Пролог (1/2)
Чёрт бы всё это побрал! Политиков, придумавших этот дурацкий закон, полицию, встретившую его громким одобрением! Обывателей, которые словно сошли с ума и с восторгом кинулись обзаводиться живым имуществом, будто многовековые моральные ценности ничего для них не значили.
Грегу никогда этот закон не нравился! Разумеется, инициатива о введении на территории Великобритании рабства была тщательно завёрнута в «красивую обёртку». После отделения от Европы и расторжения всех торговых договоров, экономика страны пребывала в упадке, у правительства не осталось денег, чтобы содержать тюрьмы и кормить за государственный счёт армию заключённых. Потому воров, мошенников и прочую криминальную публику приговаривали к принудительным тяжёлым работам на срок, соответствующий тяжести преступления. А убийц просто продавали в рабство любому, кто соглашался купить. Каждый, кто отнял жизнь у человека, на десять лет становился Вещью, у него не было документов, права свободного передвижения, права принимать собственные решения… Они не могли спать, когда хочется, есть, когда хочется, не имели права на одежду, кроме той, что выделит им хозяин. Неповиновение каралось мощным электрическим разрядом, посылаемым ошейником, который надевали сразу после суда и который Вещь могла снять, разве что оторвав себе голову.
— А как иначе? — пожимала плечами Салли, когда Грег горячо рассуждал о бесчеловечности такого обращения, пусть даже и с преступниками. — Это же убийцы! Люди сильно рискуют, покупая их, потому им нужен инструмент для подчинения. Подумай сам: электрошок никого не убивает, просто причиняет боль и вырубает на время. Если Вещь будет вести себя хорошо и делать всё, что прикажут, то никто и не станет её наказывать. Ни один человек в здравом уме не будет портить своё имущество.
Многим убийцам действительно везло, их покупали добропорядочные обыватели, польстившись на дармовую рабочую силу. Такие счастливчики помогали по хозяйству, ухаживали за садом, им поручали разнообразную работу, которую хозяин не мог или не хотел делать сам.
К примеру, один парнишка, пырнувший ножом приятеля в пьяной драке, попал к одинокой пенсионерке, которая относилась к нему чуть ли не как к родному внуку. Грег помнил, как его задержали. Тощий юнец, по виду едва избавившийся от приставки «тин»*, сидел посреди мостовой перед дверьми паба и рыдал, укачивая безжизненное тело. «Я не хотел… — словно в трансе повторял он, прижимая к себе труп окровавленными руками. — Джеки, друг… Прости меня, я не хотел!» Он не сопротивлялся, когда его забирали в участок, не отрицал свою вину.
Полгода спустя Лестрейд встретил парня на улице, тот тащил сумки из супермаркета, пытаясь подстроиться под медленную, шаркающую походку своей пожилой хозяйки, и смотрел на неё чуть ли не с обожанием. Он выглядел… иначе. Ухоженным, прилично одетым, щёки слегка округлились. Лишь ошейник, черневший над воротничком рубашки, говорил о том, что это не заботливый внук или племянник, помогающий старушке с покупками, что он — Вещь.
Грег тогда не удержался, подошёл и спросил как дела. Парнишка потупил глаза и промолчал: Вещам запрещалось разговаривать со свободными людьми, если только хозяин не разрешал им это делать. Ответила за него пожилая женщина:
— Бедный мальчик теперь хоть питается нормально! — она посмотрела на Лестрейда с таким возмущением, словно это он всю жизнь отбирал у парня еду. — Детство в приюте, потом экономил, чтобы заплатить за колледж!
Она перевела взгляд на свою Вещь, и глаза её потеплели.
— Ничего, милый. Авось я протяну до конца твоего срока, а после всё тебе и оставлю. Дом, сбережения… Сможешь начать новую жизнь.
Парень молчал, но на глазах его блестели слёзы. И Лестрейд в тот день впервые с момента введения этого дикого закона заснул спокойно.