Глава 5 (1/2)

Сначала Усаги вроде бы даже выдохнула: перед ними явно была не юма, а человек, с первого взгляда, вполне прилично одетый. Но облегчение было лишь мгновением. С человеком явно было что-то не так. Он стоял к ним спиной на четвереньках, одной рукой цепляясь за край скамейки, а второй пытаясь поддержать клонящуюся к земле голову, словно она вдруг стала невыносимо тяжелой. Плечи его подрагивали, как в приступе лихорадки.

— Что с вами? — кинулась к мужчине Усаги, выронив на землю нож, и, упав перед незнакомцем на колени, взяла его за предплечья.

Незнакомец поднял белобрысую голову, и девушка попыталась заглянуть ему в глаза.

Усаги поняла, что мертвеет от ужаса. На бледном в сосудистых сетках лице этих самых глаз и не было — один сплошной ровный лоб, переходящий в бугор носа и клыкастую впадину безгубого рта со слизистой кровавой пеной, текущей по подбородку. Цукино тщетно таращилась туда, где должны были быть глаза, как-будто они могли все-таки появиться, и никак не могла ни закричать, ни сдвинуться с места. Пальцы ее намертво впились в костлявые руки чудовища, такие тонкие и твердые, будто синий пиджак был накинут прямо на скелет.

— Уходи!

Цукино безжалостно отлетела в сторону; содранная на локтях кожа и затылок горели огнем. Усаги не сразу смогла приподняться, с ужасом слыша немую борьбу, не в силах что-либо сделать. С неимоверным трудом ей удалось сесть, но от увиденного стало еще страшнее: Такседо Маск и чудовище дрались врукопашную. Черный цилиндр, который казался Усаги невероятно нелепым, лежал в пыли, а сам Мамору был залит кровью. Костлявые пальцы монстра сомкнулись на его шее. Лицо и руки Джиба были все, все в крови.

— Такседо! — Усаги и сама не узнала своего голоса — скулящего, сорванного, неестественного в мирной тиши парка.

Спотыкаясь и падая на колени, она сбитой птицей кинулась на чудовище и, повиснув на когтистой лапе, попыталась разомкнуть его стальную хватку, как в замедленной съемке видя угасающее отчаяние в синих глазах Мамору.

«Не может быть. Так не бывает», — пронеслось в голове Усаги.

Вот уже три года они с Мамору сражались рука об руку, были одной командой. Попадали в передряги, набивали шишки, расквашивали носы и бесконечно огрызались друг на друга. Но никогда Усаги и не думала, что будет видеть, как он умирает. Это было в ее прошлых реинкарнациях. Не в этой. В этой Мамору должен был навсегда остаться главным занудой в ее жизни.

«Не сейчас. Ты не умрешь. Только не снова. Только не из-за меня».

И видя, как закатились глаза Джиба, Усаги, позабыв о своей магической природе сенши, сделала то, на что бы, наверное, несмотря на позерство, не смогла бы решиться просто так. Отыскав отброшенный нож взглядом, Цукино схватила его и всадила в спину монстра. Один, два, десять — Усаги колотила и колотила его изо всех своих сил, всаживала лезвие по самую рукоять, и чудовище дрогнуло, но Цукино не остановилась. Утопая в его липкой крови, девушка изо всей мочи полосовала его лезвием, от бессилия ухватив ручку двумя руками. Даже когда чудовище упало наземь, увлекая за собой бесчувственное тело Мамору, Усаги не сразу смогла остановиться.

— Плутон, — прошептала Цукино слипшимися губами и, подползая к Такседо, дотронулась окровавленной рукой до полумесяца на лбу.

Нож остался торчать в теле монстра.

— Сейлор Мун? — сонно спросила Сецуна откуда-то из забытья. — Что случилось? Вы что-то видели? — ее голос был таким рассеянным и спокойным, что слова застряли в горле сами собой.

Закусив губу, Усаги взяла измазанное лицо Мамору в ладони. Он был абсолютно — нечеловечески — холодным.

— Принцесса? — Сецуна проснулась. Встревожилась. — Принцесса, вы слышите меня?

— Готовь медкомнату, — почти шепотом ответила Цукино. — Мы будем через пару минут.

Связь прервалась. Усаги сама разорвала ее, не в состоянии отвечать на вопросы Сецуны. Бережно подняв с земли цилиндр, девушка укутала Мамору полами его плаща и, сосредоточив остатки энергии, перебросила их с Джиба в дом Сецуны.

Мейо жила на окраине НеоТокио в частном доме, который Усаги, пожалуй, знала почти наизусть: пастельные стены, сухоцветы, твидовые клетчатые пледы и внушительная библиотека из книг с вычурными закладками-ляссе. Цукино одновременно и уважала, и побаивалась порядка Плутон: сама бы она никогда не смогла бы поддерживать такую выставочную чистоту и детальность — ни одного пятнышка, каждая вазочка на своем месте. Даже комнатные цветы у Сецуны цвели круглый год, будто бы и не отцветая, и так густо, словно Мейо всерьез сдабривала их какими-то контрабандными химикатами. Но со временем Усаги привыкла к аккуратности старшей подруги. У нее появилось любимое кресло, личная чашка, пара махровых носков… И все же ей еще никогда не доводилось видеть картинную прихожую Мейо с такого ракурса — сидя на полу, из последних сил поддерживая голову бессознательного Мамору.

— Что случилось? — выдохнула Сецуна, садясь рядом с Усаги, не жалея своей длинной бежевой комбинации, мигом заляпавшейся грязью и кровью; пальцы ее проворно принялись за бабочку на шее Джиба. — Он?..

— Я не знаю, — Усаги поняла, что чуть не плачет, но на слезы не было ни времени, ни энергии, — ты должна ему помочь, Сец. Это была не просто юма. Это был почти человек. У него были руки и ноги… и костюм. Такой синий офисный костюм в узкую полоску.

Цукино заметила, с какой тревогой глянула на нее Сецуна, но внимание ее было приковано к Мамору, к фиолетовым отметинам от пальцев на его светлой коже.

— Он жив. Просто без сознания. Перенесем его в медкомнату. Ты как, в порядке?

Усаги понимала, что у нее совершенно нет времени жалеть себя и, кивнув, подчинилась. Вдвоем с Сецуной они кое-как дотащили Джиба до подвального помещения, оборудованного под небольшой медицинский кабинет: кушетка, штатив для вливаний, полки и шкафы с медикаментами. Костюм Такседо Маска, мигнув, как сломанный стробоскоп, исчез, оставляя Мамору в бледно-розовой рубашке и брюках, таких странно чистых при его увечьях.

«Не думать», — приказала себе Усаги, подавив всхлип.

Она восхищалась самообладанием Сецуны, действующей так, словно перед ней было нечто неодушевленное, лишь некоторая бледность выдавала ее волнение. Сама же Усаги невольно сотрясалась от накатывающей паники.

— А теперь рассказывай, что случилось, — велела Сец, открывая ящики один за другим; взяв длинные ножницы, Мейо разрезала на Мамору одежду, обнажая раны. — Ничего серьезного, видимо, Мамору удавалось увернуться. Юма едва его задела.

— Мы дежурили в Красном парке, — как можно спокойнее начала Усаги, — когда вдруг услышали шум. Я выбежала первой и увидела человека.

— Человека? — Сецуна стала невозмутимо протирать следы от когтей на груди Мамору, будто делала это каждый день.

— Я думала, что это был человек. Юма стояла спиной, на ней был костюм, обувь… Все было не так, как обычно, — покачала головой Цукино, морщась от недавних воспоминаний. — Лишь оказавшись с ней лицом к лицу я поняла, кто передо мной. У нее… не было глаз. Только пасть и нос. Я онемела и ничего не могла поделать. Мамору оттолкнул меня, они сцепились, и чудовище ухватилось за его шею… Я пыталась оттащить его, но юма на меня не реагировала.

— Потому что качала из него энергию.

— Мне пришлось изрезать ее ножом. Я не знаю, мертва ли она.