Глава 6. (2/2)

«Солнце и луна» — крутится, как заезженная пластинка, в голове Пака. Чонгуку нравится луна. Надо же. Чимину ведь тоже: не просто так ему приглянулся именно этот браслет с полумесяцем. Значит, Чимин всё же прогадал с подарком для Гука. Солнце полная противоположность… Жаль. А дальше приходит полное осознание сказанного Чонгуком. Он предложил вместе посмотреть на звёзды? Что происходит? Ему в кофе что-то подсыпали? Или в воздухе что-то распыляют? Почему это прозвучало как предложение пойти на ночное свидание? Да быть такого не может. Даже если Чимину этого бы очень хотелось — не в этой реальности.

— На звёзды? — не веря, всё же переспрашивает Чимин, чувствуя себя идиотом.

— Ага.

— У тебя, надеюсь, нет намерений убить меня где-то в лесу и закопать? — пытается шутить Пак, но звучит это слишком нервно.

— Как ты догадался? — подыгрывает Чон, делая максимально серьёзное лицо. Насколько это возможно.

Это какой-то идиотский флирт между ними? Точно в воздухе что-то.

— Я бы не отказался, — смущённо отвечает наконец на приглашение Чимин.

— Ещё бы ты посмел мне отказать, — насмешливо выдыхает Чонгук, бросив на Пака взгляд, как выстрел наповал, и допивает свой кофе. — Только у меня зал вечером, не могу пропустить, поедем после? Хоть у предков отпрашиваться не придётся, они уедут уже. Жаль, бабуля вместе с ними.

Он вспоминает о скором расставании, смотрит на стоящий рядом пакет с подарком, и становится грустно. Ему не хочется, чтобы бабушка Чимина уезжала. Почему нельзя махнуться отцом не глядя? Чонгук был бы совсем не против жить с Соён, её мамой и с Чимином, конечно же. Чон бросает на него быстрый взгляд. Они и так живут вместе, но лишь сейчас он начинает понимать все преимущества. Жаль только, что воспользоваться ими не получится.

— Хорошо, — коротко соглашается Чимин, задумавшись также об отъезде бабули. И вдруг возникает вопрос: будет ли Чонгук таким же, как сейчас, и после её отъезда? Или же это всего лишь её волшебное влияние на него? Хотелось бы, чтобы нет…

Они возвращаются домой в течении часа: по городу образовались пробки. Грёбаный час пик. И снова давка в автобусе, только теперь уже оба парня гордо защищают совместно купленный подарок.

Чимин встречает бабулю, вежливо кланяясь, а после не упускает возможности обнять её. Чонгук мнётся сзади, держа в руках пакет с йогуртницей. Они словно в очереди за обнимашками, каждый хочет урвать кусочек бабушкиного тепла. Родители ходят вокруг и причитают, что время собираться, потому что дорога до деревни долгая, неохота всю ночь провести за рулём. Чонгук закатывает глаза и скрипит зубами: какой же всё-таки отец нудный.

— Ба, мы тебе тут кое-что приготовили, — Чимин отходит в сторону, пропуская вперёд Гука с коробкой.

Тот вручает бабушке подарок, но она сразу же откладывает его в сторону, а затем силой притягивает Чона к себе и крепко обнимает.

— Веди себя благоразумно, милый. Я буду по тебе скучать, — похлопывает того по спине.

Чимин по-детски дует губы и округляет глаза. Ну вот опять.

— А по мне? — возмущается где-то сбоку.

Но Чонгук и бабушка, снова обнимаясь, его будто игнорируют. Замечательно.

— Там в коробке есть инструкция, как пользоваться. Всё легко и доступно, но если будут вопросы, не стесняйтесь и звоните мне, я всё подробно объясню, — даёт указания Чонгук, указывая на подарок. — Надеюсь, Вам понравится.

— Мне понравится всё, что бы вы там ни подарили, глупенькие, — добродушно смеётся бабушка. — Не ссорьтесь. Вы же у меня хорошие мальчики, — даёт последние наставления.

Соён встревает и вежливо напоминает, что времени у них действительно не так много на сборы и им следует поторопиться. Дохён уже ушёл заводить машину.

Чонгук, попрощавшись с бабушкой в последний раз, сообщает, что уходит в спортзал — он и так опаздывает, ещё получит от тренера. И, подхватив заранее подготовленную спортивную сумку, выходит из дома первым. Он не любит долгих прощаний. Он вообще их не любит. Ни в каком виде. Их было предостаточно в его жизни. Спасибо, «наелся».

— Далеко? — спрашивает отец. Невозможно пройти мимо без скандала, да?

— На тренировку, — коротко отвечает Чонгук, стараясь быть предельно вежливым.

— Домой чтобы пришел ночевать, — даёт наказ отец. — Я потом у Чимина спрошу.

Чем заставляет сына поморщиться. Так и хочется съехидничать и сказать, что они оба сегодня ночевать дома не собираются, но Гук прикусывает себе язык. Нельзя, иначе им не только не разрешат вдвоём на ночь глядя свалить из дома, но и вообще устроят тотальный надзор. Хотя, как они узнают?

— Хорошей дороги, — желает Чонгук в кои-то веки искренне, потому что отец едет с Соён и бабулей. Отправься он в дальний путь один, Гук бы мысленно пожелал ему не возвращаться.

Он спешит уйти, пока из дома не вышли женщины. Иначе будет ещё более тошно. Как быстро стерлись все приятные и тёплые воспоминания сегодняшнего дня, связанные с Чимином… Их вынужденное общение с отцом как яд, который Чонгук вынужден глотать каждый день в надежде, что небольшими дозами у него выработается привыкание. Но отчего-то он уверен, что сдохнет раньше.

Когда все уходят, Чимин плетётся наверх, в свою комнату. Смотрит на себя в зеркало и вдруг вспоминает о том, что они договорились с Чонгуком посмотреть этой ночью на звёзды. Это не свидание. Точно не оно, но Пак внезапно начинает мысленно перебирать свой гардероб и раздумывать над тем, что ему надеть. Конечно, чтобы впечатлить Гука, вероятнее всего, следовало бы нацепить юбку, чулки, а ещё иметь грудь и уж точно не член между ног. Господи, какой же бред лезет в голову. Ну что за идиотизм. Оденется, как обычно.

Чонгук избегает думать о бабуле, по которой уже скучает. Поэтому думает о Чимине, проведённом с ним дне и о том, что они собираются затусить вдвоём ещё и ночью. В отдалённом, укромном местечке, на крыше высотной заброшки, откуда всё небо видно, как на ладони — и огни мегаполиса не мешают рассмотреть все звезды. Гук представляет их с Чимином вместе: как они лежат на взятом с собой пледе, чтобы не пачкать одежду и было удобнее, лежат рядом, соприкасаясь плечами, потому что места не так много, и у него бегут мурашки по коже. Он пропускает удар, и от боли сбивается дыхание.

— Да что с тобой сегодня? — удивляется тренер. — Чон Чонгук, соберись, хватит витать в облаках! У тебя что, одни девчонки на уме? Весна ещё не скоро.

— Почему девчонки? — шипит Чонгук, потирая живот. Такой глупый удар пропустил… Ему правда стоит сосредоточиться. Он сюда пришел оттачивать технику и мастерство, а не фантазировать чёрт знает о чём.

— А что, мальчики? — сарказничает тренер, и Чонгук хмыкает.

— Может быть, — насмешливо выдыхает он, чем ввергает окружающих в шок, а тренер только хохочет. Знает, что Гук шутит. Или знает, что он вовсе не шутит, и его откровенно веселит реакция остальных.

Дальнейшая тренировка проходит уже более продуктивно. И тренер остается доволен, и Чонгук, хоть и чувствует себя выжатым до последней капли. Собираясь, он вяло размышляет о предстоящей поездке. И всё больше начинает сомневаться в том, стоит ли ему это делать.

Возможно, они с Чимином могли бы подружиться, но Чонгук этого не хочет. Вернее, он хочет не только этого. И в этом вся проблема.

Всю дорогу до дома он в своих мыслях. На автобусной остановке его выдёргивает из этого вязкого омута страхов, опасений и неуверенности приятный женский голос:

— Привет. Прикурить не найдётся?

Чонгук не курит. Даже не начинал. Он слишком ценит свои лёгкие, чтобы так глупо их убить — без хорошего здоровья успех в спорте ему не светит. И, тем не менее, зажигалку он с собой всегда носит. Как раз для таких случаев. Обычно это он подкатывает к девчонкам с сигаретами и предлагает по-джентельменски им прикурить, чтобы ненавязчиво начать разговор, а дальше уже всё идёт по плану. На памяти Чонгука, это первая, кто обращается к нему с подобной просьбой.

Он смотрит на неё. Оценивает профессионально, быстро и предвзято: хорошая кожа, вызывающе яркий макияж, пирсинг в носу, татушка на шее, неформальная одежда, стройные ноги. В его вкусе. Типаж, подходящий для минимума затрат и усилий с его стороны, если хочется кончить в кого-нибудь, а не в свой кулак.

— Привет. Конечно.

Он достаёт из кармана косухи газовую зажигалку, щёлкает кремниевым колесиком и придерживает у появившегося язычка пламени вторую руку, не давая его сдуть ветру. Девушка наклоняется и прикуривает сигарету, не вынимая её из губ. Затягивается и выпускает дым в сторону. Одного её взгляда достаточно, чтобы понять: она использовала лишь предлог, чтобы познакомиться, Чонгук ей нравится, он точно определяет такие вещи. Как нравится Чимину, в чём окончательно убедился сегодня днём, когда смог на холодную голову уже дома заново переосмыслить их прогулку и проанализировать каждую реакцию и каждое слово. И продолжал вариться в этом всю тренировку, пропуская удары.

Наверное, этот факт должен Чонгука радовать. Но вместо этого вызывает дрожь по телу и холод вниз по позвоночнику. Его это пугает — то, что между ним и Чимином происходит. То, как быстро и легко они сблизились всего за пару часов, как хорошо Чонгук себя ощущал рядом с Чимином, как правильно было держать его за руку и быть причиной его улыбок и смеха. То, как больно и плохо ему будет, когда всего этого не станет, допусти он ошибку, просчитайся в своих выводах, решись зайти дальше. Один раз он тоже был уверен, что у них всё взаимно. А кончилось всё адом для обоих. Переживать это снова он не готов, не хочет. Боится сделать шаг вперёд, ещё слишком хорошо помня, как его приложило об самое дно, вырвав крылья с мясом и переломав все кости. Нет, лучше даже не пробовать узнать, может ли что-то быть иначе теперь, между ним и Чимином.

И поэтому Чонгук делает то, что умеет лучше всего: очаровательно улыбается, представляется, называя своё имя, и спрашивает у незнакомки её. Он пропускает свой автобус, пока девушка курит, а они уже вовсю болтают, и садится на совершенно другой вместе с ней. Она предлагает посидеть в каком-нибудь кафе, познакомиться поближе, и Чон соглашается, заверяя, что у него нет никаких планов на вечер. Даже если они были. И он о них не забыл, как не может забыть о Чимине. В автобусе он всё-таки не выдерживает и хочет Чимину написать, чтобы тот его не ждал, но только взяв в руки телефон, понимает, что заряд на нуле — даже экран не зажигается. Внутри неприятно скребётся и ноет потревоженная совесть и протестующие чувства, но Чон быстро заталкивает их как можно глубже. Он ищет способы облегчить груз на сердце, отвлечься, забыться, вернуться в проторенную колею, выкинуть Чимина и всё, что с ним связано, из своей больной головы. Уже вечером, снимая куртку в чужой квартире, он слышит, как на пол со звоном что-то падает. Успевает заметить под ногами серебристый отблеск, но его уже решительно хватают за пояс джинсов и тащат в спальню. И он позволяет себя увести, ни разу не обернувшись.

Чимин уже давно собрался. Он примерно рассчитал время, ориентируясь на то, сколько обычно отсутствует Чонгук, когда уходит на тренировку. Но Чона всё ещё нет, а Пак нарезает нервные круги по гостиной. Он томится в предвкушении сегодняшнего вечера, примерно представляя, как всё будет. В его голове это чертовски романтично, даже несмотря на то что это вовсе не свидание. Для него в принципе проводить время с Гуком вот так, вместе, без выяснения отношений, пускай даже по большей части молча — уже праздник. Чимин и не помнит дней, чтобы они нормально общались, хотя бы как хорошие знакомые. Сегодняшний день для Пака был настолько неожиданным, что, кажется, он запомнит его на всю жизнь.

Блондин снова теребит на запястье подаренный Чоном браслет и поглядывает на часы. Чонгук прилично задерживается, но Чимин не решается ему позвонить.

Проходит уже несколько часов, и Чимин начинает нервничать не на шутку. Он всё-таки Чонгуку звонит. Женский обезличенный голос сообщает, что абонент не доступен. Пак звонит несколько раз, но итог один. Он уже и забыл, что они планировали куда-то поехать. Сейчас он мечется по дому, пытаясь не думать о самом худшем. С чего бы ему вообще переживать? Чонгук взрослый парень, ничего с ним не случится. А вдруг случилось? У них ведь были планы. Чон сам предложил эту поездку. Не мог же он о ней забыть? Но даже если и забыл, домой-то должен вернуться? Куда он, чёрт возьми, делся?

На часах второй час ночи, а на лице Чимина нескрываемая истерика. Он весь извёлся, искусал все губы и изодрал кожу вокруг ногтей. А фантазия предательски продолжает рисовать самые ужасные сценарии, пестрящие кровавыми картинками. Пак уже встречал Чонгука в жутком состоянии, с разбитой головой и гематомой на весь бок, и сердце заходится бешеным темпом, стоит только подумать, что сейчас всё может быть куда хуже, и Чон попросту не смог даже до дома добраться. Блядство какое-то. Его ведь не забил никто до смерти?!

Чимин не выдерживает. Ему ничего не остаётся, кроме как обзванивать больницы. О моргах он боится даже подумать, потому что кажется, только допусти он такую мысль, сам окажется их клиентом. Пак не знает друзей Чонгука и, тем более, их номеров, чтобы первым делом позвонить кому-то из них, не наводя лишний раз суету. Он вообще понятия не имеет, есть ли у Гука друзья?! С его-то скверным характером и нелюдимостью. Но Чимин готов уже мириться с чем угодно, лишь бы знать, что с Чоном всё в порядке: главное живой и желательно целый.

Четвёртая больница по счёту в телефонном справочнике — и везде ничего. Ни в одну из них не поступал никто с именем Чон Чонгук. Господи, лишь бы только с ним ничего не случилось, только бы всё обошлось!

Чимину становится совсем дурно от количества ненужных и кошмарных одновременно мыслей. Он на трясущихся ногах доходит до кухни, и перед ним встаёт выбор: наесться успокоительного или напиться? В холодильнике стоит Дохёнова бутылка соджу, а сверху на полке мамина аптечка. Или, может, махнуть всё сразу? Чтобы наверняка. Авось сдохнет уже наконец. Минус проблема в нежелательной влюблённости в своего сводного брата. Но Чимин никогда не задумывался о таком. Как бы сложно или дерьмово ни было — никогда. Он слишком характерный, чтобы прибегнуть к такому ущербному варианту решения проблем. Ладно, это всего лишь глупые мысли на нервах. А потому Пак тянется к верхней полке и стаскивает оттуда коробку аптечки. Находит нужные препараты и пьёт двойную дозу, потому что ещё чуть-чуть — и его зубы раскрошатся от того, как стучат. Его всего трясёт. Кажется, с ним такого не было ещё никогда. Никогда он так ни за кого и ни за что не переживал. Даже когда у него были первые серьёзные соревнования по фехтованию. Это вообще не сравнится. Сейчас же ему кажется, что он сходит с ума.

К пяти часам утра организм Чимина не выдерживает такого стресса и просто отключается. Возможно, и конская доза успокоительного, наконец, срабатывает. Но это уже неважно. Пак спит, свернувшись калачиком на диване, крепко сжимая в руках свой телефон. В доме всё ещё пахнет валерьянкой. А на полу у дивана валяется открытый телефонный справочник.

Но как бы организм ни требовал отдыха и покоя для нервной системы, Чимин-таки просыпается от хлопка входной двери. На часах семь утра, Пак подскакивает с дивана едва не с криком. Мозг лихорадочно пытается сообразить, что происходит. А если это родители? Что он им скажет? Как объяснит или оправдает отсутствие человека, в целостности и безопасности которого не уверен и сам? Его снова охватывает ужас, который в одно мгновение сменяется сперва на секундное облегчение, а после на разъедающий изнутри гнев.

На пороге стоит Чонгук. Взъерошенный, на первый взгляд целый и невредимый, но с ужасно виноватым лицом.

Блондин несколько раз промаргивается, пытаясь понять, не снится ли ему это. Но нет. Не снится. Стоит, сволота, и смотрит. Живой, здоровый. Чимин подходит ближе, уже на грани разрыдаться от переизбытка эмоций. А Чонгук молчит, не зная что сказать. Внешний вид Пака немного пугает. Он что, не спал всю ночь? Лицо осунувшееся, синяки под глазами, красные белки и искусанные губы. Чёрт… Чонгук вспоминает, почему сам не спал всю ночь.

— Ты где был? — задаёт Чимин ожидаемый вопрос, на который Гук так и не придумал ответ всю бесконечную дорогу домой, которую проделал пешком. У него ушло на это больше часа. Разум Чимина хоть и плохо соображает, но умудряется уцепиться за то, что видят его глаза: шея Чона светится засосами, на воротнике белой футболки след от фиолетовой помады.

Чимин не глупый, чтобы догадаться.

И сейчас его реальность разбивается на осколки, больно царапая всё внутри. Он всячески гнал от себя мысли, что случилось что-то плохое, а на самом деле, выходит, случилось что-то очень даже хорошее. Вот только не с ним.

— Чимин-а… — осторожно начинает Чонгук, но блондин меняется в лице мгновенно.

— Какой же ты конченый ублюдок, — нервно улыбается и произносит как-то тихо, будто подтверждая это самому себе. — Боже, — Чимин истерично смеётся. — Я тут места себе не нахожу, не знаю, что думать, больницы, блять, все обзваниваю, а он в это время трахается, — срывается на крик, а на глазах проступают несдержанные слёзы. Все моральные установки летят коту под хвост, и Пака прорывает. — Ну как? Хороша была? Скажи, что хороша, а то совсем обидно будет, — злобно язвит.

Он готов разорвать Чонгука на куски, но где-то в глубине души его успокаивает тот факт, что этот говнюк всё же живой. С ним всё в порядке. И уже плевать, что с самим Чимином нет и вряд ли уже будет. Ему больно. Искренне и сильно. Словно его предали, хоть и ничего не обещали. Но сердце в груди предательски сжимается, а горло сводит от желания кричать.

— Я думал, что сдохну здесь от мыслей, что он там может валяться в какой-то канаве полуживой. Что вдруг он не может добраться до дома? А если его сбила машина? Но браво тебе, Чон Чонгук, — Чимин наиграно аплодирует. — Я и подумать не мог, что ты просто-напросто вдавливаешь какую-то шлюху в матрас.

Гук резко выдыхает, и не заметив, как задерживал дыхание всё время, что Чимин на него кричал. Он понял всё, что тот сказал, но ему всё ещё нечего сказать в ответ. О чём он жалеет больше? О том, что всё осознанно испортил, когда мог бы, напротив, сделать всё как надо? Или же о том, что невольно дал Чимину ложную надежду, а потом предал его ожидания? Взгляд сам собой цепляется за браслет, когда Пак запускает обе руки в волосы, хватаясь за голову. Внутри всё спазмически сжимается так, что не продохнуть. И всё же ему нужно что-то сказать, попытаться Чимина как-то успокоить, хоть он и знает, что это не поможет, что совсем не этого от него ждут. Если всё ещё ждут после того, что он сделал…

— Чимин, я знаю, мы должны были встретиться, но… — пытается начать Гук, осторожно подбирая слова, и почти придумывает, как объясниться или хотя бы перестать выглядеть конченой мразью, кем он себя по праву считает. Но Чимин не даёт ему продолжить. Гук совсем не ожидает того, что происходит дальше.

Он видит, как Пак крепко стискивает зубы и до побелевших костяшек сжимает кулаки. Сил в организме едва хватает стоять на ногах, глаза застилает пелена злости и усталости. А жалкие попытки Чона оправдаться, упоминая их несостоявшуюся встречу, будто он и не слышал всего того, что проорал ему перед этим Чимин, попросту срывают чеку. Пак бьёт этого ублюдка в челюсть, со всего размаху, вкладывая в удар всё, что накопилось внутри, всю силу, на которую сейчас способен. Ему плевать, если Гук ему ответит. Плевать, если ему разобьют лицо в кровь. Внутри всё равно болит куда сильнее — и эту боль ничем не перебить.

От удара костяшки на руке вмиг наливаются краской, жутко саднят и ноют суставы пальцев: он привык к рукояти лёгкой рапиры, а вот в рукопашный бой вступал всего дважды, и то уж больно в юном возрасте. Но и это всё сейчас тоже неважно — Чимин поддаётся своему порыву и ни о чём не жалеет, даже когда голова Чонгука дёргается, и он видит выступившую кровь на его разбитой губе.

— Пошёл ты, Чон Чонгук. Слышишь? Пошёл ты на хуй, — выплёвывает ядовито слова прямо в лицо, глядя, как Чон, с удивлением, будто ещё не понял, что Чимин его только что ударил, стирает кровь с подбородка. Что ж, ещё один, финальный удар, который он сегодня пропустил — их было столько, что он сбился со счета. Но виноват только он один. И эту боль он заслужил. Кто не заслужил её, так это Чимин. И у Чонгука сердце кровью обливается, когда он видит его таким. Он ненавидит себя за это. Чимину надо было бить сильней, сломать ему нос, избить его ногами. Может быть, тогда Чонгук бы смог себя простить и отпустить ситуацию. Но Чимин этого не делает.

Он хватает с вешалки свой бомбер, в другую руку кроссовки, и вылетает из дома вот так, как есть, босой, яростно оттолкнув всё ещё пребывающего в ступоре Чонгука со своего пути. Эмоциональное состояние сейчас критическое, слёзы неконтролируемо бегут по щекам, а внутри словно что-то вырвали с мясом, оставив медленно истекать кровью.

Чонгук было дёргается следом, чтобы… Чтобы что? Чимина остановить? Не дать ему уйти? Рассказать, как на самом деле прошла его ночь? Интересно, чувствовал бы он себя сейчас лучше или хуже, если бы обвинения Пака отражали действительность? Получилось бы у Чонгука вытрахать его из своей головы, если бы он смог? Но он не смог. Он пытался. Упорно пытался почувствовать хоть что-то к той девчонке, имя которой уже забыл, даже не силясь запомнить с первого раза, но испытывал лишь бесконечное раздражение и саднящее разочарование. Потому что не то, всё не то. Не тот запах, не та кожа, не то тело: слишком мягкое, бесформенное, неприятное, совсем не такое, какое он бы хотел трогать, целовать, ласкать. Чонгука отталкивало в своей партнёрше абсолютно всё. В итоге он сдался, и она предложила ему вместо неудавшегося секса бухло. Стакан за стаканом, она жаловалась ему на свою жизнь, а он делал вид, что слушает. Сам думал о том, что это, наверное, конец. С ним творится такая невообразимая дичь, что даже к врачу ходить не надо, диагноз и так ясен: его ждёт плохой конец. Если всё продолжится так, как идёт, если не получится сбежать и спастись… От кого бежать? Для чего спасаться? Чонгук так задрался — испытывать все эти противоречивые желания и чувства, к этому невозможному парню, который так внезапно появился в его жизни и в ближайшее время совершенно точно никуда не денется. И Гуку с этим придётся учиться как-то жить. Лучше сдохнуть поскорее.

Он бьёт кулаком в стену, когда за Чимином оглушительно громко, как выстрел в тишине, захлопывается дверь. Борется с желанием, наплевав на всё, последовать за ним. И всё же остаётся стоять на месте, стискивая кулаки. Нельзя. Он повторяет себе это снова и снова: «нельзя, нельзя, не моё и никогда моим не будет, не трогай, оставь». Легче не становится, но всё же это удерживает его от очередной катастрофической ошибки. Ему нужно Чимина отпустить. Вернуться к исходной точке, когда они держались на расстоянии и знать друг друга не хотели. Так будет правильно. Так будет лучше для них обоих — и для Чимина в первую очередь. Поэтому Чонгук позволяет ему уйти.

Чимин обувается наспех на крыльце дома. Ему хочется убраться как можно скорее и как можно дальше, от Чонгука. И даже если тот выйдет сейчас за ним в попытке его остановить, Пак точно уверен, что не сдержится и попросту вцепится ему в глотку. Но этого не случается. Зачем Чону выбегать за Чимином? Зачем ему перед ним оправдываться, извиняться, унижаться? Они друг другу ничем не обязаны. Они друг другу никто. Всего лишь формально сводные братья. Может быть, Пак просто не предполагал, что всё, что было вчера, в этот день, развеется так быстро. Он словно в сказке о Золушке, где ровно в полночь всё волшебство заканчивается и карета превращается в тыкву. Вот только для Чимина этой тыквой оказался Чонгук. Как иронично, обхохочешься.

На этот раз блондин абсолютно твёрдо решает покончить с Чоном. Больше нет места для наивных, несбыточных фантазий. После них лишь больнее разбиваться о жесткое дно объективной реальности. Чимину больше не хочется гадать и искать объяснения Чоновому поведению, мотивам его поступков и причинам внезапно случившихся с ним перемен. Ничего больше не хочется. И в этот проклятый дом возвращаться тем более.

Единственное, на что Чимину не хватает смелости — это выбросить этот чёртов браслет. Сняв его, он долго крутит его в пальцах, рассматривая. Сидит уже больше четверти часа на пустой автобусной остановке, до которой буквально бежал не оглядываясь: куда ехать, не имеет ни малейшего понятия. И единственный, кто внезапно приходит на ум — Тэхён. Пак набирает текст сообщения, зажав в ладони украшение, что больно впивается металлическим полумесяцем в кожу, а после кладёт его в карман. Возможно, когда-нибудь он его и выкинет. Сделать это всё равно будет проще, чем выкинуть Чонгука из своей головы и из сердца.