Попроси меня (2/2)
И мир верит. Все, кроме одного человека.
— О чем ты хотел поговорить? — омега всем своим видом показывает, что не хочет затягивать этот разговор.
— О ТэТэ.
— О, чудненько, — всем своим видом изображая интерес, Чимин садится к водителю в пол-оборота и натягивает откровенно фальшивую улыбку. — Слушаю.
— Ты… — Юнги набирает в легкие побольше воздуха. — Ты правда меня выслушаешь?
— Я тебя послушаю, милый, — улыбается Чимин. — Меня беспокоит то, что ты взволнован уже не первую неделю... Но правда не знаю, чем смогу помочь.
— Перед уходом он что-нибудь тебе говорил?
— Перед уходом, — омега честно задумывается. — Нет. Не помню точно, но он… Он не разговаривал со мной долгое время, мы поссорились из-за какой-то фигни, — Чимин вспоминает, как сводный брат плевался злыми словами и хлопал дверями перед носом младшего. — Ты знаешь, принц ТэТэ… Он когда злится, таким становится… ну, другим немножко, понимаешь? Нет, совсем другим. Он так кричал, так смотрел… Я думал, он меня убьет.
Юнги не перебивает, слушает внимательно, чуть нахмурившись. Чимин тянется за сигаретами, потом передумывает и продолжает, сморгнув неприятные воспоминания.
— Я знаю, что он виделся с отцом после ареста, — в салоне машины Юнги тепло, но омега мерзнет. Обхватывает плечи, натягивает на кисти рук рукава рубашки. — Но не знаю, о чем они говорили. Со мной он не говорил, — повторяет, словно забыв, что уже рассказал об этом. — Я даже не сразу понял, что ТэТэ ушел. Он… Не знаю, правда. Он ведь попросил бы о помощи, если бы она была нужна, нет?
— В этом вы похожи, — качает головой Юнги. — Я не думаю, что он попросит. Это беспокоит меня.
— Я понимаю твою привязанность, — мягко произносит Чимин, тянется к дверной ручке, чтобы выйти из машины. — Ты слишком долго его защищал.
Юнги грустно улыбается.
Он долгое время был занят безопасностью в доме принца ТэТэ, но не защищал.
Защитить не смог.
***
В Silkot душно так, что не продохнуть.
Чимин задыхается. Смотрит по сторонам, оглядывается вокруг, скользит затуманенным взглядом по толпе, но не может ни за кого зацепиться. Лица смазаны, голоса глохнут под слоем музыки.
Ты разрушаешь себя.
Да, разрушает. Наощупь идет в туалет, втирает в ноздрю порошок из пакетика, кривит губы. Он разбирает себя на атомы и молекулы, разделяет до неделимых частиц и распыляет, зная, что обратно уже не собрать. Обратно не слепить.
Чимин все разрушит, и на обломках изломанного сознания прежнего себя уже никогда не найдет. Если бы человеческую слабость можно было измерить в граммах и снюхать так же, как Чимин снюхивает наркотик, то он умер бы от передоза. Он слишком слаб.
Он разрушает себя, вываливаясь в пульсирующую людскую массу и рыская по залу расширившимися зрачками, ища взглядом людей, с которыми пришел, но не находя. По его телу проходятся чьи-то руки, кто-то проводит ладонями по спине и ягодицам, кто-то притягивает к себе в танце… Чимин не вырывается, не отстраняется.
Он разрушал контроль над собой не для того, чтобы его восстанавливать.
Больше всего Чимин боится моргнуть и, открыв глаза, снова увидеть пустой клуб и Наджуна у барной стойки. Но этого не происходит. Наверное, сегодня он не придет. Наверное, сегодня Чимин сможет забыться. В центре танцпола он выглядит, как мираж, отражая собой игру светомузыки и вспыхивая искрами, он горит, пылает, поджигает пол под своими ногами. Откидывая голову, двигает бедрами в такт, продолжая чувствовать чужие руки на бедрах и талии. Похоже на кошмар, которого не боишься. Глупый, нелепый сон. Ощущается, как сон, но Чимин знает, что не спит.
Наверное, он даже слабее, чем думал, потому что в момент, когда влажное и утомленное танцем тело перестает подчиняться, он ползет к стойке и взбирается на высокий стул. Просит воды, но бармен почему-то наливает текилу. Чимину плевать, он выпивает залпом. У напитка странный вкус, но омега не успевает об этом подумать. Его стягивают со стула и куда-то ведут, мокрого от испарины и размякшего от всего того токсичного коктейля, что намешал сегодня в своих венах. От альфы пахнет табаком, Чимин тянет носом, и ему не нравится этот запах. Хорошо, что не нравится. Так проще от всего отключиться. Как будто это все и вовсе не с ним происходит…
В какой-то момент запах меняется на слабый кофейный. Отстраненно Чимин слышит чей-то голос на взводе, голос, переходящий на крик и ругательства, и чувствует, что руки, которые ведут его вперед, меняются. Меняется и траектория. Они идут в другую сторону. Чимин уже мало что соображает, перед глазами мутно, в голове какой-то отвратительный туман бьется и дрожит в такт ударам битов, и это похоже на транс. На отрешение. Но не на забытье.
— Вот так, вперед, — говорит какой-то незнакомый голос, и Чимин, усилием сфокусировавшись, видит, что его заталкивают в туалет. Чувствует, как ставят на колени у толчка и пихают в рот два пальца. — Давай, мальчик.
Чимина выворачивает смесью выпитых за вечер коктейлей, потому что с самого утра он ничего не ел. Кто-то похлопывает по спине, отводит от лица взмокшие волосы.
— Вот так, ты молодец, — продолжает голос. Чимин чувствует мягкие, бережные касания, но сам продолжает сидеть на коленях, обхватив живот и не в силах подняться. — Ты молодец, мальчик… Все хорошо.
Чимин знает, что, черт подери, все не хорошо, но не может произнести ни слова. Язык опух и потяжелел, перед глазами снова туман и никакой четкой картинки. Кто-то поддерживает, ставит на ноги. Чимин покачивается, цепляется за этого кого-то, выскребает себя из тумана. Его умывают холодной водой, смачивают шею и мочки ушей. Становится холодно, но Чимин думает, что, скорее всего, его просто знобит.
— Держись за меня, вот так, — Чимина снова куда-то ведут. — Вот так, умница…
Чимин засыпает на заднем сидении чьей-то машины и даже не думает о том, кто его туда посадил.
***
В себя приходит, когда солнце начинает бить по глазам сквозь не сильно затонированное стекло. Ворочается, сухо сглатывает. В голове вместо мозга горячий сгусток плавкой, пульсирующей материи, и от этого хочется с силой сжать виски, чтобы уменьшить боль. В салоне пахнет крепким кофе и совсем немного табаком, этот запах забивает нос, отрезвляет. Чимин привстает и фокусируется — с водительского сидения сквозь зеркальце заднего вида на него смотрит пара любопытных глаз.
— Проснулся, — удовлетворенно произносит голос, который Чимин слышал вчера. Его хозяин, худощавый, широко улыбающийся… альфа? Чимин не уверен. — Хорошо, я переживал, уж очень долго ты спал.
— Т-ты… — Чимин звучит низко и сипло. Прокашливается, потирая лоб. — Кто?
— Меня зовут Чон Чонгук, — парень шутливо склоняет голову. — И я твой вчерашний ангел-хранитель.
— Ебу дал? — серьезно спрашивает Чимин, с трудом принимая сидячее положение.
— Тебе стоит быть внимательнее с тем, что пьешь, — пожав плечами, Чонгук заводит мотор. — Не знаю, что тебе подсыпали, но готов поспорить, что ты ничего не помнишь. Кстати, - указывает рукой куда-то в строну Чимина. - Там в дверном кармашке сэндвич есть, поешь, выглядишь, как будто не ел три дня.
— Тебе не стоит лезть не в свое дело… — Пак действительно ничего не помнит, но спрашивать не хочет. И он действительно не помнит, когда ел в последний раз... Голода не чувствует.
— Не ворчи и скажи лучше, куда тебя отвезти, — улыбается Чонгук.
— Ты прождал… — Чимин недоверчиво смотрит на время на приборной панели автомобиля. Часы показывают двенадцать пополудни. — Всю ночь?
— Точно, — цокает языком Чон. — Так что поторопись и назови адрес.
— Не стоит, — Чимин тянется к двери. — Я вызову такси.
— Остынь, мне не сложно, — Чонгук блокирует двери. Чимин начинает понимать, что ситуация как-то выходит из-под контроля.
Впрочем, разве он сам этого не хотел? Разве человек, который вчера его вытащил, станет сегодня делать что-то плохое. Фыркнув, Пак называет отель, в котором живет, и откидывается на сидение, прикрыв глаза.
Чонгук мягко улыбается и выруливает на трассу, одной рукой печатая короткое сообщение.
«Он в порядке».
На самом деле, Чон и так знал, куда нужно отвезти омегу, но ждал, чтобы спросить и не вызывать лишних подозрений.
Чимин снова проваливается в зыбкую дрему и отстраненно думает о том, что, кажется, забыться у него получилось. Плохо то, что теперь, мучаясь головной болью и сглатывая тошноту, о причине своего желания он по прежнему помнит.