4. Не спастись (1/2)
— А ты крыс боишься?
— Нет.
— А мышей?
— Нет.
— А змей?
— Не боюсь, мыши и крысы вообще милые, и я их дома держала даже.
— Крыс?!
— А почему нет? — пожала плечами, натыкаясь на странные взгляды Джереми и Луи.
— Ну, они же паразиты…
— Вообще-то, очень милые животные. И умные, порой даже умнее некоторых людей, — вздохнула, покрепче прижимая к себе лампу.
— Они же… мерзкие!
— Для кого как, я вот страдаю арахнофобией и впадаю в панику от…
— Что такое арахнофобия? — Джереми тряхнул своими светлыми волосами и с интересом приготовился слушать.
В это время упрыгавший вперед Луи неожиданно выскочил из-за ящиков и с счастливым лицом протянул в нашу сторону обмотанную чем-то руку с самым омерзительным созданием на планете, аккуратно его придерживая. К тому же величиной с мою ладонь, не меньше. В свете лампы все происходящее стало напоминать мой личный кошмар.
— Вау! Где ты его нашел? Это же редкий вид, они вроде еще и ядовитые! Их на аукционе продают за бешеные деньги! — Джереми подпрыгнул к своему другу и восторженно попытался вырвать из рук Луи находку. — Черт, нужно найти банку! И показать комдивам!
— Уль? — вопросительно протянул Луи, наблюдая, как я с нарастающей паникой смотрю на происходящее. — Что-то не так?
— Паук, — просипела я.
Ну, нахрен!
Кажется, я кого-то сбила, когда неслась как полудурочная, собирая косяки.
Ибо черное, с ярким красным пятном чудовище одним своим видом вогнало меня в состоянии паники.
***</p>
Женская солидарность существует. Меня отпоили чаем с успокоительным и отправили спать. Новость о том, что мы обнаружили ядовитого арахнида, который может быть на корабле не один, разлетелась быстро. Обо мне благополучно забыли, а я была только рада, спрятавшись в своей каморке, где этих паукообразных существ не было.
Что там делали с трюмом, не знаю, но два дня меня не трогали, и я благополучно отдыхала от потрясений, радуясь тому, что всем нет до меня дела.
Среди медичек случился маленький бунт, так как пауков женская часть тоже боялась. Но одно дело маленькие, обычные пауки, а совсем другое, когда у вас ядовитые твари водятся. Где уж эти пираты такое добро подцепили, не знаю и знать не хочу.
На третий день ко мне ввалились двое пареньков, которые, восхитившись моим самопожертвованием и готовностью взять вину на себя, решили взять меня под свою опеку, а точнее затащить меня в компанию балагуров. Намеки о том, что мне прекрасно и без них, никто не понимал, ну или делали вид. В общем, меня приволокли на камбуз и, усадив на лавку, огорошили:
— Ты теперь богата!
— Чего?
— Они хотели сказать, что тебе полагается доля от поимки паука, — жующий до этого мясо Эйс хлопнул меня по плечу так неожиданно, что я чуть в сторону не шарахнулась. — Продадите красавца, а деньги поделите.
— Да я в общем-то ничего и…
— Не глупи, ребенок, не в твоем положении отказываться от денег, — Татч, вытирая руки полотенцем, присел рядом, а я заткнулась. — А ты, огненная задница, не лезь к девчонке и так уже наворотил дел.
О, а я-то думала, что это его пылкий интерес к моей персоне угас. Звездюлей отвесили?
Эйс показал язык Татчу. Вот уж точно дитя, только по глазам видно, что соображает он весьма и весьма неплохо. Уж не знаю, что и как, но уверенности, что этот пацан подставит команду, как было в мультике, резко поубавилось.
Не похож на барана, идущего послушно мяснику под нож. Думать он умеет. Хотя на эмоциях, особенно таких как ярость не особо-то и думается, я вон, со своей рукой яркий пример.
Не знаю, за сколько продадут эту тварюшку, но от денег отказываться действительно глупо, так что ломать комедию не стала и просто благодарно кивнула Джереми и Луи, которые переглянулись и, нахально улыбнувшись, выдали что-то на подобии «сочтемся».
Портгас лишь хмыкнул, а я, выгадав момент, свалила к себе.
Они живые. Живые, блядь.
И настоящие.
А я, ошибка природы, поняла это только сейчас, пережив неделю в лазарете, три дня на камбузе и один день в трюме. Два дня отходя от панической атаки, сидя в своей каморке и питаясь успокаивающим чаем и святым духом очевидно закусывая, раз еще в голодный обморок не ебнулась.
Вот только единственное, что мне принесло это осознание — дрожащие коленки и волосы, вставшие дыбом.
Облегчение? Принятие? Как же.
Быть может, я нюня сопливая, но уж простите, хладнокровно воспринимать такую реальность выше моих сил.
Живые.
Нога, затягивающаяся свежими розовыми шрамами. Забинтованная Татчем рука, ночной разговор, вкусный чай и крохи подаренного спокойствия. Драка, спровоцированная мной по глупым, ничем не объяснимым причинам с малолетками, к которым и меня приписали. Лили с яркими засосами на шее, с ненавязчивой помощью. Смертельно ядовитые пауки в трюме, пиратский корабль и отстегнутые примерно двадцать миллионов, плюс минус столько же, если удастся набить цену или если вообще до этого счастливого момента доживу. Ну, а что? Кто не мечтал стать миллионером, а?
Реальное.
По-настоящему. Может, это чертов сон, но проверять теорию, основываясь на фильме «Начало», где играет Леонардо Ди Каприо, (вот уж кому в этом мире не повезло бы с именем), не хочется совершенно. Самоубийство не вариант.
От стресса сыплются волосы. Проводя рукой по своей шевелюре, с усмешкой «начесала» чуть ли не целый клок. Только витамины меня теперь не спасут от необходимости резать их очередной раз.
Последний раз их стригла мама, всегда до лопаток. Кривовато конечно, но у нее рука была легкой, и они отрастали быстро, так что ей всегда охотно давала их и ровнять, и расчесывать. Все говорила, чтобы она мне до плеч стригла или как брата, вплоть до выбритых висков, а она мне отвешивала подзатыльники, да ругалась. Говорила, что и так и ни рожи, ни кожи, а так я совсем на ребенка буду похожа. Смазливый мальчик.
Мы были слишком похожи. А ее фотографии, когда ей было двадцать три и она уже брата родила, заставляли меня ей верить. Тогда, она по глупости отца попросила волосы подровнять, а он так подровнял, что пришлось налысо брить, ибо тот ужас на вихрастой голове словами передать было сложно.
«Расти коса до пояса, не вырони ни волоса.
Расти, косонька, до пят — все волосоньки в ряд.
Расти, коса, не путайся — маму, дочка, слушайся».
Хреновой я дочкой была, мам. Прости меня за это, господи боже, просто прости, дуру непутевую. За каждую слезинку свою прости, мамочка.
Жива ли ты вообще, мама? А остальные живы или так же сгинули?
От воспоминаний перехватило дыхание и стянуло грудь, захотелось зареветь белугой. В мутном зеркале над умывальником отражалось исхудавшее лицо, череп, обтянутый белой, шелушащейся кожей, с синяками под глазами. Красотка, гроб готов, иди ложись, сейчас закопаем.
Говорят, стрижка к новой жизни. Новой жизни мне и так хватает, верните все назад. Стащенные у медсестер ножницы резали с завидной охотой. Волосы неприятно похрустывали над ухом, падали лохматыми прядями в раковину. В зеркале отражался тот самый мальчик Яша, с прической «Вам с торчками, или без?»*.
Тошнило. То ли от того, что толком кусок в горло не лез, то ли Морская болезнь решила вернуться. Холодная вода обжигала разгоряченную, опухшую от слез кожу лица. Уперевшись руками в раковину по бокам, дышала, восстанавливая дыхание, чувствуя, как капли скользили по лицу, падая вниз.
Остро хотелось выкурить блок сигарет, запивая все это тремя бутылками отборной водяры маленькими рюмочками, растягивая сомнительное удовольствие часов на шесть.
Принятие действительности, да?
Будто не со мной.
Голова легкая-легкая, избавившаяся от привычной тяжести, а мысли как цементные блоки давят.
Вот уж точно, попала на корабль мертвецов. Пусть и в будущем, но какая, блядь, ирония.
Думай о высоком, да, мам? А давай лучше о низменном подумаем, как выжить-то, свою шкуру спасти. Спасать кого-то? Ага, сейчас, пойду к Белоусу, прикинусь пророком, так меня же за мои пророчества нежно по тощей шее ножом погладят, да за борт кинут.
Не знаю, как другие, а я от одного присутствия Белоуса где-то поблизости чуть ли не обоссыкаюсь, будем честными. Аура у дедка такая, что за борт никто выбрасывать не будет, сам сиганешь с разбегу.
Жуткий мужик. И это я с ним лично не встречалась. Представить то, какие у него шрамы, вообще нереально. Перенести их из мультика в реальность просто мозг не в состоянии. Тот же Татч со своей загогулиной вокруг глаза смотрелся бы жутковато, если бы не помпадур эффект смазывал, да и вообще, у него на редкость добродушный вид для пирата.
В другие миры поверить сложно, я, как яркий пример происходящего безумия, не убедительна, увы. Единственный и неповторимый экземпляр, чтоб вас. И доказательств нет. Ангел-спаситель из меня аховый, и если на ангела я с трудом и смахиваю, благодаря своему эпичному падению, то только на какого-то бракованного бомжа-сумасшедшего, которого с небес турнули, чтоб видом своим атмосферу святости не портил.
Еще неизвестно, что случится, если я сейчас пойду и пиздану про будущее, вдруг реальность сломается, вообще взорвется, сотрется как карандашная помарка ластиком с белого листа или распадется по молекулам. На мир этот, откровенно говоря, плевать с Эвереста, а вот на свою шкуру — нет.
Здравствуй, здравый эгоизм, где же ты раньше был? Пусть история идет, как и шла. Я с тем же Портгасом не браталась, а Белоуса в батьки себе не признавала. У меня есть свой брат, есть отец, мама, родной дом, мир и жизнь.
Или был. Были.
В любом случае на брудершафт не пила и не буду.
Я никому ничего не должна. Не обязана. Клятв не давала, договоров не подписывала, душу дьяволу не продавала и вообще, все происходящее вокруг меня — какая-то чертовщина, в которую добровольно не полезу.
Пусть Портгас умирает, раз ему это суждено. Да, молод, красив и вообще парень забавный, еще совсем волчонок, только отрастивший зубы, не обточивший их на своих врагах, мне-то что?
Я тоже молодая и жить хочу. Желательно долго, счастливо и до седин, чтобы потом втирать своим внукам, если они вообще когда-нибудь будут, какой я была правильной и праведной. И до свадьбы ни-ни, и после свадьбы ни-ни, а детей сквозняком в форточку надуло.
Тошно.
Противно, ведь когда-то в подростковом возрасте рыдала сопливой девчонкой, слезы с соплями по лицу размазывая, проклиная всех на свете за его смерть. Тогда хотелось спасать мир, нести справедливость. Думалось «вот если бы…»
На лбу выросли рога, блядь.
Все мы крепки задним умом, сидя дома на диване и воображая себя творцами мира, а как дело дойдет, смываемся со скоростью света. Ебаная человеческая натура, которой моя личность подвержена скорее больше, чем меньше.
Волосы начали подсыхать и уверенно подниматься дыбом, вызывая кривую усмешку. Не прическа и смена имиджа, а убожество какое-то, но сейчас вроде чем кривее, тем моднее. Эстет во мне, видно, умудрился загнуться окончательно. Воистину, вкус у меня хороший был только в музыке. Во всем остальном простой столичный бомж, как говаривал мой излишне манерный братишка, чертов интеллигент в очках.
Умные книжки тоже читала, а надо было Робинзона Крузо учить наизусть и чертов «глупый детский мультик», который внезапно оказался основанным на реальных событиях.
Лили, увидев мое «эпатажное» творение на голове, зависла, открыв и закрыв рот. Стояла, смотрела на меня, раза четыре решая что-то сказать или прокомментировать, но в конце так и не произнося звука.
— Сильно криво? — вздохнула.
— Тебе точно не двадцать. На такое у взрослых людей мозгов не хватит.
— Скорее дурости. И да, мне больше.
— Не верю.
— Похуй, — флегматично пожала плечами. Все равно ненавистника нецензурных выражений здесь не было.
— Действительно, — покачала она головой. — Все в порядке?
— Да, — улыбнулась вымученно. — Я решила, как буду жить дальше. Заберу свою долю, куплю домик на каком-нибудь тихом острове и заживу тихой жизнью.
— А как же твой дом, семья? Ты не хочешь туда вернуться? — историю моего «нисхождения» на эту бренную землю она прекрасно знала, поэтому вопросы задавала, в принципе, правильные.
— Некуда. И не к кому.
— Прости.
— Ничего, все в порядке. Слушай, а ты можешь достать бутылку чего-нибудь крепкого и сигареты? — спросила внезапно даже для самой себя.
— Зачем? — девушка удивленно покосилась.
— Предлагаю набухаться и укуриться в хламищу. Душу лечим, гробим печень. Мне это нужно, понимаешь? Очень.
Девушка смотрела на меня сверху вниз, недобро прищурившись и о чем-то серьезно размышляя, после чего неожиданно кивнула.
— Жди меня после ужина, — заключила она и неожиданно крепко сжала мое плечо, выражая поддержку, тут же отпуская.
— Лили, — схватила ее за руку, останавливая. — Спасибо.
— Пока что не за что.
Вечера ждала, как праздника, честно.
Створка иллюминатора заедала, но я упорно пыталась открыть круглое окно, когда же я все-таки обеспечила себе доступ воздуха и облегченно выдохнула, заслышала деликатный стук в дверь.
Мне надо было насторожиться, честно.
Потому что ко мне никто не стучался, Лили же просто врывалась без стука, а парни были всего один раз, чуть ли не вкатываясь в мою каморку клубком переплетенных ржущих тел. Но моя невнимательность сыграла со мной злую шутку, и, резко распахнув дверь, я столкнулась совсем не с Лили.
— Прости, меня спалили, — помахала мне Лили рукой, не испытывая и грамма вины, судя по лицу.
Предательница. Готова печенью сторговаться, сдала начальству. Хотя, это было ожидаемо, все же де-факто он мой командир и отвечает за меня и мою голову. Пусть и временно.
Блядь, об этом я как-то забыла и не подумала.
Но поздно уже, цирроз печени догнал раньше осознания, что он вообще-то бывает.
Татч выволок меня на свет, особо не напрягаясь, встряхнул за плечи и, кажется, хотел что-то сказать, но…
— Что ты?.. Мать твою!
О, оказывается он умеет ругаться.
— Мать мою не трогай, — вздохнула, тряпочкой болтаясь в его руках, пока он меня вертел вокруг оси, со странным выражением рассматривая художество на моей голове. Однако, судя по реакции, действительно получилось эпатажно.
— Ты головой ударилась?
— Нет?
— Тогда зачем?
— Захотелось?
— Может хватит отвечать вопросом на вопрос, а?!
— Я подумаю.
— Чертовы бабы, вот как вас понимать?