Часть 1 (1/2)

В общем, вот вам предыстория: в один далеко не прекрасный день к ним в участок прибыл очередной пластмассовый мальчик с каменным еблищем. Гэвин, ясное дело, был настроен скептически. Департаменту, по его скромному мнению, вполне хватало одного Коннора — этот способен был заебать в край в считанные минуты, и пришествие ещё одного пиздливого тостера они просто не пережили бы. Но кто и когда прислушивался к бедному детективу Гэвину Риду?

Короче, припёрся этот хрен вместе с Фаулером. Гэвин, лениво гонявший с Тиной в шахматы на планшете, сперва подумал, что это Коннор.

А потом присмотрелся. И передумал.

У этого рожа была — как у Чикатило в его лучшие годы. То есть натурально маньяческий такой ебальник с застывшей тяжёлой челюстью и ледяным взглядом. Глаза, кстати, были светлые — смотрелось почти стрёмно. А ещё он был охренительно высоким — самый настоящий шкаф. В форменном, блядь, беленьком пиджачке от Киберхуяйф.

— Это RK900, — буркнул Джефф. А дальше Гэвин уже не слушал: что-то про технические характеристики, повышение процента раскрываемости, бла-бла-бла, как же мы раньше-то справлялись без портативного тостера, давайте вздрочнём на то, как он лижет улики!

— Пиздец, — проворчал тогда Гэвин и раздражённо передёрнул плечами. Покосился на андроида снова. Одёрнул себя. Вернулся к шахматам и шевельнул пальцами: пешка на голографическом экране перескочила вперёд.

Тина тонко улыбнулась и вдруг сказала:

— А он красавчик.

— Чё? — Гэвин уставился на неё озадаченно, почесал репу, потом недовольно хмыкнул. — Еблище его видела? Смотрит на нас как на говно, передовая, блядь, модель, и рожа такая, что можно вместо слаби…

— Твой типаж, — перебила его Тина и сделала ход.

Гэвин завис. Прищурился. И медленно начал:

— Тина, я тебя, конечно, люблю, но шутки у тебя херовые.

— А я и не шутила, — отозвалась она, безмятежно улыбнувшись. И взглянула на андроида. Гэвин невольно уставился на него тоже — и тот, перехватив его взгляд, приподнял идеально выточенные брови в немом равнодушном вопросе. Даже не улыбнулся, блядина игрушечная.

— Выглядит как форменный мудак, — буркнул Гэвин, и его конь сожрал пешку Тины. Долгие несколько секунд он боролся с собой, но проиграл — всё равно обернулся. Андроида в участке уже не было.

— Я же сказала, твой типаж, — сказала Тина и добавила раньше, чем Гэвин успел открыть рот:

— Шах и мат.

На дисплее высветилось жизнерадостное «вы проиграли». Гэвин раздражённо чертыхнулся и свернул игру. Потом выплюнул:

— Я не мучу с тостерами.

Тина вскинула брови.

— Реально, — добавил Гэвин уже не так уверенно.

Она выключила планшет, поднялась на ноги. Поправила рубашку. Обошла стол и, на пару секунд склонившись к самому уху Гэвина, насмешливо шепнула:

— Ставлю десятку на то, что ты к нему подкатишь.

— Готовься расстаться с бабками, — в тон ей отозвался Гэвин. Да чтобы он — к этому-то? Гэвин Рид не на помойке себя нашёл, нет, сэр. Это Андерсон мог долбиться в дёсна со своим пластиковым сынишкой (фу, ну и мерзость!), а он армию робоёбов пополнять не собирался.

…Два месяца спустя Гэвин с уверенностью мог сказать две вещи.

Первое: RK900 — Ричард, как его окрестили в участке, к его полнейшему равнодушию — действительно оказался отмороженным говнарём. Гэвин не был уверен, что этот хрен вообще знал о существовании лицевых мышц или что там заменяло их андроидам — рожа у него всегда была такая, как будто он по колено в дерьме стоял. Коллинз, к которому RK, к величайшему удовольствию избежавшего этой доли Гэвина, приставили, жаловался, что «с ним даже говорить трудно, как посмотрит — дрожь берёт», а остальных можно было и не упоминать: андроид практически ни с кем не общался. В общем, он был тем ещё унылым хмырём. Кто там прикручивал этому образцу симулятор социального взаимодействия, Гэвин не знал, но этот кто-то явно крупно проебался. Впрочем, задержания и допросы Ричард проводил идеально, а что ещё требуется от тостера на ножках?

И второе: Гэвин был верен своим принципам. Тина торчала ему десятку — яйца к Ричарду Гэвин не катил. Даже на жопу старался не пялиться, хотя уж она-то, жопа, была отменная.

Нет, Гэвин сделал кое-что намного более тупое, чем простой подкат.

Гэвин влюбился.

Ну, то есть сначала он, ясное дело, ни о чём подобном не думал. Даже не смотрел в сторону ёбаного Ричарда. Вообще не смотрел. Ни когда тот поправлял сраный воротничок, ни когда вскидывал тонкую чёрную бровь в идеальной симуляции вежливого недоумения. Ни когда застывал перед своим терминалом, неподвижный и суровый, с отливающим золотом диодом. Нет, Гэвин не смотрел. Гэвин не искал повод лишний раз пройти мимо. То, что он слонялся мимо Ричарда по сто раз на дню, было обусловлено одной-единственной причиной — набегами на офисную кофеварку, составлявшими изрядную долю его ежедневной рабочей рутины. Гэвин выдаивал из неё мерзкий горчащий кофе и, удерживая двумя пальцами горячий стаканчик, _не_ пялился на сосредоточенную рожу мистера я-самый-крутой-пластмассовый-говнюк.

Где-то между очередным недовольным взглядом Ричарда и тысячным глотком, обжёгшим горло, Гэвину пришлось скрепя сердце признать очевидное: Тина была права. Этого молчаливого сукина сына хотелось растормошить, выбесить, вывести на эмоции, так, чтобы его электронные мозги закоротило, а программа полетела к хуям. Чтобы вся вот эта вот безразличная шелуха слетела и осталось только сбоящее механическое нутро. Это стало для Гэвина почти наваждением, чем-то типа дебильного кинка, пунктиком в ежедневном расписании — доебаться до Ричарда. Наброситься на него, как злобная бешеная псина, из-за сущего пустяка — и, глядя на то, как он из раза в раз с неизменным равнодушием парирует каждую словесную атаку, давиться яростью, азартом и…

Уберите детей от экранов.

Гэвин Рид вообще никогда не отличался способностью делать правильный выбор по жизни: если проще, его фото могло бы иллюстрировать значение слова «идиот» в новейшем толковом словаре английского языка — его феерические проёбы варьировались где-то между выбором трусов в горошек для той-самой-первой-ночи-с-девчонкой и-и-и…

И — вот. Бессмысленной, не имеющей оснований, объяснения и права на существование влюблённостью в ходячий дилдак.

Впрочем, напоминай Ричард хуй хоть чем-то, кроме имени и мразотного характера, может, с этим ебанистическим чувством и получилось бы смириться: Гэвин довольно рано признал, что играет за голубую лигу (возможно, в ту самую роковую ночь, ради которой он напялил трусы в горошек), а с появлением андроидов ксенофилию перестали считать чем-то из ряда вон. Их же, девиантов, признали почти такими же, как люди, они же, блядь, тоже научились чувствовать, так что вот вам, пожалуйста, долбитесь на здоровье, специально для конченных ублюдков «Киберлайф» прикрутила новой партии куколок искусственное очко! И Гэвин, ясное дело, со всего этого дерьма плевался, но в кулак на киберпорнушку периодически всё-таки гонял. Пережить сам факт каких-то там нелепых чувств к пластмассовому мальчику он мог бы.

Но это был Ричард. Это был RK900, мистер я-тупо-лучше-вас, андроид года в номинации «Самые кислые щи», электронный умник с нулевой эмпатией и просто последний кусок говна, который Гэвина в лучшем случае ненавидел.

В худшем — вспоминал о его существовании только когда Гэвин до него доёбывался.

Вот почему Гэвин доёбывался до него каждый. Божий. День.

(Я хочу, чтобы ты помнил, кто я такой, Ричи, даже если в твоём алгоритме социального взаимодействия я буду проходить под красной звёздочкой: агрессия, недоброжелательность, враждебность.

Это всё ещё больше нуля.)

И каждый раз, когда он снова открывал рот, а Ричард медленно поднимал голову и пялился на него своими равнодушными серыми глазами, уёбскими и бескрайними, как грозовое небо, Гэвин отчётливо ощущал неминуемое приближение грядущего пиздеца — даже у них, пластмассовых, терпение было не резиновым.

Однажды оно должно было закончиться. Терпение. Гэвин надеялся, что тогда Ричард плюнет на всё и съебётся из его участка. А значит, может быть, рано или поздно съебётся и из его головы — оно ведь так работает, верно? С глаз долой, из сердца вон. Никакой торопливой злой дрочки под одеялом, никакого клубничного мороженого, никаких ссаных романтических комедий, которые Гэвин ненавидел всей душой и которые смотрел теперь с бессмысленным восторгом тупой тринадцатилетней девочки, ждущей принца на белом коне. Принца не было, был только конь, но Гэвин всё равно смотрел всю эту сопливую срань, жрал мороженое и думал: а что, если бы мы и правда?..

Не было никаких «если». Не было и быть не могло. Был только Ричард, диод которого от раза к разу всё чаще и чаще вспыхивал красным. Был только этот его взгляд «как-же-ты-меня-заебал», участок, делающий ставки, кто из них первым полезет в драку, и Джефф, пиздящий Гэвину про увольнение, если он не перестанет приставать к их высокотехнологичному лизуну улик.

Но Гэвину за два месяца даже увольнение стало немножечко до пизды — его тупые чувства, его неудовлетворённые желания, его ванильные мечты, на которые здоровый щетинистый мужик вроде него права как бы не имел, всё это в нём вскипело, перемешалось и переплавилось в странный коктейль злобы и похоти, и вот эти вот моменты, эти самые, когда Гэвин плевался ядом и сарказмом, а Ричард вскидывал брови и смотрел на него с выражением «что-опять-за-говно», стали для него…