Глава 10 - Братья - наша головная боль (2/2)

— Мне глубоко насрать, рассказывай.

— Наркоман, — Эндрю сел на подоконник и пощелкал пальцами. Фыркнув, Нат тут же бросил ему пачку своих сигарет, прекрасно зная, что тому нравится сладковатый вкус, хоть он этого никогда и не признает.

— Мы ждем.

— Ничего он мне не рассказывал! — фыркнул Аарон.

— Пизди больше, — кивнул Нат. — Кев? Или мне самому начать делать предположения? Молчишь. Ладно. Ты рассказал, как мне ломали пальцы? Нет. Как заставили играть со сломанными ребрами и трещиной в бедренной кости? Тоже нет. Эндрю, не подскажешь, в каком направлении двигаться?

— Что-то, связанное с защитой и братьями, — выдохнул ответ Миньярд вместе с дымом. — После этого мой дорогой брат решил отказаться от нашей сделки, от моей защиты, и потребовал рассказать о моем прошлом.

— А-а-а-а-а, — протянул рыжий, поднимаясь на ноги, чтобы взять сигарету из собственной пачки, лежавшей рядом с бедром голкипера и закурить. — Дай подумать… Черт, там было много всего, — и тут Нат замер, после чего медленно перевел взгляд на замершего Кевина. — Ты не посмел… Скажи, что ты этого не сделал, — он выбросил в окно только начатую сигарету и перешел на французский. — Скажи, что ты не рассказал ему, Кев, потому что иначе я и правда приду в ярость!

— Я лишь сказал правду.

— Сказал правду?! Ты рассказал о том, что я могу быть слаб! Ты знал, что!.. Блять, Дэй, ты не имел на это права! — Веснински закусил нижнюю губу, стараясь успокоить рвущееся из груди сердце, после чего заговорил на английском. — В точности рассказал мне всё. Сейчас же.

И Кевин рассказал. Его голос был тихим, но каждое слово звенело в тишине, как звон колокола. Дэй не смотрел в глаза брату, прятал взгляд, чувствуя себя совершенно ужасно, тогда как Аарон рядом сжался в комок. Они оба и правда чувствовали себя провинившимися детьми, которые сейчас сидели перед родителями. С каждым словом Нат становился все мрачнее, тогда как Эндрю на первый взгляд казался совершенно невозмутим. Выдавал его лишь слишком яркий и пронзительный взгляд, которым он сверлил щеку Веснински. Он слушал слова Кевина и начинал понимать, что же такого произошло с его собственным братом, раз он впервые за годы решил полезть в его прошлое. И от этого становилось тошно. Аарон волновался. Аарон заботился. Аарон переживал. Эндрю захотелось выплюнуть собственный желудок.

— Знаете, что, — голос Ната был сухим и хриплым, — рассказывайте друг другу всё, что хотите. Мне плевать. Я серьезно, Кев, хоть книгу пиши.

— Нат…

— Я, блять, говорил тебе! Я говорил тебе, чем это может для меня обернуться! Для нас троих! Думаешь, этот дебил будет держать язык за зубами?! Мне глубоко насрать на то, что знает он, но если об этом узнает и остальная команда… И что прикажешь мне с этим делать? М?! Я просто прекрасно балансировал на грани, когда скармливал им по кусочкам правду. Да, они расплывчато знают о том пиздеце в Гнезде, но теперь… Они будут жалеть меня и в то же время восхищаться. Хрен мне теперь, а не втихую сидеть в тени, прикрывая ваши задницы! Нас троих это коснется. Чем ты думал?! Думаешь, после такого они не начнут задавать вопросы?! Они не понимают слово «нет» и лезут со своими дебильными расспросами! И ты будешь взрываться и рассказывать им всё больше и больше. Чего ты, блять, добивался?! Думал вправить ему мозги?!

— Нат, хватит, — совсем тихо сказал Эндрю, но был проигнорирован.

— Он не перестанет! Он будет!..

— Абрам, — Миньярд схватил его за запястье, и парню показалось, что из него выбили весь воздух, таким осторожным и в то же время крепким было прикосновение. — Память ты ему не сотрешь.

Нат уже открыл было рот, чтобы ответить, когда зазвонил телефон. Его телефон. И он узнал эту мелодию, которую установил пару недель назад. Всё внутри сжалось, а желание продолжать улетучилось. Тяжело вздохнув, он забрал свою руку из хватки Эндрю, отошел на несколько шагов и наконец принял вызов.

— У меня отпуск до конца октября.

— Ты мне нужен.

— У нас уговор.

— У нас сделка. Или ты хочешь вернуться в Гнездо?

— Я ничего не хочу, — пробормотал себе под нос Веснински, падая в кресло мешок, одной этой фразой заставляя замереть всех в комнате.

— Ты нужен мне здесь, в Нью-Йорке. У нас встреча и нужен «Мясник».

— Я не… — он заставил себя проглотить протест, закрывая глаза. — Когда?

— Послезавтра. Тебе ничего не будет угрожать, никаких подстав. Только показательная порка для одного наглеца.

— Как же я это ненавижу… Ладно. Завтра выезжаю, — подождав секунду, он сбросил вызов.

Никто не спешил начинать говорить, а Натаниэль старался заставить себя дышать. Он так не хотел ехать, не хотел снова пачкать свои руки в крови, снова слышать крики и мольбы о пощаде, не хотел чувствовать эту ухмылку отца на губах. Но сделка есть сделка. Из груди вырвался нервный смешок. Он был готов каждый вечер грызться с Аароном и братьями, слушать рычание Сета, который понемногу начинал принимать критику, терпеть крики подгонявшего их всех Ваймака, смеяться с Ники и Элисон, выворачиваться из объятий Дэн и Мэтта, драться с Рене и говорить с Эндрю… Но он должен ехать. Вот так просто. Один звонок, и цепь на его шее натягивается, ошейник душит, но сделать с ним ничего нельзя, и он послушно кивает, чтобы потом побежать к ноге хозяина. Он — цепной пес.

Кевин смотрел на брата и чувствовал, как внутри него что-то ломается. Нат сейчас не притворялся, не играл. Он ничего больше не хотел. Он умирал. Но когда по его щеке скатилась слеза — все внутри Дэя просто рухнуло. Последний раз он видел, как брат плачет, когда тому было тринадцать. Но он плакал сейчас. Не было ни криков, ни истерики, но эта одна маленькая соленая капля, скатившаяся по тройке на его скуле… разрывала душу.

— Делайте, что хотите, — прохрипел Веснински, снова открывая глаза, но… его взгляд был пустым, мертвым. — Правда, Кев, делай, что хочешь. Я устал. Рассказывай, что хочешь. Играй, как и с кем хочешь. Но больше я твою задницу прикрывать не буду. Для этого у тебя теперь есть Эндрю.

— Нат…

— Я устал, брат. Ты не слышишь меня. Это не значит, что я ухожу. Я остаюсь. Всегда буду оставаться, потому что ты мой брат. Но рвать задницу ради тебя я больше просто не могу. Спасать в самый последний момент, если буду понимать, что иначе тебе пизда — да, но не больше. Делай, что хочешь, Кев.

— Нат, пожалуйста…

— Не смей ни о чем меня просить, — он даже не повысил голоса. И это было страшнее всего. Натаниэль, из которого эмоции и жизнь били фонтаном, притих. — Я устал. Я привез тебя в Пальметто. Я сказал тебе тогда, что не сдержал свое слово. Ты сказал, что справишься сам, что больше мне не нужно тебя защищать. Ты верил в это. А я, как дурак, продолжал снова и снова, несмотря на то, что ты… Я устал. Можешь сам? Делай. Я буду за твоей спиной, этого не изменить, но больше… И, Аарон, совет на будущее, — он перевел бесстрастный взгляд с брата на блондина, — цени то, что имеешь. Даже если тебе кажется, что этого мало.

— Мне ничего не скажешь? — лицо Эндрю ничуть не изменилось, но вот в голосе сквозили какая-то горечь и боль.

— А что мне тебе сказать? — Нат засунул руки в карманы, тяжело вздыхая. — Наши сделки в силе. Я уеду на пару дней, но вернусь. И всё будет, как раньше. Советую спрятать алкоголь на некоторое время, потому что этот идиот захочет нажраться. А лучше спрятать и его, потому что Жан заметит, что что-то не так. Как ты и говорил, он умный. Он всё поймет. Больше мне нечего тебе сказать. Во всяком случае сейчас.

— Не принимай решения, о которых потом пожалеешь.

— Сожаления для слабаков. А я… — Нат замолчал на полуслове, наконец глядя в пронзительные, сейчас невероятно острые золотые глаза. — Да, ты прав.

И он ушел, оставив после себя липкую тишину, пропитанную виной и болью. Кевин и Аарон очень быстро скрылись в комнате, прихватив с собой и бутылку виски, тогда как Эндрю остался сидеть на подоконнике, куря сигареты со вкусом карамели. Видеть Ната таким было… больно? Даже во время ломки тот не плакал, его взгляд никогда раньше не был таким так долго, а слова не были настолько пустыми. Выругавшись, Эндрю соскочил с подоконника и пошел в комнату к двум бывшим воронам. Но там был только Жан, который сказал, что рыжий уехал. Уехал? Он же сказал, что уедет только завтра… Внутри что-то неприятно заворочалось, заставляя схватить ключи от собственной машины, выйти на парковку и поехать вперед, одной рукой набирая рыжего. Минута. Целая минута гудков, пока наконец тот не взял трубку:

— Что?

— Где ты?

— Это имеет значение?

— Ты сказал, что дашь протянуть руку. Где?

— Корт.

— Наркоман.

Он доехал быстро, наверное, быстрее чем когда-либо, но акцентировать на этом внимание не хотелось. Когда Нат сказал, что он на корте, он не соврал. Он лежал прямо на отпечатке лисьей лапы и смотрел куда-то вверх расфокусированным взглядом, удобно положив руки под голову. Если бы не изредка вздымающаяся грудь, можно было бы сказать, что это и вовсе труп. Он даже не моргал. Просто лежал и смотрел. Эндрю был уверен, что рыжий слышит его шаги, но не поворачивает головы. Он подошел вплотную, толкнул кроссовком в бок, но тот даже не дернулся, продолжая пялиться в никуда. Голкипер попробовал снова, но снова был проигнорирован. Закатив глаза, он опустился рядом и лег, так же стараясь рассмотреть что-то в темноте наверху, но там не было ничего. Абсолютно ничего. То, чего они, как говорили, и хотели. Ничего. Пустота. Тьма.

— Значит, вернешься?

— Вернусь, — эхом отозвался Нат.

— Но ты ли вернешься? — рыжий не ответил, а тишина была давящей. — Аарон будет молчать.

— Я уже сказал, что мне плевать.

— Лжец.

— Нет. Я не вру. Я правда устал, Эндрю. Я чертовски устал. Я всю жизнь рвусь к свободе, к воздуху, стараюсь прожить хоть еще один день, но у меня больше нет сил. Я не могу. Кажется, даже не хочу. Кевин и Жан…

— У тебя есть ты сам. Позаботься о себе.

— Я уже говорил тебе, я себе не принадлежу.

— Но ты заключил какую-то сделку с розовым пони. Какую? И почему ты едешь завтра, если у тебя отпуск?

— Я… я и правда заключил сделку. Сейчас у него нет власти, чтобы отпустить меня, он стоит ниже отца, но если его не станет… Я придумал, как сделать это и не оставить следов. Процесс уже запущен, но я должен сделать еще и так, чтобы потом все прошло гладко. Поэтому и уезжаю. Надо укрепить позиции.

— Ты сказал, что твой отец работал с ними. Ты заменяешь его?

— Да.

— Почему?

— Потому что он в тюрьме. Пока что. А когда выйдет… убьет меня, вероятно. Я забрал его силу, его власть, его статус и имя. Его люди служат мне, хоть и скрипя зубами. Мне нужно было всё это, чтобы не подохнуть в Гнезде, это было единственное решение проблемы, а розовый пони и его отец были только рады такому профессионалу. И вот я здесь. И у меня есть выбор. Я могу продолжить рвать себя на части ради свободы, с которой не знаю, что делать, а могу… успокоиться. Просто остановиться. И с концами занять место отца. Или умереть. Хотя, можно сказать, что это и есть «и умереть». Это, на самом деле, не такая плохая перспектива…

— Лжец, — снова повторил Эндрю, поворачивая к нему голову. — Ты вздрагиваешь, когда кто-то вспоминает о нем, ты вздрагиваешь, когда вспоминаешь сам. И я слышал и видел тебя сегодня. Ты умрешь, если согласишься.

— Я устал, Эндрю, — Нат тоже повернул к нему голову, глядя на него пустым взглядом. — Я просто устал.

— Не смей, — Миньярд схватил его за подбородок, словно стараясь удержать, сделать хоть что-то. Одна единственная мысль взорвалась в его голове на секунду, ослепляя: «Я не хочу, чтобы он уходил. Я хочу, чтобы он остался. Насовсем.» — Ты сказал, что останешься, — голос надломился.

Эндрю сам не верил, что его голос может звучать так жалостливо. Нат ничего ему не обещал, лишь сказал, что останется. Пока что. Он ведь предупреждал, что не принадлежит себе, что он ходячий мертвец, но Эндрю не слушал, не хотел слышать. Он шел вперед, навстречу, а Веснински не возражал и так же шагал к нему. И где они теперь? Лежат на поле для гребаного экси, а в глазах рыжего пустота, которая была так присуща самому блондину. Нат передал ему себя, передал ему свой огонь, вложил в его грудь, но что осталось ему самому? Пустота. «Он уйдет, как остальные? Они все уходили… Он тоже уйдет. Я сам виноват. Он говорил…»

— Я останусь, — казалось, Нат читал его, как открытую книгу. — Я никуда не уйду. И даже если меня заберут… Я навсегда останусь здесь. Я ведь не умею летать, помнишь? — он болезненно усмехнулся, а потом заставил себя встать, оставляя Эндрю на полу.

— Забери это, — прохрипел блондин, неловко поднимаясь на ноги. — Забери.

Нат стоял к нему спиной, не уходил, слушая тяжелое дыхание, пока наконец не обернулся. Взгляд голубых глаз прожигал, раздирал на части, заставляя всё внутри гореть и рассыпаться. И Эндрю не мог ничего с собой поделать, как бы ни старался. И, кажется, рыжий все это прекрасно видел, понимал, потому что с ним творилось то же самое. Забрать это… Они могли лишь перекидывать это между собой, как горящий мяч, но выбросить уже просто не получится. Не с памятью Миньярда, не с внимательностью и чувствительностью Веснински.

За два шага Нат преодолел разделявшее их расстояние, чтобы оказаться так близко, что он мог рассмотреть свое отражение в золотистых глазах, в которых сейчас было столько эмоций. Хотелось рассмеяться. Над самим собой, над иронией этого мира, над тем, что это были именно они двое, а не кто-нибудь другой. Человек, который никого к себе не подпускал, потерявший надежду, ненавидевший эту жизнь, и человек, который рвался к свободе, цеплявшийся за жизнь когтями, менявший маски и личины. Два лжеца, которые говорили только правду. Две птицы с поломанными крыльями. Два хищника, которые никогда не тронут друг друга.

— А ты отдашь?

Такой простой вопрос… Эндрю так и хотелось крикнуть: «Будто ты сам не знаешь!» — но он не мог заставить себя даже пошевелиться. Конечно, нет. Он не отдаст. Он будет вариться в этом, но не отведет взгляд. Он будет тонуть, но не сделает ничего для собственного спасения, потому что спасение ему и не нужно вовсе. Он слишком склонен к саморазрушению, чтобы отказываться от этого.

— Я, например, не отдам, — Нат приподнял свою раскрытую ладонь на уровень лица, но так и не коснулся, хоть Эндрю уже и чувствовал тепло его кожи рядом со своей. Он сам не заметил, как еле заметно наклонил голову к руке, позволяя коснуться себя, чувствуя лишь чужие удивительно мягкие подушечки пальцев, контрастировавших с мозолистой ладонью. — Я обожгусь когда-нибудь…

— Время — самый ценный ресурс, — голос Эндрю хрипел, когда он начал возвращать Нату слова, которые были сказаны Рико больше месяца назад на интервью, но в совершенно ином контексте. — Оно не лечит. Больно будет всегда. Но время дает возможность привыкнуть. Спустя время ты перестаешь замечать старую боль. Спустя время эта боль становится частью тебя. Но это не значит, что боль будет бесконечной. Есть жизнь и без нее.

— Да?

— Да.

— Жалко только, что у меня сейчас очередной срыв, да?

И снова в голосе Ната проскользнула эта еле заметная игривая интонация, которая заставляла что-то внутри Эндрю переворачиваться. Так и хотелось разорвать его, заткнуть слишком умный рот, заставить закрыть эти прекрасные голубые глаза, смотревшие прямо в суть. Нат усмехнулся уголками губ, чувствуя, с какой силой Миньярд стиснул зубы, но первый не двигался. Он, будь проклят весь этот мир, как всегда, уважал границы и давал выбор.

Прошла минута, другая, а они оба не двигались с места, словно проверяя, у кого выдержка лучше. И Эндрю чувствовал, что начинает проигрывать. Кончики его пальцев покалывало, внутренности крутило, а все тело так и кричало о том, что невесомого прикосновения руки недостаточно, но Нат отстранился, словно почувствовал это, выходя из личного пространства, лишая своего тепла и прикосновения. Он мягко улыбался, а в его глазах снова сверкали эмоции, словно Эндрю был для него какой-то батарейкой. Или он был его солнцем, которое заряжало батарейку Ната. Они не знали. Но это было.