, что никогда о нем никому не говорил. Он делился с Сецуной и Усаги некоторыми своими воспоминаниями, например, о том, что когда-то верные ему лорды стали врагами. Это могло быть полезно. Однако сон, который снился Мамору из раза в раз, был только его. Личным. Неприкасаемым.

В нем Усаги — Мамору чувствовал это, пусть и не видел, — билась в двери его квартиры, а он не пускал ее. И все. Слушал ее плач и молчал, сгорбленный от горя, ее рыданий и тишины между ними. Мамору чувствовал, что это не он. Не он сейчас. Это был какой-то другой Мамору, с другими чувствами, другой историей. И все же его прошибал холодный пот от того, что это была именно Усаги, и он был так жесток с ней. С ними. Потому что каждый этот сон Мамору умирал от отчаяния и боли, от жуткого страха потерять ее. Не прикоснуться к ней больше никогда и при этом уничтожить своей близостью.

Джиба казалось, что эта боязнь впиталась в него, просочилась в настоящее. Мамору страшился не успеть, не спасти, не закрыть плечом, и чем больше Усаги сопротивлялась его опеке, тем сильнее в нем был этот страх. Мамору пытался понять, почему так происходит. Но он мог только предполагать. Если верить Сецуне, они с Усаги когда-то любили друг друга, миллионы раз, и любви этой не была страшна даже гибель. Только вот сейчас все не так. Они не пара. Они даже не ладят. Что, если этим они нарушают естественный ход вещей, некий сакральный путь, и Вселенная изо всех сил заставляет их хотя бы больше беречь друг друга, если не любить? Король прошлого бился за свою Королеву, потому что любил ее. Мамору настоящего без сожаления отдаст за нее свою жизнь, потому что… потому что просто не может по-другому. Джиба знал, что перестанет спать, если позволит Цукино — неорганизованной, колкой, не переносящей его Цукино — погибнуть.

Мамору было искренне неловко от того, насколько ему безразличен тот факт, что они — Король и Королева — якобы когда-то любили друг друга. И насколько он неравнодушен к той, что шла сейчас рядом с ним, несмотря на страх и риск, готовая в любую секунду биться за него насмерть.

Выходит, его безрассудная самоотверженность все-таки из-за нее, Усаги? Не из-за Королевы прошлого, не из-за утерянной любви, не из-за долга? А из-за смешной студентки третьего курса, носящей детские хвостики-оданго и из вредности называющей его своим племянником?..

— Такседо, — ее горячая узкая ладонь неожиданно вцепилась в его, и Мамору машинально сжал девичьи пальцы, — куда мы идем? — он почувствовал, как Усаги поежилась, и аккуратнее перехватил ее руку.

— Для начала спрячем тебя.

Мамору остановился, оглядываясь. Единственный просторный пятачок в центре промзоны вовсе не выглядел загадочным, но Джиба знал, что это то самое место. Мамору потребовалось немало сил и времени, чтобы узнать, почему их враг выбрал именно его. Именно здесь когда-то огненные жрецы скидывали падаль и останки животных после кровавых жертвоприношений, оставляя те смердеть и разлагаться под солнцем. От древнего кладбища не осталось и следа, память была утеряна, район застроили нежилыми постройками. Но энергетика осталась. Для обычных, самых рядовых магов, наверное, она не имела существенного значения. Но для нечисти… и для Хранителя планеты…

Мамору провел не один день за книгами и статьями, бился над датами, чтобы наконец понять, что нападения совершилась в период убывания луны и обязательно каждое полнолуние — не раньше двадцати трех часов и не позже пяти утра. Сегодня луна как раз была полной.

«Юмы шли отсюда. Или их здесь создавали, или их сюда телепортировали. Они придут снова».

По крайней мере, сегодня.

— А теперь послушай, — Мамору резко развернул Усаги к себе лицом и взял ее за плечи, как маленькую девочку: ее макушка как раз еле возвышалась над его плечом, и это заставляло Джиба лишний раз испытать чувство ответственности за нее. — Ты должна пообещать мне, что ни за что не выдашь своего местоположения.

— Что? — растерялась Усаги. — Но если…

— Никаких «если», Сейлор Мун. Что бы ни случилось, ты должна остаться в тени. Помни, что мы не знаем, с кем имеем дело, и если со мной что-то случится, НеоТокио останется без защиты.

— Но ты… но…

— Пообещай, или мне придется увести тебя отсюда, — жестко велел Мамору. — Мои данные нестабильны. Возможно, после этой ночи враг сменит дислокацию, и мы снова потеряем его, и тогда уже ничего нельзя будет исправить. Мы не можем позволить себе ждать еще три года. Ты знаешь сама: зло окрепло. Время на исходе.

Усаги явно колебалась. Мамору видел сомнение в ее больших, отдающих влажной голубизной глазах, но девушка все еще верила ему.

— Хорошо, Такседо. Я обещаю, — упавшим голосом согласилась она, и Мамору отвел ее в закуток между постройками, который выбрал для себя.

Он был сплошь завален каким-то строительным мусором, но несколько кусков брезента удачно скрывали небольшую пустоту в глубине, при этом с такого ракурса было отлично видно площадку. Другого такого места, пожалуй, не имелось, и Мамору пришлось довольствоваться разрозненными стопками автомобильных шин. Беда была в том, что они находились на самом виду. Мамору было нужно сохранять идеальную неподвижность, чтобы не привлечь к себе внимания.

Сняв с головы цилиндр, Мамору занял неудобную позицию, пытаясь, не разгибаясь в полный рост, слиться со стеной, к которой были прижаты шины. Его тело мгновенно затекло, мозг затопили окружающие шумы: отдаленный лай цепного пса, скрип старой ветки над крышей сарая и гул собственного сердца. Казалось, оно барабанило так, что прятаться не было никакой необходимости: его слышно за милю. Джиба постарался прислушаться, не шумит ли Усаги, но с ее стороны, кажется, не раздавалось ни звука.

Было ли это хорошей идеей взять ее с собой? Он думал о Цукино гораздо больше, чем ему следовало в сложившейся ситуации.

Не успела эта мысль пронестись в его сознании, как пространство вокруг изменилось; оно словно бы исказилось, дрогнув и наполнившись тусклым светом — как отблеск старого затухающего фонаря, и из этого сгустка мертвенного света шагнул мужчина.

Мамору забыл, как дышать.

Это был совсем юный молодой человек — наверное, он даже младше Усаги. Высокий и стройный, с недлинными светлыми вьющимися волосами и статной осанкой. Ничего в нем не выдавало мерзостной сущности юмы, Мамору тщетно искал в нем следы уродства зла. Перед ним явно был не монстр. Это был человек. Маг. Кто-то… значимый. Потому что юноша, при всей своей внешней нормальности, был одет в нечто, напоминающее военную форму.

Сердце Мамору заполошно забилось в груди. Серый с алой каймой китель с воротником-стойкой, серые брюки, высокие черные сапоги… Джиба уже видел эту одежду, пусть и не так четко, но все же. Он знал, кто носил ее когда-то, много жизней назад. Шитэнно. Генералы Земного королевства, преданные королю Эндимиону. В иной реальности они встали на сторону зла. Стали демонами.

А сейчас? Неужели они, горе-Хранители, опоздали? Не может быть…

Тем временем юноша достал из-за пазухи что-то совсем крошечное и, брезгливо повертев вещицу, кинул ее на землю. Мамору показалось, что это нечто вроде пуговицы или кулона, но разглядеть ничего не успел. Юноша склонился над вещицей и распростер ладонь над нею, и та стала шириться и расти прямо на глазах. Мамору передернуло от отвращения: это была вовсе не пуговица, а полупрозрачный кокон, внутри которого, словно мерзкая личинка, сидело некое подобие голого человека, скрюченное в позе эмбриона. Когда личинка стала размером со взрослого мужчину, кокон лопнул, и на песок, вместе с тягучей слизью, вышла юма.

«Совсем как та, — с ужасом подумал Мамору, — без глаз».

Юноша с отвращением разглядывал свое творение, а потом скинул с плеча черный мешок, который Мамору в темноте даже не заметил, и толкнул ногой к юме. Она, как всегда безмолвная и неразвитая, проворно переоделась в зеленый спортивный костюм, нелепые желтые ботинки, напялила рыжий парик и замерла в ожидании команды.

— Иди уже, — презрительно фыркнул он, открыв телепорт, и юма, кивнув, исчезла в его кольце. — Надо отлупить костюмеров. Совсем обленились, — юноша развернулся, и Мамору понял, что у него не будет другого такого шанса.

Он, оттолкнувшись от стены, перемахнул через стопку старых шин, но сделал это на мгновение позже, чем Сейлор Мун вырвалась из своего убежища.

— Лунная диадема, в бой! — взвизгнула Усаги, и золотой полумесяц ударил юношу в самую грудь, заставив его, пораженного неожиданностью, отлететь на землю.

— Сейлор Мун! — взревел Мамору неизвестно зачем, ведь было уже поздно.

Усаги неслась прямо на демона, но тот уже успел прийти в себя. Откатившись в сторону, чтобы Сейлор Мун его не достала, он проворно вскочил на ноги и в несколько мгновений затерялся в полчище собственных светловолосых копий. Усаги приземлилась прямо на колени, но, кажется, это едва ли отвлекло ее.

— Какая встреча, — улыбнулись демоны одинаковыми пластиковыми улыбками, — не прошло и века, — его глаза плотоядно скользнули от Усаги к Мамору, и Джиба ясно увидел, что перед ним — вчерашний школьник, не старше, но от этого ему стало еще страшнее.

— Шитэнно! — воскликнула Усаги. — Неужели ты… неужели ты не помнишь, кто перед тобой?

«И она? И она их помнит?»